Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она девушка, которая принадлежит только самой себе.
– А Ранга – самому себе, – поддержала его маленькая медсестра. – Он волен делать то, что ему нравится.
Уилл вспомнил клубнично-розовый альков Бабз и громко расхохотался.
– Но прежде всего он волен делать то, что ему не нравится.
Он переводил взгляд с одного юного лица на другое и видел, что на него смотрят с изрядным удивлением. Пришлось ему сменить и тон, и улыбку.
– Простите, я совершенно забыл, – сказал он, – что среди вас есть человек сверхъестественно нормальный, а другой с легким сдвигом влево от центра. А потому вам никак не понять, о чем толкует этот умалишенный пришелец из внешнего мира. – И, не оставив им времени на возражения, спросил: – Скажите лучше, как давно… – Он прервался. – Вероятно, это слишком нескромный вопрос, и если это так, велите мне не совать нос в чужие дела. Но мне из чисто антропологического интереса хотелось бы знать, как давно продолжается ваша дружба? Сколько лет вы уже дружите?
– Вы имеете в виду, сколько лет мы просто дружим… или как давно стали любовниками? – спросила юная медсестра.
– И то и другое, раз уж мы заговорили об этом.
– Дружим мы с раннего детства. А спим вместе – если забыть тот жалкий эпизод с белой пижамой – с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать с половиной, а ему – семнадцать. Где-то года два с половиной.
– И никто не возражал?
– С какой стати кому-то было возражать?
– И действительно, с какой стати? – эхом повторил Уилл. – Но факт остается фактом, что в той части мира, где живу я, возражал бы почти каждый.
– А если бы речь шла о двух юношах? – спросила Радха.
– Теоретически это было бы еще более предосудительно. Но на практике… Просто представьте себе, что происходит, когда пять или шесть сотен почти взрослых подростков запирают вместе в пределах одного интерната. У вас происходит что-нибудь подобное?
– Ну разумеется.
– Признаться, я удивлен.
– Удивлены? Чем же?
– Тем, что мальчикам разрешается влюбляться не только в девочек.
– Но одна форма любви не исключает другой.
– И обе полностью узаконены?
– Естественно.
– А потому никто не возмутился бы, узнай он, что Муругана интересует другой юноша в пижаме?
– Нисколько, при условии, что между ними складывались бы добрые отношения.
– Но к сожалению, – сказала Радха, – его мать так над ним поработала, что его не мог интересовать никто, кроме нее самой. Ну и самого себя, разумеется.
– Никаких мальчиков?
– Может быть, сейчас. Я просто не знаю. А в дни нашей с ним близости у него не было никого во всей вселенной. Только Мамочка, мастурбации и Высшие Наставники. Только джазовые пластинки, спортивные автомобили в журналах и гитлеровские идеи стать Великим Вождем, превратив Палу в то, что он называет Современной Державой.
– Три недели назад, – подхватил ее рассказ Ранга, – они с Рани были во дворце Шивапурама. И пригласили группу студентов университета прийти и послушать идеи Муругана – о нефти, об индустриализации, о телевидении, о вооружениях и о так называемом Духовном Крестовом Походе.
– Ему удалось обратить кого-то в свою веру?
Ранга помотал головой:
– Для чего нам менять нечто щедрое, доброе и бесконечно интересное на суррогат, который плох, скуден и скучен? Мы не чувствуем необходимости в ваших скоростных катерах или в телевидении. А еще меньше нужны нам ваши войны, революции, ваши возрождения и политические лозунги, весь метафизический нонсенс, который слышен повсюду, – от Рима до Москвы. Вы слышали когда-нибудь о Майтхуне? – спросил он.
– Нет. А что такое Майтхуна?
– Тогда лучше будет начать с истории вопроса. – И с педантизмом вчерашнего студента, которому поручили прочитать лекцию о том, что он сам узнал совсем недавно, он углубился в рассказ: – Буддизм пришел на Палу примерно тысячу двести лет назад, и пришел не с Цейлона, как легко можно было бы предположить, а из Бенгала, причем позже проникал через Бенгал уже непосредственно из Тибета. Результат: мы относимся к махаянистам, и наш буддизм пронизан различными тантрами. Вам знакомо понятие Тантры?
Уиллу пришлось признать, что он имеет и об этом весьма смутное представление.
– Сказать вам правду, – продолжал Ранга, и смех прорвался сквозь напускную маску педантизма, – я на самом деле знаю об этом едва ли больше вас. Тантра – необъятное понятие, и по большей части, как я догадываюсь, оно состоит из древнего вздора и суеверий, в которые нам нет нужды вдаваться. Но в основе лежит твердое и разумное основание. Если вы тантрист, вы не отвергаете внешний мир и не отрицаете его ценности, не пытаетесь погрузиться в нирвану, укрывшись от реальной жизни, как поступают представители Южной школы. Нет, вы принимаете мир, но используете его. Применяете все, что делаете в нем, все, что с вами происходит, все, что вы видите и слышите, осязаете и пробуете на вкус с единственной целью – освободить свою личность из тюрьмы собственной ограниченности.
– Звучит привлекательно, – заметил Уилл тоном сдержанного скептицизма. – Но все это разговоры.
– Нет, за этим стоит гораздо большее. И как раз здесь заключается разница между вашей философией и нашей. – Юный педантизм сменился на столь же юный пыл прозелита. – Западные философы, причем даже лучшие из них, всегда не более чем великолепные мастера излагать свои мысли. Восточные мудрецы очень часто плохие ораторы и писатели, но это не имеет значения. Не в словах заключен смысл. Их философия прагматична и применима в жизни. Она подобна философии современной физики – только совершаемые операции чисто физиологические, а результаты трансцендентальны. Ваши метафизики, скажем, объясняют природу человека и вселенной, но не дают своим сторонникам возможности проверить свои объяснения на практике. Когда же мы делаем некое заявление, то прикладываем список упражнений для проверки достоверности того, о чем мы говорим. Например, «Тат Твам Ази» («Ты есть То» – то есть в тебе заключен Бог) – в этом заключен сам дух нашей философии. «Тат Твам Ази», – повторил он. – Звучит как метафизический постулат, но на самом деле имеется в виду психологический опыт и упражнения, путем которых подобный опыт может пережить каждый. Они описаны нашими философами. И любой, кто найдет в себе достаточно сил и желания проделать эти упражнения, может на себе проверить справедливость тезиса «Тат Твам Ази». Подобные упражнения называют то йогой, то дхьяной, то дзен, а в некоторых особых обстоятельствах – майтхуной.
– И это возвращает нас к изначальному вопросу. Что такое майтхуна?
– Быть может, лучше спросить об этом Радху?
Уилл повернулся к маленькой медсестре:
– Так что это?
– Майтхуна, – ответила она серьезно, – это йога любви.
– Священная или общедоступная?
– Не вижу разницы.
– В том-то и дело, – вставил реплику Ранга. – Когда занимаешься майтхуной, банальное становится сакральным.
– «Buddhatvan yoshidyonisansritan», – процитировала девушка.
– К черту ваш санскрит! Что это значит?
– Как бы ты перевел Buddhatvan, Ранга?
– Буддоподобие, Буддообразие. Познание бога.
Радха кивнула и снова повернулась к Уиллу:
– Это значит, что Буддоподобие заключено в yoni[34].
– В йони?
Уилл вспомнил, как покупал маленькие каменные эмблемы Вечной Женственности на сувениры девушкам в офисе у горбатого уличного торговца в Бенаресе. Восемь анн за черную йони, двенадцать – за еще более священный образ йонилингам.
– В буквальном смысле в йони? – спросил он. – Или только метафорически?
– Что за нелепый вопрос! – сказала маленькая медсестра и рассмеялась звонко и безыскусно в искреннем изумлении. – Неужели, по вашему мнению, мы занимаемся любовью метафорически? «Buddhatvan yoshidyonianaritan», – повторила она. – Смысл не может быть более буквальным и более точным.
– Вы слышали что-нибудь об общине Онеида? – спросил теперь Ранга.
Уилл кивнул. У него был знакомый американский историк, который специализировался на общинах девятнадцатого века.
– Но почему она известна вам? – спросил он.
– Потому что упоминается во всех наших учебниках прикладной философии. В основе своей майтхуна – это то же самое, что члены Онеиды называли Мужской Сдержанностью. А они следовали римским католикам с их coitus reservatus[35].
– Reservatus, – повторила юная медсестра, – это всегда меня смешит. Представляю себе молодого человека с его резервом. – На щеках снова появились ямочки, и сверкнула белозубая улыбка.
– Не глупи! – строго оборвал ее Ранга. – Мы говорим о серьезных вещах.
Она изобразила раскаяние. Но все же reservatus казалось ей очень забавным словом.
– Короче говоря, – заключил Уилл, – тот же контроль над рождаемостью, но без средств контрацепции.
– Но это далеко не все, – продолжал Ранга. – Майтхуна – это и нечто большее. Нечто гораздо более важное. – Педантичный студент снова дал о себе знать. – Вспомните, – он говорил очень серьезно, – один из моментов, о котором много писал Фрейд.
- Между дьяволом и синим морем - Элизабет Бир - Космоопера / Социально-психологическая
- Мы - Евгений Замятин - Социально-психологическая
- Идеал - Сесилия Ахерн - Социально-психологическая
- Бункер. Иллюзия - Хью Хауи - Социально-психологическая
- Срубить крест[журнальный вариант] - Владимир Фирсов - Социально-психологическая
- Locus Solus - Рэймон Руссель - Социально-психологическая
- Гори - Патрик Несс - Социально-психологическая / Фэнтези
- Мечеть Парижской Богоматери - Елена Чудинова - Социально-психологическая
- Возвращение со звезд. Футурологический конгресс - Станислав Лем - Научная Фантастика / Социально-психологическая / Разная фантастика
- Тим Талер, или Проданный смех - Джеймс Якоб Хинрих Крюс - Социально-психологическая / Детская фантастика