– Ну да, ничего, – великодушно обронила наша дочь, теребя розовые воланы. – Лучше всего та, которая с велосипедами. Еще та, на которой кухня, ну и та, с синим медведем, которая раньше висела в моей комнате.

Я прикрыл глаза. Женщины. Даже самые юные оперируют словом, как волшебной палочкой, и безобидная похвала из их уст в любую секунду может обернуться кислотой.

«Синий медведь» был самым крупным полотном серии с эстетической точки зрения и самым сложным – с эмоциональной, потому что изначально я замыслил его как подарок для Анны.

Я писал его маслом на холсте размером сто семнадцать на сто сорок сантиметров в домике наших друзей на мысе Кейп-Код. Домишко был ветхий и покосившийся, в нем повсюду гулял сквозняк. Мы думали провести там лето после выпуска. Может быть, зачать там ребенка; если это не ответит на вопрос «что теперь?», то уж точно даст ответ на «что дальше?».

Мы первыми из всех наших друзей решились связать себя узами брака. Пожалуй, было нечто богемное и даже бунтарское в том, чтобы родить первенца, пока мы еще юны, легконоги и возмутительно влюблены друг в друга. То есть раздумывали об этом мы, конечно, гипотетически, во власти успокоительной мантры, на которой погорело столько выходцев из хороших семей: уж с нами-то незапланированная беременность произойти не может.

Теперь вообразите наше удивление, когда через каких-то пять недель после удаления внутриматочной спирали Анна обнаружила задержку и заметные боли в груди. Мы решили, что это удивительно: мы настолько слились друг с другом в своих вкусах и желаниях, что одного лишь обсуждения возможности зачатия было достаточно, чтобы зачатие вдруг оказалось возможным. Нас это даже развеселило. Мы приняли это как дар судьбы.

В первые недели на мысе Кейп-Код я еще ваял скульптуры из принесенного океаном мусора, а моя жена, прирожденный иллюстратор, отдыхала от подготовки к экзамену на прием в европейскую адвокатуру – рисовала комиксы, которые полюбила во время учебы в Бостоне. В названии, «Âne в Америке», была игра слов – французское âne (ослик) звучало почти как ее собственное имя, а повествовал комикс о злоключениях грустного и застенчивого парижского ослика, попавшего в шумный мир американцев с сердцами из сахарной ваты, полными животами слабоалкогольного пива и неисчерпаемым оптимизмом, на который они полагаются в любой ситуации.

Но время шло, я смотрел, как Анна поглаживает растущий живот за чтением взятых в местной библиотеке книг, и отмечал в себе странные изменения. Я, англичанин, всегда презиравший розовые сопли, вдруг стал жутким тюфяком, скатился в сентиментальную пошлость! Примерно как недостаток кислорода в салоне самолета может заставить вас прослезиться над самой примитивной мелодрамой, так действовал на меня и ребенок, который постепенно вырастал под сердцем у Анны из гипотетической возможности в нечто живое и настоящее. И вот я утратил интерес к обкатанным морем стекляшкам, старым канистрам, пористым корягам и прочим сокровищам, из которых творил все лето, и ощутил непреодолимое желание сделать что-нибудь чудесное для нее. Для нее и ребенка.

Идея написать вид комнаты через замочную скважину пришла мне в голову однажды утром, когда я случайно заглянул в спальню и наткнулся на Анну с плюшевым медведем в руках. Медведя оставили нам друзья, владельцы дома, в качестве подарка для будущего младенца. На тот момент они были самыми близкими нашими друзьями, им первым мы сообщили о беременности, но все же их подарок вызывал противоречивые чувства. Анна рассматривала медведя, и в глазах у нее читались вопросы: «Будет ли наш ребенок играть с этой игрушкой? Будет ли он жить?» Я видел, как тревога и радостное волнение сменяют друг друга на лице моей жены, и чувствовал, что не одинок в своих головокружительных метаниях между гордостью и ужасом.

И все же Анна – женщина, а я, с очевидностью, нет, и была большая разница между тем, что уже происходило с ней, и тем, что только должно было произойти с нами как с парой. Именно поэтому мне захотелось написать сцену издалека, глазами стороннего наблюдателя.

На картине я сделал комнату пустой. Лишь потрепанный коврик на полу, кресло-качалка и окно с видом на серое море. В кресле восседал медведь – чуть большего размера, чем на самом деле, и вовсе не коричневый. Я написал его синим цветом – причем не приглушенным пастельно-голубым, который можно было бы принять за игру света, а яркой небесной лазурью. На общем ровном фоне это пульсирующее цветовое пятно так и притягивало взгляд. При одном освещении оно могло вызывать тревогу, при другом – наоборот, успокаивало, однако всегда наводило на мысль о страхе перед неизвестностью.

Когда я подарил картину Анне, она не спросила, почему медведь синий. Она поняла все без слов, и это вдвойне убедило меня, что я люблю ее по-настоящему и всегда буду любить. Какая еще женщина способна молча принять такую откровенность, такое осязаемое выражение счастья и страха?

Осенью картина вместе с нашими пожитками пересекла Атлантику на корабле и некоторое время ожидала на парижском складе хранения, когда родится ребенок и у нас наконец будет дом. Мы повесили ее в детской, проигнорировав мнение некоторых друзей и родственников, что картина не вызывала бы таких сложных чувств и больше подходила бы для комнаты ребенка, если бы медведь не был синим. Сам факт, что не все понимают, убедил нас с женой в том, что мы с ней на одной волне, в каком-то особенном единстве, и это сделало картину чем-то большим, нежели просто шуткой, понятной двоим.

А потом Камилле исполнилось три, она стала лепить на стены собственные рисунки, журнальные вырезки и бумажных птичек, и у нас возникло ощущение, что мы навязали ей нечто важное только для нас самих. Мы убрали картину в подвал, намереваясь в скором времени заменить книжные полки и освободить место под нее в спальне. Но потом я встретил Лизу, прошло много времени, и если «Синий медведь» и всплывал в наших с женой разговорах, тон их был обвиняющим и едким. И «Медведь» оставался в подвале, убранный с глаз долой, не то чтобы в забвении, но скорее в опале.

Месяцы спустя, когда я подбирал картины для выставки, галерист припомнил самую первую работу из серии с замочными скважинами и начал ее расхваливать, предлагая непременно включить ее в экспозицию. Мои опасения, что «Медведь» в нашей семье уже не имеет прежнего значения, подтвердились. Стоило мне передать слова Жюльена Анне, как она согласилась. Раз Жюльен видит «Медведя» неотъемлемой частью выставки, кто она такая, чтобы возражать. «Делай, как он тебе говорит. Продавай».

Пристроив машину на парковке возле дома, мы перешли к доведенным до автоматизма телодвижениям, составляющим костяк нашей домашней жизни. Пока Анна кормила дочь вышеупомянутым йогуртом, я наливал ванну, не забыв бросить в нее шарик персиковой соли. Потом Анна купала Камиллу, а я прибирался на кухне. Потом зашел в детскую укрыть Камиллу одеялом и поцеловать перед сном, Анна осталась почитать ей сказку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 76

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мне так хорошо здесь без тебя - Кортни Маум бесплатно.

Похожие на Мне так хорошо здесь без тебя - Кортни Маум книги

Гея: Альманах научной фантастики - Владимир Губарев - Научная Фантастика
Наблюдатель - Роберт Ланца - Научная Фантастика / Разная фантастика
Сепаратная война - Джо Холдеман - Научная Фантастика
Банка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
Гость из книжного шкафа - Александр Беляев - Научная Фантастика
Черный Ферзь - Михаил Савеличев - Научная Фантастика
Свечи - Александр Смирнов - Научная Фантастика
«Если», 2005 № 12 - Журнал «Если» - Научная Фантастика
Собор (сборник) - Яцек Дукай - Научная Фантастика
Голубая Саламандра - Александр Маслов - Научная Фантастика

Оставить комментарий