Шрифт:
Интервал:
Закладка:
― Поцелуешь меня? ― повторила свой вопрос Кати.
Николай стоял в ступоре и просто смотрел на жену. Он понимал, что она просила поцеловать в последний раз.
― Ты от меня уходишь? Навсегда? ― с улыбкой произнес Николай, снимая на половике ботинки и шагая в сторону кухни.
― Я не знаю. Скорее всего, я вернусь. Просто не сегодня. И не завтра. Может, через месяц... Может, через полгода... Думаю, я вернусь.
Когда Кати кричала, что уходит навсегда, то возвращалась спустя день или два. И если теперь в разговоре мягким голосом она говорит или даже поет заунывную песню об отдаленных возможностях, значит, уже все решила. Значит, не будет вендетты и других поводов к возвращению.
И ничего у них с Николаем не будет. Будет она. В мыслях. Глубоко в воспоминаниях, иногда всплывая на поверхность брюхом неудавшейся любви. И будут даже звонки, расспросы о здравии и делах насущных, но той Кати, которая просыпалась с ним рядом по утрам, уже не будет никогда.
Еще утром Николаю казалось, что это он пересек недозволенные сплошные полосы. На М7 с Сабиной... Которую там, лежа в снегу, он вдруг не захотел отпускать. Это должны были быть его две сплошные. Но их пересекла Кати. Пересекла без возможности развернуться ― только отбойники, баррикады и убегающее по разделительной время. Его не догнать, не вернуть... Время всегда в пути.
В мыслях Кати и Николай еще долго искали виноватых в том, что их любовь так быстро закончилась.
* * *Кати схватила сумку, документы, ключи от старой дачи и вышла из дома без вещей, наконец вдохнув студеный воздух полной грудью.
― Я ушла от мужа. Но, чтобы я к нему никогда не вернулась, ты расскажешь мне всю правду о своей дочери. Таков был наш с тобой договор.
― Приезжай! Я все равно один дома ― Сабина с моей женой уехали в какой-то подмосковный отель с процедурами. И я тебе обо всем поведаю.
Когда Кати подъехала к дому Сабины ― то осознала, как сильно мечтала жить в доме с огороженной территорией, без коммунальных квартир и мусоропроводов, без бедных и обездоленных, без старых лифтов с прижженными сигаретой пластмассовыми кнопками, с чистой детской площадкой, которая использовалась бы по назначению, а не для распития спиртных напитков... А главное, как сильно все детство ее обуревало желание обрести отца. Кати на секунду, а лучше на день захотелось стать Сабиной. Проснуться в ее теле, в ее кровати с балдахином, в ее выглаженном мире белых воротничков.
Ильдар отворил высокие двери из светлого дерева, и Кати очутилась в просторном помещении с колоннами, декоративными барельефами, мягкими белоснежными диванами, гардинами от потолка до пола ― все здесь было ухоженным, казалось, даже фикус в этом доме получает больше внимания и заботы, чем получала в детстве Кати. Она не смела винить свою мать, но считала причиной многих своих бед уход отца.
Ильдар пригласил девушку в кабинет и вынул из ящика антикварного резного стола, который запирался на ключ, стопку писем.
― Вот что я ей сделал.
― Что это?
― Это письма, которые моя дочь писала одному человеку по имени Георгий. Я сейчас все объясню. Но для начала мне нужно рассказать тебе о том, кто такая Сабина.
Кати не знала, что именно ей интересно ― женщина, к которой она толкает Николая и с которой он, возможно, был бы счастлив, Ильдар как собирательный образ любящего отца, не ее, чужого, или узнать, какой дочерью нужно быть, чтобы тебя так сильно любили... Или она просто хотела найти оправдание своему уходу от мужа и обратить свой поступок в добродетель.
Манипуляции: бессознательные
Сабина: холодное детство.Сабина всегда хотела, чтобы ею гордились. Чтобы ставили в пример. Или, на худой конец, просто замечали. Она столько лет простояла на обочине ситуаций, смотрела, как другие дети резво играли в резиночку и волейбол в то время, как она корпела над нотами, стуча коротко обрезанными ноготками по клавишам фортепиано «Аккорд». Она смиренно засыпала под стихотворения Ахматовой и лиловый закат за окном, пока соседские подростки лазили по паутинке во дворе или бодро и шумно играли в салки, с визгом и хохотом.
Однажды одноклассницы пригласили Сабину на день рождения, собирали на праздник всем соседством, тетя даже сшила по этому поводу парадную шелковую юбку с красочным кантом ― ведь Сабина со своей скромностью редко пользовалась успехом, и по большей части ни на какие мероприятия ее не звали. И тут раз и такой фурор! Однако счастье длилось недолго ― бабушка пришла забрать ее в половине восьмого и утащила домой первую из всех приглашенных, еще до именинного торта и английского распева Happy Birthday. Чувство стыда нахлынуло волной, Сабина зарделась, насупилась, но заплакать так и не смогла ― уж слишком жгло на сердце. Бабушка как всегда расчесала ей волосы на балконе, уложила на раскладной диван и села читать стихи вслух. Листала своими морщинистыми жилистыми руками Фета. А через много-много лет Сабина наткнулась на это стихотворение и узнала, как оно называлось ― «Ничтожество».
Тебя не знаю я. Болезненные крикиНа рубеже твоем рождала грудь моя.И были для меня мучительны и дикиУсловья первые земного бытия.
Если говорить о Боге, Сабина старалась о нем не задумываться. Если его нет, то грехи уйдут вместе с ней в винтажной тройке Коко Шанель под землю. А если Бог есть, то папа отправится на тот свет раньше и к ее приходу все уладит. Она не понимала ни молитв, ни постов, церкви воспринимала как здания с особым эстетическим изыском. В своем безверии она была благочестива. К понятиям веры и правды Сабина относилась предвзято лет с четырех. Родители оставили ее с бабушкой. Приезжали редко. Иногда, не каждый год, летом на два месяца увозили на море, где она обращалась к ним на «вы» по инерции, как и ко всем других взрослым, за исключением бабушки.
Когда в четырнадцать лет Сабину забрали в Москву, она долго не могла понять, где просыпается. Все казалось ей чужим, но привлекательным, возвышенным и необыкновенным. Но главное, она никак не могла поверить, что родители теперь рядом. Подходя к отцу, она долго принюхивалась. Это был самый сладкий запах. Она ценила каждое домашнее утро, когда, проснувшись раньше всех, можно было, лежа в кровати, прислушиваться к каждому шороху и стуку ― как папа брал в руки золотые часы, вглядывался, как стрелки колесят циферблат, пытался сфокусироваться, а потом громко клал их обратно на лакированную блестящую тумбочку возле кровати. Сабина слышала, как сонно и устало он кряхтел, потягиваясь, упираясь ногами и руками в спинки кровати, да так свирепо, что раздавался треск. Все ждали, что спинка отвалится ― но она почему-то держалась... От треска просыпалась мать, переворачивалась на другой бок, с закрытыми глазами брала с зеркальной тумбы по другую сторону кровати свои наручные часы, усыпанные бриллиантами, и, не глядя на время, шлепала их обратно в фарфоровую плошку для украшений, снятых на ночь, по квартире разносился металлический звон. Сабина представляла, как отец надевал бордового цвета халат и, не застегнувшись, брел в ванную, почесывая низ живота. Иногда он на минуту замирал в коридоре и шел в туалет. Слышалось, как он поднимает сиденье, мочится и с грохотом опускает сиденье обратно. Лишь потом спускает воду. Временами после этого он не выходил, а еще какое-то время шелестел журналом или газетой (а иногда попросту покряхтывая мастурбировал). После него всегда пахло сигаретами. Сабина часто замечала, что бычки остаются на поверхности воды и даже множество раз нажимая на кнопку спуска, маленькой глупой девочке не удавалось потопить их. Они размокали, разбухали, но не тонули. Сабина любила прятаться в туалете, пока отец принимал душ. Просто сидела на прикрытом крышкой унитазе, рассматривала картинки в маминых журналах на иностранных языках и ждала, когда перестанет литься вода, отец снимет с крючка полотенце, насухо вытрется, наденет халат и в этот момент можно зайти и обнять его.
От папы будет пахнуть зубной пастой, одеколоном и чистотой. Так пахло ее московское утро. Сабина могла часами утыкаться во влажную шею Ильдара. Ей хотелось плакать. От того, что подобное утро временно. Да, она будет плакать и выдумывать причины, по которым плачет. Она научится выдумывать сотни причин, потому что за эти причины обнимают и дарят игрушки. Из чувства вины. Ах, это благородное чувство вины ― каких только манипуляций не изобретет это создание, одаренное властью над чужими ошибками. Свою же вину она научилась не испытывать. Зачем? Жертвы не испытывают этого чувства. А она отныне и навсегда будет жертвой. Потому что так выгодно и удобно.
О том, что она станет жертвой самой себя и себя же уничтожит, Сабина пока не знает. Но разве есть смысл или позволение Бога ей об этом сообщать? В конечном счете, все мы жертвы собственных ошибок и заблуждений.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ) - Казимеж Орлось - Современная проза
- Небо № 7 - Мария Свешникова - Современная проза
- Седьмое лето - Евгений Пузыревский - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Лето в Бадене - Леонид Цыпкин - Современная проза
- Жена декабриста - Марина Аромштан - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Американская дырка - Павел Крусанов - Современная проза