Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прислужницы Хриса и Бьянка не спеша подкручивали крашеные локоны Манефе, вставляя между ними искусственные куафюры, конструируя таким образом нечто напоминающее Сциллу и Харибду.
Раб же преданный Иконом, успевший к завтраку переодеться во все свежее — он был записной франт, — продолжал с хозяйкой обсуждать проблемы домоводства.
— Кучер плохо стал сечь! — гневалась матрона. — Слабо, нерадиво! Поставь-ка кого-нибудь помоложе. А лучше всего на большом рынке есть артель, откуда нанимают сечь рабов. Ты пойми, на одной дисциплине сколько я теряю… Люди перестали бояться!
Манефа наклонила голову вслед за ловкими пальцами девушек, подбирающих ее локоны.
— А осел, осел как?
— Плох осел… — осторожно доложил Иконом. — Не встает осел…
— Да что ж это такое… — расстроилась Манефа. — Ни в чем порядка нет!
— Мы уж и бабку-угадку звали… Тарантула, говорит, он проглотил, не иначе.
Манефу всю трясло от возмущения.
— А господин Ласкарь, тот, из Пафлагонии, он еще не приходил?
Иконом специально вызвал привратника, чтобы одному не нести ответственности за бесчисленные беспорядки. Тот развел руками — вторую ночь не приходит.
— Не дергай за волосы! — сердилась на девушек Манефа. — Что это за манера все рвать и дергать? Кстати, что это от тебя, матушка, попахивает винцом? Ты что, то же, что ли, дома не ночуешь?
Хриса дерзко отнекивалась. Девица эта тоже была предметом забот у бедной вдовы. Родителей ее пришлось продать в бескормицу, а малютку их никто не хотел брать. Манефа сама ее ради христианского милосердия выкормила, как щенка, из соски…
Теперь выросла статная, волосы золотые почти до оранжевого оттенка, глаза с поволокой, бесстыжие. Прищуривает, когда говорит хоть с бульварным гулякой, хоть с собственной хозяйкой.
Бьянка совсем другое дело. Тихонькая, чистенькая, как белый кролик, невинненькая на первый взгляд, хотя тоже — о-го-го! Ну эта хоть под присмотром родителей, поминутно к ним бегает в Итальянский квартал. Папаша ее генуэзец, оружейных дел мастер, разорился на каких-то сомнительный сделках и дочь отдал в кабалу.
Вот какая компания — Хриса золотая, Бьянка белая, и обе прекрасно спелись с проказницей Теотоки.
— Молодая госпожа уже встала? — спросила Манефа. Слуги молчали. Прислужницы перестали крутить локоны, Иконом опустил руку с восковой табличкой, привратник переступал с ноги на ногу.
— Ее что, нету дома? — возвысила голос Манефа. Почтенная матрона вскочила, как богиня ярости. Шпильки и заколки посыпались дождем. Велела всем выйти, кроме Иконома.
— Говори, она не ночевала?
Смотрела с ненавистью на его холеные щеки. Был ведь чиновный человек, попался на воровстве, был приговорен к продаже в рабство… Члены фамилии Ангелов просили Манефу за него, чтобы не попал он на чужбину. Пришлось выкупить, теперь он служил у нее правою рукою. Копил какие-то деньги, посылал в Пантикапей, где в ссылке жила его семья.
— Ну же, Иконом! Говори честно.
— Нет, — еле слышно ответил управляющий, повесив голову.
И Манефа сразу успокоилась, села, унимая дрожание губ. Велела попозже вызвать евнуха Фиалку. Возвратились прислужницы, и ритуал прически продолжался.
2
Когда солнце взобралось высоко и стало светить в потолочное отверстие атриума, госпожа Манефа нашла, что процедура с ее туалетом окончена.
— Кто у тебя там еще?
Выяснилось, что предстоит еще прием неисправных должников, срок уплаты которых истек. Дело самое безнадежное, потому что деньги самой нужны позарез. Генеральствующие сыновья то и дело присылают к мамочке — сотню бы золотых или литру бы серебра… И должников жалко — все это люди в беспросветной нужде.
Вышла, а вестибюль полон людей, стоящих на коленях, от ветхих старцев до младенцев. Все нечесаные, дурно одетые. Раб Иконом среди них хлопочет, чтобы никто ничего не трогал, никто ничего не клал в карман.
Первым проявился мужчина с чувственными губами, пыхтевший, словно сосуд для кипяченья воды.
— Благодетельница! Не узнаешь меня? Я — Телхин, конечно, ты не узнаешь! А я сорок лет как верный клиент вашей фамилии, это надо учитывать.
— Как же, как же! — возразила матрона, усаживаясь в плетеное кресло. — Ты был профессиональный клеветник в ведомстве моего покойного мужа.
— О! — сложил Телхин руки. — Какая память! И все множество разнокалиберных детей в вестибюле благоговейно сложили ручки и вскричали: «О!»
Иконом, развернув свиток, принялся докладывать. Должок за этим профессиональным клеветником изрядный. Да еще застарелый, да к тому же если учесть проценты…
— Матушка, — сказал Телхин проникновенно, — теперь какая история случилась. Государь наш император, да продлит его дни Пресвятая Богородица, заботясь о благе подданных, он издал хрисовул — указ, значит. Чтобы профессиональным клеветникам в учреждениях уже не быть, а быть просто осведомителям.
— Что шакал, что гиена, — засмеялась Манефа.
— Не говори, матушка. В каждом благоустроенном государстве кто-то должен же заботиться и об единомыслии. Иначе неурядица пойдет и сущий разброд. Но не будем заниматься высшей политикой, это не дело нашего ума. Короче говоря, после кончины твоего достославнейшего супруга, царство ему небесное, вечный покой, остался я без работы…
И он вынул шелковый платок, единственную роскошную вещь, уцелевшую у него, вероятно, от блистательных времен службы профессиональным клеветником, и громко высморкался в него, что должно было означать трагический плач.
И все дети вокруг засморкались, захныкали, а некоторые заревели совершенно артистически.
— Вот это моя старшая дочка Фемиста, — указал на черноволосую и полуодетую женщину, похожую на цыганку, Телхин. — А на руках у нее внучок мой, Пипирик. Тю-тю-тю! — подразнил он его, потому что единственный из всех детей трехлетний оптимист Пипирик не плакал, а смеялся.
— Мы купили ей в систиме нищих хорошее место на паперти Святых Апостолов, так подают ой-ой-ой. Но систима увеличила арендную плату вдвое, под предлогом всеобщего кризиса. Теперь мы голодаем, голодаем, матушка!
— А ты сам не служишь, вероятно? — спросила Манефа. — Потому что ты прирожденный римлянин?
— Истинно, истинно, — восхитился Телхин. — Какая проницательность! В моей родословной, которую я выправил еще при помощи твоего покойного супруга, упокой его Христе Боже, со праведниками твоими иде же несть ни воздыхания, ни печали, но жизнь бесконечная…
И он сам и его дети усиленно крестились, кроме малютки Пипирика на коленях у цыганки Фемисто.
— В родословной этой, — продолжал Телхин, — указывается, что мы происходим от самого кесаря Тита Аврелия…
— Кончай врать-то, — не выдержал Иконом, которого уже трясло от болтовни Телхина. — Либо Тит, либо Марк Аврелий…
— Иконом, Иконом, — мягко остановила его вдова. Беседа с неисправными должниками есть акция милосердия, ее нельзя миновать ради спасения души.
— Так за наше происхождение от римлян мы получаем то деньгами небольшую толику, то продовольственные заказы, а то билеты бесплатные в цирк.
Телхин приободрился явным сочувствием Манефы и продолжал представлять свою паству.
— Это Тати, он христовым именем живет в монастыре Святого Пинны. А это Торник, младшенький, если не считать племянников и внуков. Его соседский козел боднул во младенчестве… — Телхин вновь обратился к шелковому платку, захныкали дети. — Он теперь и заикается, бедный.
Телхин оглядел свое малолетнее воинство, попыхтел и уж не зная что сказать, добавил:
— Еще не всех привел к ножкам благодетельницы нашей… Франго в очереди за бесплатными обедами, а Григорий — в цирк, говорят, там танцовщица выступает, зовут Блистающая Звезда… Ой-ой! — спохватился он. — И как же я забыл доложить? Меня же в числе неимущих, двенадцати самых первых нищих, чуть было к царю на обед не пригласили на Рождество Богородицы… Только дворцовые интриги помешали!
— Ты бы репертуар переменил, — опять вмешался Иконом, у которого разболелась голова. — В прошлом году ты докладывал слово в слово!
— Вот, вот! — оживился Телхин, даже пальцем указал на Иконома. — Истинно говорит сей раб. Служба нищенствующих более не приносит дохода. Все равно стали нищи. Изобрел я вот что: хочу освоить службу новостей. Соберу мальчишек разных, которые бегают по стогнам и новости рассказывают по лепте за информацию — сущая мелочь. Откуда какой корабль прибыл, да сколько за денарий дают менялы… Если бы это в систиму преобразовать, по образу систимы нищих, например.
— Знаешь, — сказала Манефа, видя, что водяные часы-клепсидра опорожнились и пора их переворачивать, что означает полдень, — знаешь, Телхин? Скостить тебе я ничего не могу, сама скоро на паперть выйду… Ишь какая у тебя команда — неужели заработка не найдете? Но ты, Иконом, не упрямься, не упрямься, уплату долга отсрочь им на будущий год.
- Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров - История
- Всемирная история. Византийская империя - Сергей Борисович Сорочан - Исторические приключения / История
- Мир истории : Россия в XVII столетии - Виктор Иванович Буганов - История / Прочая научная литература
- Как обуздать олигархов - Александр Елисеев - История
- Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов - История
- Мятеж Реформации. Москва – ветхозаветный Иерусалим. Кто такой царь Соломон? - Анатолий Фоменко - История
- СКИФИЙСКАЯ ИСТОРИЯ - ЛЫЗЛОВ ИВАНОВИЧ - История
- Северная Корея: вчера и сегодня - Андрей Ланьков - История
- 7 и 37 чудес. Первые семь чудес, Ближний Восток и Средняя Азия - Кир Булычев - История
- Право на жизнь. История смертной казни - Тамара Натановна Эйдельман - История / Публицистика