испугалась, если бы вытащила, был бы здесь красивый город – Райгардас. Колокола-то почему звонили? Райгардас радовался, что его вытаскивают на свет Божий!»
Прогулки, как пешие (Райгардас, Лишкява, Ратнича), так и лодочные, продолжались до самой осени.
В деревню Мизарай, что раскинулась на противоположном от Друскеник берегу Немана, можно было добраться только на лодке. Чюрлёнис часто гостил там в усадьбе своего друга Вайлёниса. Подслеповатая бабушка Вайлёнене, заслышав его голос, спрашивала:
– Большенький ли вырос?
Чюрлёнис смеялся:
– Сколько раз я к вам сюда приезжал, и всегда вы меня встречали одними и теми же словами! А мне ведь уже четверть века!
За накрытым столом неспешная беседа начиналась с дел насущных. Вдруг в открытое окно стала доноситься песня – тихая, спокойная. Многоголосая.
– Чу! – прервал беседу Чюрлёнис, прислушался – услышал:
Бегите, покосы,
В край луговины.
Серпами острыми
Мы вас подгоним.
– Это жницы поют, – подсказал Вайлёнис.
Чюрлёнис сорвался с места, выбежал из дома, побежал на жатву. Не доходя до покосов, торопливо извлек из кармана нотную тетрадь – поспешил записать мелодию, незначительно отличающуюся от той, на которую пела «Покосы» мать.
Вернувшись в дом, за стол, сказал:
– Народное искусство есть первое проявление любви, первое проявление духовности…
Летом 1899 года Чюрлёнис написал с натуры немало пейзажей. Домочадцы удивлялись, где он научился так «похоже» рисовать.
– Видите, это наш Неман.
– Да что там Неман! Я узнаю даже сосенку на берегу озера!
Ядвига Чюрлёните вспоминала:
«Как великолепен наш старый, друскининский сосновый бор, как любил его Чюрлёнис! Какие удивительные образы будил он в душе, какие мысли приходили в голову под неустанный шум древних сосен! Какие ритмы рождались при взгляде на стройные их стволы, похожие на античные колонны!.. С детских лет брат любил в разное время дня бродить в чаще леса; то он встречал там восход солнца, то слушал полуденную тишину, то бродил по лесу звездной ночью. А когда начиналась гроза, он, накинув плащ, снова торопился в лес, чтобы послушать свирепое завывание бури».
Однажды, вернувшись с прогулки или с пленэра, Кастукас сказал:
– Сегодня я заметил, понял: сосны шумят по-особенному – как настоящий струнный оркестр.
Литовский лес уже звучал в первой литовской симфонии Чюрлёниса «В лесу», которую кроме него еще никто не слышал…
Березка Адама Мицкевича
В Друскениках тем летом отдыхали и братья Маркевичи. Собрались они к своим родственникам Одаховским, в их имение Недзвядка, что в районе Новогрудок.
– Готов поехать с нами? – предлагает Петр Кастукасу.
– Еще бы!
В пути предложили заехать в поместье Тугановичи (Новогрудчина).
– Зачем?
– Покажем кое-что, – ответил Петр заговорщицки.
Что необычное братья Маркевичи могли показать Кастукасу? Чюрлёнис знал, что с Лидским поветом (точнее, с усадьбой Больтеники, что на Вороновщине) связана история любви Адама Мицкевича и Марыли Верещако.
Адам и Марыля познакомились в принадлежавшей Верещако усадьбе Тугановичи. Марыля – сестра школьного друга Мицкевича. Девушка была не только красива, но и образована: знала несколько языков, ценила живопись, прекрасно пела и музицировала.
Юный Адам проводил каникулы в Тугановичах и был там бесконечно счастлив. Но, хотя Марыля отвечала ему взаимностью, им не суждено было познать счастья совместной жизни. По настоянию матери в феврале 1821 года Марыля вышла замуж за графа Путткамера.
– Говорят, что стены Беняконского костела не видели более печальной невесты, чем Марыля, – рассказывал Петр Маркевич по дороге. – Существует легенда, что поэт специально для любимой посадил там березу. И даже в солнечные дни листья дерева были влажными – от слез. А когда Марыля умерла, березу поразила молния. Но вокруг выросли другие березки – будто бы сама Марыля разбросала семена. Скоро мы их увидим.
Петр показал небольшой серый домик с крылечком.
– В комнате, окна которой выходят во двор и на аллею, Мицкевич и жил. Отсюда он, вероятно, видел выходящую из дома Марылю и бежал ей навстречу.
Ядвига Чюрлёните ставит под сомнение подлинность этой истории. Маркевичи знали, что Кастукас обожает поэзию Мицкевича. В их доме была, пусть и небольшая, библиотека, Кастукас часто брал в руки то один, то другой томик Мицкевича. Вероятно, братья Маркевичи решили в пути сделать крюк, чтобы подшутить над Кастукасом и поведать ему трогательную историю из жизни его любимого поэта.
«Любовь и деньги – это же несовместимо!»
Старшая из сестер Кастукаса – Мария – собралась замуж.
Жених Марии Викторас Хомскис на строительство курорта в Друскениках приехал из уездного городка Ошмяны, по профессии он был техник-строитель (специалист по строительно-монтажным видам работ).
Родители невесты радовались: Мария выходит замуж по любви! Кастукас же слышать не хотел о замужестве сестры. Когда в его присутствии Викторас завел разговор о приданом, возмутился:
– Любовь и деньги – это же несовместимо! Это попрание самых священных чувств! Не стоит этот человек Марии!
Кастукас отворил дверь и, не обращая внимания на слезы и стенания Марии, вышвырнул Виктораса во двор.
Причина такого поведения Кастукаса, конечно же, заключалась в другом: хотя Марии уже и 20 лет, он и в мыслях не допускал, что она может покинуть отчий дом. Возможно, сказались и его отношения с Марией Моравской.
После отъезда Кастукаса в Варшаву Константинас и Аделе найдут деньги на приданое, Мария выйдет замуж за Виктораса, у них родится десять детей, и жить они будут счастливо. Со временем Кастукас сменит гнев на милость, отношения с шурином у него сложатся наилучшим образом, в детях же Марии и Виктораса он души не будет чаять.
«Словно опрокинутая жизнь»
Аркадий Моравский запретил дочери переписку с Чюрлёнисом. Но письма из Друскеник продолжали приходить. Писались и пересылались они «конспиративным» образом. Кастусь писал Евгению, а между строк, лимонным соком, то, что хотел сказать любимой. Мария нагревала бумагу, сок темнел – буквы проступали. Эти строки были полны любви и тоски.
Летним днем 1900 года Мария Моравская случайно услышала, как отец сказал жене:
– Маня должна выйти замуж. Я нашел ей достойного жениха.
– Кто это? – робко спросила мать.
– Станислав Мацеёвский.
– Он же старый.
– Не такой и старый. Правда, вдовец.
– У него же дочери сиротки…
Весь день Мария прорыдала. Вечером отец завел с ней разговор:
– Есть человек, который готов взять тебя в жены. Это Станислав Мацеёвский…
– Он же старый!
– Солидный! – поправил отец. – Солидный и серьезный.
– В монастырь уйду, – пригрозила Мария.
– Не годишься ты в монашки, – сказал отец. – Выйдешь за пана Мацеёвского, станешь матерью его детей, поднимете сироток. Разве это не более благородная цель, чем монашеский постриг?
Мария слезно уговаривала отца не отдавать ее замуж за
