Форма входа
Читем онлайн Пока не пропоет петух - Чезаре Павезе
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Иногда Стефано казалось, что он здесь только несколько дней и что все его воспоминания только фантазии, как Конча, как Джаннино, как анархист. Он слушал болтовню лысого Винченцо, который, пока он ел в остерии, от корки до корки прочитывал газету.
— Видите, инженер, «Время двинулось». Все газеты одинаковы. Я вас спрашиваю, сегодня прибрежное море спокойно?
Из двери были видны спокойные под влажным солнцем булыжники и кусок стены магазина Гаетано. На улице вопили невидимые ребятишки.
— Почти наступило время ловли каракатиц. Вы никогда не видели? Конечно, вы прибыли в июне, в прошлом году… Ловят ночью с фонарем и сачком. Попросите разрешения…
На пороге появился раскрасневшийся капрал с неспокойным лицом ищейки.
— Я вас ищу, инженер. Вы знаете новости?.. Доедайте, доедайте.
Стефано вскочил.
— Ходатайство отклонили, но вас амнистировали. С завтрашнего утра, инженер, вы свободны.
В те два дня, что Стефано ждал документы, он был как в бреду и не находил себе места, поскольку его привычки, основанные на однообразной пустоте времени, рухнули. Чемодан, который он боялся не успеть вовремя собрать, был заперт в мгновение ока и ему пришлось открыть его, чтобы поменять носки. Он не решился попрощаться с матерью Джаннино, так как боялся, что заставит ее страдать из-за своей дерзкой свободы. Он мотался от своей комнаты до остерии, не в силах уйти подальше и проститься с пустынными, блеклыми местами в полях и на море, которые он в отчаянной тоске столько раз пожирал глазами, говоря: «Настанет день, и я в последний раз переживу это мгновение».
Гаетано и Пьерино прибежали к нему в дом. Стефано, никогда прежде не замечавший грязи в своей комнате, в которой ему предстояло спать в последний раз, усадил их на кровать, неловко пошучивая по поводу кучи картонок, мусора и пепла в углах. Гаетано сказал: «Если заедете в Фоссано, передайте от меня привет девушкам». Они вместе обсуждали расписание, станции и скорые поезда, и Стефано попросил Пьерино напомнить о нем Джаннино.
— Вы ему скажите, что, выходя из тюрьмы, получаешь большее удовлетворение, чем уезжая из ссылки. Да, мир без решеток прекрасен, но жизнь в ссылке другая, здесь она грязнее.
Потом он настолько расхрабрился, что вечером, в запретное для него время, вошел в маленький магазин. Мать уже лежала в кровати, в белом свете ацетиленовой лампы его обслуживала Элена. Он ей сообщил, что платит за комнату, потому что возвращается домой, потом, выждав мгновение, сказал, что все остальное оплатить невозможно.
Элена своим хрипловатым голосом смущенно пробормотала: «Но любят не для того, чтобы потом платить».
«Я имел в виду уборку», — подумал Стефано, но промолчал, взял ее вялую руку и сжал, не поднимая глаз. Элена по другую сторону стойки не пошевелилась.
— Кто тебя ждет дома? — тихо спросила она.
— У меня никого нет, я буду один, — ответил Стефано, невольно нахмурившись. — Ты не придешь ночью?
В эту ночь он не спал и слушал, как прошли два поезда, вечером и на заре, в нетерпении, разочарованно прислушиваясь к каждому шороху, заканчивающемуся ничем. Элена не пришла, не зашла она и утром, а к нему заглянул мальчик и спросил, не нужно ли сходить за водой. Должно быть, этот загорелый озорник узнал новость, и Стефано дал ему лиру, которую выпрашивали его глаза. Винченцино вприпрыжку убежал.
Утром Стефано поднялся в муниципалитет, где его поздравили и отдали ему последнее письмо. Потом он отправился в остерию, где никого не было. Он уезжал в четыре пополудни.
Стефано перешел дорогу, чтобы проститься с отцом Феноалтеа. Но там был Гаетано, который взял его под руку и вышел с ним, прося написать, если ему удастся найти для него там хорошее местечко. Стефано не догадался спросить, какое именно.
Потом подошли Беппе, Винченцо, Пьерино и другие, вместе выпили, а затем болтали и курили. Кто-то предложил сыграть в карты, но остальные не согласились.
Поев, Стефано немедленно пошел домой, пересек двор, взял уже закрытый чемодан, окинул взглядом комнату и вышел во двор. Здесь он на миг остановился, глядя в сторону моря, которое едва виднелось за насыпью, потом пересек тропинку и поднялся по дороге.
Вернувшись к остерии, он кивком попрощался со знакомыми ему лавочниками. Элены не было.
В остерии он встретил Винченцо, и они в последний раз поговорили о Джаннино. Стефано думал пройтись по дороге на дамбе перед домом Кончи, но позже подошли Пьерино и другие, и в их компании он дождался четырех часов.
Когда, войдя на станцию, все они терпеливо стояли на платформе и, наконец, раздался сигнал, возвещающий о прибытии поезда, Стефано смотрел на старую деревню, которая чудесным образом нависла над крышей, рукой подать. Потом они все вместе увидели на повороте далекий поезд, появился гигант, начальник станции и заставил всех отойти назад; впереди, за камышами, бледное море раздувалось в пустоте. Когда поезд приблизился, Стефано показалось, что в вихре, как облетевшие листья, кружатся лица и имена тех, кого там не было.
Дом на холме
I
Даже в минувшие времена слово «холм» произносили так, как мы произнесли бы «море» или «лес». И я из темнеющего города вечером возвращался на холм. И для меня он был не просто одним из многих мест, но определенным взглядом на вещи, определенным образом жизни. Поясню, я не видел различия между этими холмами, где я теперь живу, и теми, где я играл ребенком. Это всегда пересеченная местность с извилистыми очертаниями, с возделанными участками и дикими зарослями, это всегда дороги, одинокие деревенские дома и обрывы. Вечерами я поднимался на холм, как будто бы и я убегал от ночной жути воздушных тревог, и дороги были забиты людьми, несчастными, выгнанными из домов людьми, то непокорными, то доверчивыми, то веселящимися, которые, крича и споря, несли на плечах или везли на велосипедах матрасы, чтобы поспать хотя бы на лугу.
Все начинали подниматься на холм, и кто-нибудь говорил об обреченном городе, о предстоящей ночи и о нависшем над всеми ужасе. Я уже давно жил наверху, на холме, и смотрел, как люди постепенно сворачивали в разные стороны и толпа редела, и наступал момент, когда я уже один среди изгородей и низких каменных оград продолжал идти вверх. Тогда я шагал, прислушиваясь, бросая взгляды на знакомые деревья, принюхиваясь к земле и ко всему, что было на ней. Я ни о чем не печалился, но знал, что ночью весь город может быть охвачен огнем, и умрут люди. Обрывы, сельские дома и тропинки спокойными и неизменными пробудятся утром. И из выходящего в сад окна я еще увижу утро. И я буду спать в кровати, это точно. Загнанные в луга и леса люди, возможно, как и я, спустятся в город, только у них будет ломить кости, и они замерзнут сильнее, чем я. Стояло лето, и мне вспоминались другие вечера, когда я квартировал в городе и моя жизнь протекала там, те вечера, когда и я глубокой ночью выходил на улицу, распевая песни и смеясь, и тысячи огоньков мерцали на холме и в городе, расположенном внизу, у дороги. Город был как озеро света. В те времена ночи мы проводили в городе. Ведь мы не знали, что время настолько быстротечно. Мы щедро раздаривали себя на самые ничтожные дружбы, а дни разбазаривали на такие же пустые встречи. Мы жили с другими и для других или же так думали.
Мне нужно сказать, начиная этот рассказ о моих затянувшихся заблуждениях, что во всем случившемся со мною нельзя винить только войну. Более того, война, и я в этом уверен, в то время еще могла бы стать для меня спасением. Когда война добралась до нас, я уже давно проживал на холме, в усадьбе, в которой снимал комнаты, но если бы меня не удерживала в Турине работа, я бы давно возвратился в дом своих стариков, который тоже находился на холмах, но других. Война только освободила меня от последних угрызений совести из-за того, что я был одинок и в одиночестве растрачивал свои годы и свою душу, а в один прекрасный день я понял, что Бельбо, большой пес, остался моим последним настоящим наперсником. С началом войны стало вполне законным замкнуться в себе, жить одним днем, больше не оплакивая упущенные возможности. Но можно было бы сказать, что я давно поджидал войну и рассчитывал на нее, на такую необыкновенную и беспредельную войну, от которой без труда, возвращаясь на холм, можно было бы скрыться, позволив ей бушевать в небе над городом. Теперь происходило такое, что простая жизнь без жалоб, почти без разговоров о ней, казалась мне достойной. Эти своеобразные глухие угрызения совести, в которых замкнулась моя молодость, нашли в войне свое убежище и свое поприще.
Сегодня вечером я опять поднимался на холм, вечерело, и из-за каменной ограды выглядывали вершины соседних холмов. Бельбо, улегшись на тропинке, поджидал меня на своем привычном месте, и в темноте я услышал, как он поскуливает. Пес вздрогнул и стал нервно рыть землю. Затем бросился ко мне, подпрыгнул, чтобы коснуться моего лица; поговорив с ним, я его успокоил, и он бодро побежал вперед, потом остановился, обнюхивая дерево. Когда Бельбо заметил, что я, вместо того, чтобы свернуть на тропинку, продолжал идти к лесу, он радостно тявкнул и скрылся среди кустов. Бродить с собакой по холму приятно — пока идешь, она обнюхивает корни, норы, промоины, указывая тебе на потаенную жизнь, увеличивая этим радость твоего открытия. Еще когда я был мальчиком, мне казалось, что, бродя по лесам без собаки, не замечаешь большей части жизни и тайн земли.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Пока не пропоет петух - Чезаре Павезе бесплатно.
Похожие на Пока не пропоет петух - Чезаре Павезе книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Дети из камеры хранения - Рю Мураками - Современная проза
- Семь дней творения - Марк Леви - Современная проза
- Грета за стеной - Анастасия Соболевская - Современная проза
- Считанные дни, или Диалоги обреченных - Хуан Мадрид - Современная проза
- Море, море Вариант - Айрис Мердок - Современная проза
- Море, море - Айрис Мердок - Современная проза
- Море, море - Айрис Мердок - Современная проза
- Прибой и берега - Эйвинд Юнсон - Современная проза
- Люди и Я - Мэтт Хейг - Современная проза
