Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жена уже не просто завелась, она уже вся дрожала, лицо пошло пятнами, на глазах показались слёзы, дыхание сделалось прерывистым. Скандал разгорался, аргументы мои не только не подействовали, но наоборот – только ещё больше распалили её. Да и сам я уже начал сомневаться в том, что видел своими глазами не так давно. Был ли фрегат? Была ли «Волга»? была ли встреча с…ну, да, с президентом.
Хлопнула калитка – вернулись дети. Весёлые, счастливые, говорливые.
После обеда я опять пришел в свою беседку в поисках сигарет. На подоконнике обнаружил полупустую пачку «Мальборо», а когда полез в карман за зажигалкой, краем глаза заметил на полу газету. Я поднял её – это была «Правда» за 7 ноября 1987 года, пахнувшая свежей типографской краской…
Виталий замолчал. В глазах его стояла неподдельная боль.
– Ну, и что ты об этом думаешь? – спросил он меня через какое-то время.
Ответить мне было нечего.
Через неделю я решил повидать своего товарища. Рассказанная им история не выходила из головы. Несколько раз я набирал номер его мобильника, но телефон не отвечал. Вечером, когда спала жара, я отправился к его дому. На калитке висел замок. Поговорив с соседями я выяснил, что Виталий Селезнёв заболел. Внезапно стало плохо, и «Скорая» увезла в больницу. Семья в городе. На следующий день я собрался его навестить. Заехав на рынок, я купил свежие фрукты, цветы и бутылку коньяка. Больницу я нашёл без труда и, выяснив в регистратуре, что Селезнёв лежит в палате номер семнадцать на втором этаже, направился туда. Я приоткрыл дверь, палата была одноместная. На кровати лежал человек, очень отдалённо напоминающий Виталия. Глаза его были широко открыты, но смотрели они в пустоту. В них не было жизни. У постели сидела женщина, она держала больного за руку и что – то шептала, низко склонившись к его лицу. Я вошёл, кашлянул, женщина взглянула на меня.
– Что вам?
Лена не узнала меня, да и я не узнал бы её, встретив на улице. Глаза погасли, лицо пожелтело, губы мелко дрожали.
– Вот, узнал от соседей, что Виталий приболел. Фрукты принёс. Как он?
– Как он? Да он уже третий день в коме. Извините меня, я не могу сейчас с вами разговаривать.
Я смущённо прикрыл дверь, так и не отдав фрукты и цветы, и направился по коридору в поисках дежурного врача. Нашёл я его в ординаторской. От него я и узнал, что у Виталия онкология, последняя стадия, и что осталось ему жить дня три – четыре.
На выходе из больнице я обнаружил, что пакет с фруктами и цветы до сих пор держу в руках. Не долго думая, я подошёл к окошку регистратуры и протянул всё это богатство чистенькой, улыбчивой старушке.
– Это вам.
Вечерело, в больничном дворе пахло листвой, пылью, чем – то тревожащее сладким, как всегда пахнет вечером в южном городе на исходе лета. Гуляли больные, многие с родственниками. Смеялись, плакали, жевали, курили. Даже целовались на скамейках за деревьями. Жизнь продолжалась. А у Виталия Селезнёва жизнь заканчивалась.
На похоронах народу было не очень много. Соседи по дому и даче, какие-то дальние родственники, знакомые да несколько любопытных. Родных на этом свете почти не осталось, а сослуживцев и товарищей из Питера и Северодвинска, наверное, не успели позвать. Не до того было. Слишком сильно это горе ударило по маленькой Виталькиной семье.
Отпевали прямо на кладбище. Когда гроб уже опустили в землю, а женщины в голос отплакали своё, к могильному холмику понесли цветы. Я подошёл в числе последних с красными розами. Раскладывая аккуратно цветы я наткнулся взглядом на большой, какой-то нездешний венок из свежих хризантем. Среди белых и красных мохнатых головок я рассмотрел ленточку от матросской бескозырки. На ней было написано: «Адмирал Макаров».
Я огляделся по сторонам, но не заметил ничего необычного. Тогда я поспешил к воротам кладбища. За ними я заметил «Волгу». Её светло-бежевые бока ярко блестели на солнце. Мотор работал, тонированные стёкла были подняты. Я решил подойти поближе, пытаясь найти ответ на вопрос Виталия, заданный мне совсем недавно. Я уже почти приблизился, когда «Волга» мягко тронулась и исчезла среди деревьев, оставив после себя запах черёмухи, «Шипра», гуталина. Запах детства Виталия Селезнёва. И моего детства тоже.
Беспокойство
В пятницу Владимир Сергеевич Комаров решил уехать с работы пораньше. Наскоро завершил все дела, позвонил жене и, сославшись на деловую встречу, сказал, что освободится поздно и заночует на даче, а утром пришлёт за ней и дочкой машину. А поскольку к обеду они пригласили гостей, попросил её по дороге заехать на рынок и купить кое-что из продуктов. Деньги и список необходимого он передаст через водителя, который заедет за ними в восемь утра. Услышав в ответ: «Хорошо, милый, целую, до встречи», он удовлетворённо хмыкнул и положил трубку. Хотя всё у него складывалось вроде бы хорошо, по плану, какое-то внутреннее беспокойство не покидало его. Он попробовал посидеть в кресле расслабившись, положил ноги на стол и, откинув на спинку кресла голову, помассировал себе виски, прикрыл глаза, и постарался думать о чём-то хорошем. Попытался представить себе встречу с Алиной сегодня вечером, но ничего не помогало. Беспокойство нарастало. Посмотрел на часы – без пятнадцати четыре, пора собираться. Встал с кресла, походил по кабинету, постоял у окна, глядя на внутренний двор комбината: на снующие автомобили, электрокары, автопогрузчики, на занятых работой людей.
– Моё детище, моё родимое, никому не отдам, – негромко бормотал он, – ишь вы, вороны, раскаркались. Халявщики хреновы! Думаете, управы на вас нету? Есть управа, вот в понедельник к губернатору еду, там всё и порешаем. А завтра к обеду «деловые» подъедут, тоже, думаю, поддержка будет мне обеспечена. Да и коллектив на моей стороне, так что еще посмотрим, кто кого. Сдаваться не собираюсь! Губы не раскатывайте, векселя эти на свою задницу приклейте!
Владимир Сергеевич вернулся к столу, нажал кнопку селектора, вызывая секретаря: Юленька, вызови мою машину к проходной через пятнадцать минут, и сама сегодня можешь пораньше домой пойти. А сейчас пригласи Пал Палыча и сделай нам кофейку.
Через несколько минут в кабинет зашёл главный инженер комбината, Павел Павлович Румянцев, а следом за ним секретарша Юля внесла поднос с кофе, печеньем и конфетами.
– Спасибо, Юленька, – кивнул ей Владимир Сергеевич, когда она уже притворяла дверь, – Палыч, давай по рюмке, да поеду я, а ты побудь пока на хозяйстве, хорошо? А завтра приезжай с женой ко мне на дачу, на шашлыки, часикам к двум, буду ждать, – сказал он, разливая коньяк. – Маята какая-то началась с этими акционерами московскими, прямо кишки мне все вымотали. Дверь закроешь, – в окно лезут. Всё им мало, ведь сколько лет работали, вроде всё нормально было, всем хватало, а теперь вот – наизнанку выворачивают. Со мной не договорились, так теперь в верхах поддержки ищут, причём, проникают во все щели, уже и в УВД ходатаев нашли, и в администрации, и в прокуратуре. Завтра губернатор из отпуска прилетает, из Швейцарии, я ему звонил туда. Обещал меня в понедельник принять, поддержать.
Они выпили по рюмке коньяка и распрощались. Владимир Сергеевич вышел из кабинета в приёмную, ещё раз поблагодарил секретаря и помощника, спустился по лестнице и прошел через турникет проходной к ожидавшему его джипу «Гранд Чероки». Персональный водитель Костя сидел за рулём, а охранник Миша, его сосед по подъезду и бывший майор-спецназовец стоял у машины в своей привычной позе – немного ссутулившись, широко расставив ноги и скрестив кисти рук на уровне пряжки брючного ремня.
– Едем, Владимир Сергеевич? – спросил Миша, открывая ему заднюю правую дверь джипа.
– Да, Миша, едем. Сначала в банк – заберём Алину, а потом к Аслану в клуб. Хочу сегодня на лошадях покататься, размяться на свежем воздухе, нервы успокоить – тяжёлая была неделя, дёрганная. А с лошадьми хорошо, спокойно, ласковые они, душевные, преданные, не то что люди… По дороге цветочки надо купить.
Машина выехала из промзоны и, набирая скорость, помчалась по автостраде к центру города, к одной из его главных улиц, где были расположены деловой и культурный кварталы. Улицу прозвали в народе почему-то «Бродвеем», хотя она до сих пор носила имя Ленина. Здесь за последние два-три года появились многоэтажные современные здания из стекла и бетона, вытесняя, стирая с его многовекового лица не только серые и неказистые пятиэтажки-хрущёвки, но и старые дворянские и купеческие особняки. Делалось это методично, безжалостно, даже с каким то особым наслаждением, словно бы в отместку той, уже канувшей в небытие прошлой жизни некогда великой страны.
Джип остановился у магазина «Цветы». Миша вышел из машины и вернулся с огромным букетом роз. Как всегда, в букете двадцать одна роза. Все белые с розовым – «очко», любил повторять Комаров, вручая букет Алине. Когда машина остановилась у банка, Комаров потянулся, зевнул и посмотрел на часы – они показывали без пяти пять. Достал из кармана мобильный телефон и набрал её номер. Она ответила сразу, после первого же гудка.
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Посох в цвету: Собрание стихотворений - Валериан Бородаевский - Поэзия
- Свет ночных фонарей - Дмитрий Лунин - Поэзия
- Дорога любви. Сборник стихов - Юлия Штыканова - Поэзия
- Дума про Опанаса; Поэзия - Эдуард Багрицкий - Поэзия
- Глаза слижут лоси (сборник) - Бразервилль - Поэзия
- Воркута шахтёрская и праздничная. Север Крайний… - Владимир Герун - Поэзия
- Любимой женщине - Николай Белов-Аманик - Поэзия
- Человек ты мой самый близкий - Ксеня Забкова - Поэзия
- А жизнь такая разная… - Любовь Кареева - Поэзия