Как-то редактировал я электронную рукопись одной книги. Очень даже недурственный материал. Но дюже обильно усеян был непечатными выражениями. И предложил я автору частично ликвидировать чрезмерные грубости, кое-где смягчить, а местами – воспользоваться многоточием. Автор, кряхтя и сопя от недовольства, соглашался мучительно долго. Героически торговался за каждое словцо, любую точку и даже за форму кавычек. Через месяц, в ходе многодневных читок и споров, консенсус был-таки, со скрипом, достигнут. Потом месяц ушел на верстку, на размещение графических иллюстраций и т. д.

Когда автор посмотрел верстку, то выразил недовольство: тут шрифт некрасивый, а там рисунок крупноват, а этот текст надо бы переставить в другое место, а тот абзац – перенести бы в конец, а еще лучше – добавить сюда вот такую фразочку… И т. п. Пришлось почти всё перекраивать заново. Конечно, автор, с моей точки зрения, малость зарвался, но ведь талантлив чертяка! Как же не пойти навстречу гиганту разухабистых словес?! Потратил я еще месяц. И вроде автор, наконец, всем в корректуре более-менее удовлетворился.

Работаю дальше. Готов макет. Приглашаю автора посмотреть. Он пришел не один. Привел на подмогу сына (начинающего писателя, причем, вроде тоже талантливого, судя по богемным замашкам) и сноху – сыновью молодую жену, черноглазую красавицу (зачем её, не знаю; наверно боится одну оставлять). Стали отец с сыном заново текст прочитывать, обсуждать и выражать недовольство. Особенно сынуля был в запале. Глаза буравчиками, ручонки веером, язык пропеллером, ибо подвешен добротно. Интеллектуал, однако. А жена – восточная принцесса. Скромная и гордая в одном лице. Ресницами длинными карие очи прикрывает, взмахивает ими словно опахалом. Муженёк перед ней старается во всём блеске проявиться, выёживается аки фендибобер с кренделями. Даром что сам на внешность сморчок. Вот сморчковость свою понтами компенсирует. И давай он чехвостить макет весь подряд: и тут не так, и там не то, и здесь отстой, а главное – где ж все оригинальные папины выражения? Вытащил он из сумки какую-то современную книжонку и давай мне в нос тыкать. Глядите, господин издатель, тут мат на мате, а никаких многоточий нет. Вот как надо книги издавать! Чтоб слово писательское непечатное, в сердцах сказанное, печаталось и – до нутра читателя, как штопор, доходило.

И такой напор от этого сынули шел, и так восторженно ему младая жена в рот глядела, что папаша, гордясь своим отпрыском, по всем пунктам к нему тут же присоединился и заявил, что всё-всё надо заново переделать. И главное – вернуть обратно взад все матюгальники.

Попытался я им объяснить, что грубость не жанр, ссылаясь на Вольтера. Но что им Вольтер! Стал я говорить, что ведь у каждого издательства есть своя «планка», ниже которой опускаться стыдно. Смеются. Стал я пояснять, что есть категория читателей, взращенных на русской классике, людей «старой закваски», которым многочисленные грубости наверняка не понравятся. Сын тут же обозвал их недобитыми коммуняками, а папа с дрожью в голосе вспомнил, как он весело танцевал лезгинку на танке перед Белым Домом, когда страну пучило. Тогда выдвинул я такой аргумент. Вот возьмет в руки книжку застенчивая девушка, прочитает кой-какие пассажи и покраснеет. Ну и пускай краснеет, ежели она дура! – возразили мне дуэтом папа с сыном. Я им говорю: не все, кому бывает стыдно, идиоты. Просто есть тонкие натуры. И нужно их по возможности своими текстами щадить. Тут сынуля заявил, что ежели такая у издателя в голове неправильная старорежимная позиция, то рукопись папину можно, вообще-то, забрать назад и найти прогрессивное издательство, где папу кастрировать не будут. Я ему возражаю с обидой: так ведь гигантская работа проделана! Негоже её на самом последнем этапе оборвать. А папа с сыном хором отвечают: либо делай, господин издатель, что сказано, либо гуд-бай. Короче, натуральный наезд.

Привожу я еще один резон – финансовый: книга-то ведь издается на 90 % за мой счет. Ну и что, отвечает сынуля, я для папы другого спонсора найду. И глядит нахально. Шантаж с ухмылкой. И тут терпение моё лопнуло. Каюсь. Не сдержался я. Вдруг, сам от себя не ожидая, выдал на гора примерно такую тираду (привожу лишь малый фрагмент, заполняя непечатное привычным многоточием; нежным дамам советую последующие три строчки пропустить или хотя бы не вчитываться): «Ё… твою ма… гов…ки б… долб… оху… совсем нах… б… в пи… вы б… оба чмо и муд… с жо… б… своими еб…иками… ссы… ё… в рот и в пи… дер… манд… чтоб заср… литературу!»

Прошу прощения у женского пола и прочих деликатных натур, но по-другому эту трибунную речь никак не передать. Тут у папы с сыном гляделки округлились, словно блюдца, а физиономии вытянулись, как в комиксах. Папа позеленел. Сынуля побледнел. А жена сынули пунцовая сделалась и заерзала на стуле, как чесоточная. И воцарилось на минуту обоюдостороннее молчание. Посмотрели они на меня пристально с удивлением, но уважительно и – единогласно согласились со всей сделанной правкой. И книжка была издана. Вот что значат для литературы нужные слова в нужном месте!

Сила искусства

Как-то пришел я в гости к приятелю-художнику. А в прихожей, вижу, висит картина (метр на полтора, в золоченой раме): роскошная нагая баба с кустодиевско-рубенсовскими формами, вальяжно возлежащая на красном кресле в откровенной позе… (как бы поточней, но поделикатней выразиться?..) в раздвинутой позе «я готова». Палитра красок яркая, сочная. Картинка смачная, весёлая, «а-ля русский лубок». Женщина шикарная, хотя гротескная. Юмора в картине всё же чуть больше, чем эротики. А вообще-то – глаз не оторвать.

Но ведь Юрий человек скромный, семейный, даже постоянно женатый, рисует обычно кувшины и закаты. Красиво рисует, изящно, душевно. А тут – такое… На моё изумленно-восторженное восклицание «ух-ты!» Юра, смущенно опустив глаза, ответствовал так: «Да э-э-э… это… не я. Это Серёга намалевал. И мне недавно подарил. На 1-е апреля. Чтоб праздник был».

Ну, этого Сёрёгу, тоже весьма талантливого художника, приятеля Юркиного, я знаю. Огромный бородатый бугай. Силушка прёт через край. А жены перманентно нет. И вместо жены тоже вроде никого. Вот он и ваяет здоровенных голых тёток: то маслом на холсте, то углем на листе, то из глины бабу знойную слепит, а то вырубит свою мечту из здоровенного елового ствола. На все руки мастер. Даром, что обнимать этими руками некого. Вся квартира у него мощными красотками забита. Продавать не хочет; говорит: «Искусство бесценно!» Приятелям дарит. Куда ж ещё этих баб девать?

Через пару недель зашел я к Юре снова. Смотрю: что-то с той картиной не то… А! Трусы! На женщине теперь – обширные трусы, причем, в зелёный горошек. На мой недоуменный взгляд Юра, скромно потупившись, сообщил: «Понимаешь, пришлось её приодеть. А то неудобно как-то. Да и жена зверски ревнует. И гости все хихикают, спрашивают, где я такую шикарную любовницу подцепил.

«А что на это сказал Сергей?», – полюбопытствовал я. «Послал меня матом в то самое место, которое я трусиками прикрыл». – «А ты?». «Я ему ответил, что сила искусства не в натурализме, а в скрытом и тайном». – «А он?» – «Он меня тайным ренегатом обозвал и заявил, что я ему больше не друг. Теперь не приходит. Даже на улице здороваться перестал», – грустно констатировал Юра.

Видя, как тяжело он переживает утрату товарища, я посоветовал: «А ты замажь эти трусы; верни всё обратно, как было. Тогда, может, помиритесь».

Прошла еще пара недель. Прихожу я к Юрию. На кухне за столом у него Серёга сидит, пьяный в дупель. И Юра тоже не совсем трезвый, мягко говоря. Усаживают они меня с собой, наливают по стопке. Ну, ухнули, закусили. Тут меня ненароком и дёрнуло спросить: «Юр, а где та картина, которая в прихожей висела?». Юра закуской аж подавился, проглотил кое-как и скорбным голосом пожаловался: «Жена её порвала и сожгла! Потом собрала шмотки и уехала жить к маме. А меня обозвала извращенцем». «Почему?!» – «Сказала, что когда в доме чужая голая женщина появилась, это было неприятно, но хоть как-то понятно. Сказала, что когда я трусы пририсовал, это было глупо, но всё же приятно. А вот когда я их убрал, она решила, что я маньяк. И ушла безвозвратно».

Глубоко вздохнув, Юра налил еще по стопке и смахнул скупую мужскую слезу.

А Сергей, бодро выпив и хрустко зажевав огурцом, патетически изрек, пьяно заикаясь: «Т-ты, Юрчик, н-не г-горюй. М-мы т-тебе в-з-замен ж-жены т-такую б-бабу н-найдем!.. А н-не н-найдем, я т-тебе н-новую н-нарисую!»

Поэт и рынок

Раньше как было, в век Пушкина или в эпоху Маяковского? Поэты стихи писали, читатели читали. А в наше время стихи сочиняют все, кому не лень, даже малограмотные. Читать некому. И некогда. Вот поэзия и стала не востребованной. Процветает только меж самими поэтами, на Stihi.ru. А страна этого бедствия даже не заметила. Да и вообще, кому нужны в современном технократическом мире все эти охи-вздохи и бесконечные словеса про звёзды, крылья, листья и страсти? А поэты всё пишут, пишут, не могут остановиться. И ряды сиих самоотверженных пиитов неустанно пополняются новыми энтузиастами. Но не у всех них судьба печальна и бесславна. Бывают всё же и в наше время поэты, которые нужны народу! Вот об одном таком герое и хочу вам рассказать.

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 45

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Небесная канцелярия (сборник) - Николай Векшин бесплатно.

Похожие на Небесная канцелярия (сборник) - Николай Векшин книги

Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
Три с половиной мушкетера (сборник) - Николай Векшин - Поэзия
Трансцендентная сингулярность души (сборник) - Николай Векшин - Поэзия
Полёт шмеля (сборник) - Николай Векшин - Поэзия
Глаза слижут лоси (сборник) - Бразервилль - Поэзия
Свет – есть - Оксана Геннадьевна Ревкова - Поэзия
Стихотворения. Рецензия на сборник Анны Ахматовой «Четки» - Леонид Каннегисер - Поэзия
Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
Күңел гөлем - Равия Ганиева - Газеты и журналы / Поэзия / Прочая религиозная литература
Прогулки вдоль линии горизонта (сборник) - Ирина Листвина - Поэзия

Оставить комментарий