Многие приходили к Тюнагону с сообщениями, что его искательство будет встречено благосклонно, и делать вид, будто ему ничего не известно, было не совсем прилично, поэтому Тюнагон счел своим долгом намекнуть Государю на свою заинтересованность. Тот немедленно дал согласие, и Тюнагону сообщили, что в первый же благоприятный день…

Сочувствуя Государю, Тюнагон ни на миг не забывал Ооикими. Весь свет опустел для него с тех пор, как ее не стало. Он не в силах был примириться с мыслью, что, будучи столь явно с ним связанной, она ушла из мира, оставшись ему чужой. О, если б ему удалось отыскать женщину, хоть немного на нее похожую, пусть даже она была бы самого низкого звания… «Как жаль, что нельзя привлечь ее душу хотя бы дымом курений, как бывало когда-то»,[23]— сетовал он и не особенно спешил связывать себя с принцессой.

Тем временем в доме Левого министра готовились к брачной церемонии, которая была назначена на Восьмую луну. Нашлись люди, поспешившие сообщить об этом Нака-но кими. «Увы, ничего другого я и не ожидала, — подумала она. — Но что же станется со мной? О, я всегда знала, что когда-нибудь это произойдет и я сделаюсь предметом для насмешек. Разве мне не говорили, сколь непостоянно сердце принца? Я хорошо понимала, что ему нельзя доверять, но он был так добр ко мне, так трогательно клялся в верности… Неужели теперь всему конец? Разумеется, он не покинет меня, ибо мое звание достаточно высоко, но мне наверняка предстоит изведать немало горестей. Что за злосчастная судьба! Должно быть, мне придется вернуться в Удзи. Какой позор! Уж лучше бы я так и оставалась там до конца своих дней. Как я могла столь беспечно забыть о завете отца и покинуть родную хижину? Сестра бы никогда этого себе не позволила. Она казалась такой робкой и слабой, но в сердце ее было довольно твердости. Тюнагон до сих пор не может забыть ее, но, если бы она осталась жива, на ее долю, вероятно, выпало бы немало испытаний. Так разве не права была она, не желая связывать себя ни с кем брачными узами? О да, она проявила удивительную прозорливость, решив держаться от Тюнагона в отдалении. Она даже хотела принять постриг, чтобы вернее успеть в том, и наверняка осуществила бы свое желание, когда б не пресеклась внезапно ее жизнь. О да, она все умела предусмотреть. А я? Ах, как, должно быть, печалятся теперь покойные отец и сестра, глядя на меня, как осуждают меня за легкомыслие!»

Велико было отчаяние Нака-но кими, но, понимая, что слезы и упреки ничему не помогут, она подавляла жалобы и притворялась спокойной и беззаботной.

Принц же в те дни был с ней ласковее обыкновенного. Предупреждая все ее желания, он беспрестанно клялся ей в верности, утверждая, что союз их вечен и не ограничивается сроком их нынешнего существования.

Так или иначе, примерно с Пятой луны Нака-но кими почувствовала особого рода недомогание. Никаких особенных опасений ее состояние не вызывало, но она отказывалась от пищи и почти не вставала. Принц, которому никогда не приходилось видеть женщин в подобном положении, предполагал, что всему виною жара. Однако кое-какие подозрения возникали и у него.

— Вы уверены, что это не… — спрашивал он иногда. — Я слышал, что в такое время женщины всегда себя дурно чувствуют…

Нака-но кими лишь смущалась и старалась вести себя как ни в чем не бывало. Дамы тоже молчали, поэтому принцу так и не удалось узнать ничего определенного. Настала Восьмая луна, и дамы не преминули сообщить госпоже о том, на какой день назначена церемония. У принца вовсе не было намерения скрывать от Нака-но кими эту новость, но ему не хотелось огорчать ее, и он молчал, невольно усугубляя тем самым ее страдания. «Все, кроме меня, знают о предстоящем событии, — думала она. — Неужели он не скажет даже, в какой день это произойдет?» Да, у нее были основания для обиды.

С тех пор как Нака-но кими поселилась в доме на Второй линии, принц редко оставался ночевать во Дворце, разве только обстоятельства принуждали его к этому. Тайные похождения тоже были забыты, и почти все ночи он проводил дома. Понимая, что теперь в их жизни многое переменится, принц боялся и помыслить о том, как отнесется к этому Нака-но кими. Он стал нарочно оставаться на ночь во Дворце, желая постепенно приучить ее к своим отлучкам, но это обижало ее еще более.

Узнав о готовящейся церемонии, Тюнагон не мог не пожалеть Нака-но кими. «Сердце принца — что весенние цветы, — думал он. — Несомненно, его связывают с супругой самые нежные чувства, но боюсь, как бы новая привязанность не вытеснила старую. Говорят, что дочь министра хороша собой и обнаруживает немалые дарования. К тому же она принадлежит к одному из самых влиятельных в столице семейств, и принц окажется под постоянным надзором. Увы, несчастной Нака-но кими придется коротать одинокие ночи, а она к этому не привыкла. О, каким я был глупцом! Для чего я уступил ее принцу? Я готов был отречься от мира, но любовь к ее сестре лишила мои помыслы прежней чистоты. Меня влекло к ней с неодолимой силой, но, не желая действовать вопреки ее воле, я смиренно ждал, надеясь, что со временем сердце ее смягчится. Увы, мои надежды оказались обманутыми, ибо она решила по-другому распорядиться и своей судьбой, и моей. Не имея желания вовсе отказываться от меня, она задумала соединить меня с младшей сестрой, к которой я не испытывал никакого влечения, заявив при этом, что они едины. Я с негодованием отверг ее предложение и, дабы разрушить ее замыслы, поспешил свести ее сестру с принцем». Жестокое раскаяние терзало душу Тюнагона, когда он вспоминал, как словно в каком-то ослеплении привез принца в Удзи и помог ему проникнуть в покои Нака-но кими. Принц должен помнить те дни, так неужели он не чувствует теперь своей вины перед Тюнагоном? Впрочем, помнит ли он? Он слишком переменчив, и не только женщине трудно на него положиться.

Тюнагон был весьма раздосадован, и неудивительно: человек, постоянный в своих привязанностях, склонен неодобрительно относиться к слабостям других. С тех пор как Ооикими покинула этот мир, ничто не доставляло ему радости, даже предложение Государя оставило его равнодушным. Единственной женщиной, волновавшей воображение Тюнагона — причем волновавшей с каждым днем все сильнее, была Нака-но кими. Сестры были ближе друг другу, чем это обыкновенно бывает, и на смертном одре старшая просила Тюнагона позаботиться о младшей так, как он заботился бы о ней самой. «Я ни в чем не упрекаю вас, — сказала она в тот страшный миг, — но мне досадно, что вы отказались выполнить мою просьбу. Боюсь, что эта невольная досада надолго привяжет меня к миру тщеты».

«Наверное, и теперь она гневно глядит на меня с небес», — вздыхал Тюнагон. Он коротал одинокие ночи, прислушиваясь к стонам ветра, размышляя о прошедшем и о грядущем, о человеческих судьбах и о тщетности мирских упований. Среди прислуживающих ему дам, в обществе которых он находил мимолетное утешение, были особы, вполне достойные внимания, но никому не удавалось надолго привязать его к себе. Многие из этих дам едва ли не превосходили знатностью рода сестер из Удзи, но семьи их вследствие различных перемен, в мире произошедших, утратили былое влияние, и, повергнутые обстоятельствами в бедственное положение, они были взяты в дом на Третьей линии. Однако и они не сумели смутить его покой, ибо Тюнагон избегал всего, что в решительный миг помешало бы ему отречься от мира. И разве не странно, что он все-таки позволил разрушительной страсти овладеть своим сердцем?

Однажды утром, после мучительной бессонной ночи, Тюнагон выглянул в сад. По земле стлался туман, сквозь него яркими пятнами проглядывали цветы, и среди них непрочные венчики «утреннего лика» — «аса-гао». Этим цветом обычно уподобляют непостоянный мир, ибо они, «лепестки на рассвете раскрыв, увядают с приходом ночи» (446), и, возможно, поэтому Тюнагону они показались особенно трогательными. Не опуская решетки, он тихо лежал, наблюдая, как цветы раскрывают лепестки. Когда же совсем рассвело, призвал одного из своих приближенных и сказал ему:

— Я собираюсь съездить на Вторую линию, распорядитесь, чтобы приготовили карету поскромнее.

— Принц Хёбукё изволил уехать во Дворец, — ответили ему. — Вчера вечером сопровождающие вернулись с каретами.

— Все равно. Я хочу навестить госпожу из Флигеля, мне говорили, что она нездорова. Сегодня я должен быть во Дворце, поэтому поспешите, я предполагаю выехать до того, как солнце поднимется высоко.

Облачившись в парадное платье, Тюнагон спустился в сад. Право, цветы были самым подходящим обрамлением для его красоты. Он всегда держался скромно, нимало не заботясь о впечатлении, производимом на окружающих, однако в чертах его, в движениях было столько изящества, что сравнения с ним не выдержали бы самые изысканные щеголи. Он притянул к себе «утренний лик», и с листьев упала роса.

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 83

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4. - Мурасаки Сикибу бесплатно.

Похожие на Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4. - Мурасаки Сикибу книги

Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3. - Мурасаки Сикибу - Древневосточная литература
Повесть о старике Такэтори (Такэтори-моногатари) - Средневековая литература - Древневосточная литература
Ямато-моногатари - unknown - Древневосточная литература
Самгук саги Т.1. Летописи Силла - Ким Бусик - Древневосточная литература
Самаведа - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература - Древневосточная литература
Повесть о прекрасной Отикубо - Средневековая литература - Древневосточная литература
Parzival - Wolfram von Eschenbach - Древневосточная литература
Приключения богатыря Шовшура, прозванного Лотосом (с илл.) - Семен Липкин - Древневосточная литература
Хокку. Японская лирика. Плакучей ивы тень… - Антология - Древневосточная литература / Поэзия
Пять поэм - Низами Гянджеви - Древневосточная литература

Оставить комментарий