Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виктор сжал зубы, чтобы не выдать волнения.
— Это вы — герой дня? — спросил он, указав на «Фигаро».
— Я самый! И от этого мое «эго» раздувается, как у лягушки из басни Лафонтена. Пытаюсь утихомирить его опасением, что так можно и лопнуть.
Виктор подошел к рамке, пробежал глазами строки, где говорилось о коллекционере, прочел росписи в Золотой книге гостей, напечатанные под статьей: «Си-Али-Махауи, Фес. Удо Айкер, редактор „Берлинер цайтунг“. Дж. Коллоди, Турин. Ж. Кульки, редактор „Глас Навула“, Прага. Викторен Алибер, дирижер духового оркестра. Мадлен Лезур, Шартр. Кэндзи Мори, Париж. Зигмунд Полок, Вена, Австрия…»
Дальше не позволяла прочесть рамка.
— Вы мне не ответили, мсье Легри.
Весь напрягшись, Виктор опустил глаза и пробормотал:
— Я пришел по поручению… Кэндзи Мори…
— Кэндзи Мори? Простите, у меня плохая память на имена. Он азиат?
Виктор кивнул.
— Японец.
— Это мне ни о чем не говорит. Возможно, я видел его у Зигфрида Бинга на улице Прованс, знаете, у торговца восточным искусством.
— Он продал вам эстампы Утамаро.
— Возможно, я ведь коллекционер, мне приходится иметь дело со многими людьми. Вы хотите что-нибудь мне предложить?
— Ну да, но дело это щекотливое…
— Не думаете ли вы, что я покупаю краденое?
— Нет-нет, что вы! Просто у меня есть несколько редких вещиц, и, понимаете ли, я хотел бы продать их без огласки…
— Пойдемте, нам лучше побеседовать в гостиной. Вы не против чая? По такой жаре обжигающий чай — идеальный напиток.
Островский повел его через залы, полные китайских безделушек, античных древностей, севрских тарелок, мебели эпохи Ренессанса, разнообразных чучел. Они оказались в гостиной, в которую вела широченная стеклянная галерея, заполненная роскошной растительностью, от пола до потолка. На стенах гостиной, выложенных яркими кафельными плитами, тесно и без какой бы то ни было логики висели полотна, цветовая гамма которых ничуть не соответствовала декору стен. На самом маленьком была изображена виноградная гроздь, на самом большом — битва за Севастополь. Меж двух икон, стоявших на подсервантнике, выстроились в ряд герметически закупоренные маленькие горшочки с землей. Меблировку довершали софа в углу, четыре пуфика и ротанговый столик, сгруппированные вокруг бьющего фонтана. Виктор остановился у софы, над которой висело внушительных размеров полотно: обнаженная одалиска, прикрытая прозрачными тканями, кружилась в танце под похотливым взглядом шейха.
— Но тут такая влажность… Не скажется ли это на ваших картинах?
— Мазня! — хохотнул Островский. — Это моя месть претенциозным кретинам, которых так много расплодилось вокруг меня, всем этим Дюэзам, Жервексам, Эскалье, Клеренам… Эти короли палитры ничтоже сумняшеся продают мне мелкие этюды за бешеные деньги, чтобы самим покупать японский фарфор в магазинах при Лувре! Они хвастают, что выставляются у меня на почетном месте. Им и в голову не приходит, что этот салон создавался вовсе не для их картин, а ради моих драгоценных растений. Присядем.
Островский хлопнул в ладоши. Тотчас вбежала давешняя субретка.
— Соня, чаю. Так вы говорите, редкие вещицы?.. — переспросил он, повернувшись к Виктору.
— Рукописи… Часослов XIII века… Сами понимаете, рукописный, с миниатюрами.
— Ах, книги? — с досадливой гримасой повторил Островский. — Жаль, книги меня не особенно интересуют, тем паче религиозные.
— Этот экземпляр буквально драгоценный. Он принадлежал Людовику IX, его переплет — это маленькое чудо.
Островский уперся подбородком в скрещенные пальцы рук.
— И вы, конечно, запросите немалую цену.
— Вполне приемлемую, хотя это уникальный образец.
— Я сейчас больше увлекаюсь экзотическими предметами. Вот, слева от вас висят лук и колчан, трофеи после битвы с врагом, подарок моего друга Нэта Салсбери, он называет себя менеджером Буффало Билла. Но насчет книг, должен признаться…
Виктору становилось все хуже. Это был скорее не сад с вьющимися растениями и крепкими стволами, а дикий беспорядок, какой мог бы устроить в своей теплице только художник, страдающий паранойей. Древовидные папоротники разворачивали веера листьев в тени бамбуковых деревьев, индийская пальма соседствовала с мексиканскими кактусами, африканские замии и саговник росли вперемешку с бразильскими орхидеями. Такое странное соседство, идущее вразрез со всеми законами географии и ботаники, вызвало в нем ощущение удушья. Он увидел витрину, сплошь заставленную стеклянными банками, в которых жили скрюченные уродцы, напоминавшие заспиртованных человеческих зародышей. Он вспомнил, как они встретились с Таша во Дворце свободных искусств. Таша… Что же задержало ее в доме этого человека? Может быть, она только что лежала на этой софе, под голой одалиской, а пухлые руки хозяина ласкали ее тело? «Она просто от тебя отделалась. Она тебе лгала».
— Мсье Легри! Мсье Легри, вы слышите меня?
— Извините, я в восхищении… ваша фармакологическая лаборатория, вон там, на подсервантнике, такой интересный ряд скляночек…
— Есть за мной и такой грешок. В детстве я мечтал стать аптекарем, не таким недоумком, как окарикатуренный Флобером Омэ, нет, а гениальным изготовителем лекарств, который сможет проникнуть в тайны растений и сумеет извлечь из них как полезные, так и дурные свойства. Погодите-ка, вот что могло бы меня заинтересовать! Древний кодекс аптекарей. У вас его случайно нет? Я бы купил. Нет? Жаль…
Он подтолкнул Виктору коробку сигар.
— Берите, вот травка благословенная.
— Спасибо, я курю только сигареты.
Соня внесла чай, черную дымящуюся жидкость, на поверхности которой плавали дольки лимона. Островский разломил кусок сахару, шумно отхлебнул глоток жгучего питья, отодвинул стакан и широким жестом обвел свою оранжерею.
— Знаете, почему они так увлекают меня, мсье Легри? Они точь-в-точь как мы. В тропических лесах самые маленькие растения не могут выжить, им не хватает света. Чтобы получить свое место под солнцем, они ждут, пока упадет гигантское дерево. Разумеется, не все дожидаются, и потом на пути вверх тоже неизбежна борьба. Но те, кто смог прорваться, отращивают боковые ветви, бросая на проигравших тень и тем самым обрекая на гибель. Встречаются и участки, которые обходятся совсем без света, и там кишат сапрофиты, паразиты, те, что питаются продуктами разложения. У меня тут всем есть место, я за этим слежу. Вы любите растения, мсье Легри?
— Уф… да, если только они не опасны, — осторожно откликнулся Виктор, вдруг засомневавшийся, все ли в порядке у Островского с головой.
— Опасны? Это смотря как их использовать. Опасен только человек, вы так не думаете? Хорошо, у меня есть ваша визитка, мяч на моей стороне, я с вами свяжусь. Был весьма рад познакомиться.
Константин Островский встал, давая понять, что разговор окончен. Они обменялись рукопожатием. Соня проводила Виктора до дверей, одарив лукавой улыбкой.
Он вышел в парк, вдохнув полной грудью. В нем поднимались и разочарование, и облегчение. И Таша, и Кэндзи встречались с Константином Островским, ну и что в этом необычного? Островский коллекционирует всякую всячину, Таша рисует, Кэндзи продал ему свои эстампы, чтобы порадовать любовницу.
Виктор уселся на скамейку у маленького прудика и, наблюдая за ребятней, которая егозила вокруг, вооружившись лопатками и ведерками, стал приводить мысли в порядок. А что если женщина, которой Кэндзи дарит все эти безделушки, и есть Таша?
— Вон куда нас занесло… Нет!
Няня, следившая за детворой, присев на край песочницы, повернула голову, удивленно поглядев на человека, который разговаривал сам с собою. Смутившись, Виктор встал.
— Нет, ерунда!
Он отбросил эту мысль, так можно бог знает до чего додуматься. Подходя к стоянке фиакров, Виктор снова представил себе страницу из «Фигаро на башне», висевшую в рамочке у Островского. Было ли среди расписавшихся в Золотой книге имя Джона Кавендиша? А Эжени Патино?
«Я должен это проверить, мне надо знать точно».
Виктор то и дело озирался, не поднимается ли следом Кэндзи — но нет, тот, должно быть, сидел за конторкой, заполняя формуляры, и едва поднял голову, когда услышал колокольчик входной двери. Виктор приподнял бювар, перечитал заголовок «Фигаро на башне»: «Герой дня Константин Островский». Дошел до росписей в Золотой книге: «… Мадлен Лезур, Шартр. Кэндзи Мори, Париж. Зигмунд Полок, Вена, Австрия. Марсель Форбен, лейтенант 2-го кирасирского полка. Розалии Бутон, белошвейка, Обервилье. Мадам де Нантей, Париж. Мари-Амели де Нантей, Париж. Эктор де Нантей, Париж. Гонтран де Нантей, Париж. Джон Кавендиш, Нью-Йорк, США…»
Буквы расплылись, превратившись в серое пятно. Минут пять он стоял не двигаясь, стараясь унять сердцебиение. В голове шумело. Они были здесь, все трое: Островский, Кэндзи, Кавендиш.
- Завещание Базиля Крукса - Пьер Вери - Классический детектив
- Тайна доктора Николя (сборник) - Гай Бутби - Классический детектив
- Мастера детектива. Выпуск 7 - Микки Спиллейн - Классический детектив
- Выстрел (сборник) - Жюль Мари - Классический детектив
- Архив Шерлока Холмса. Сыскная полиция (сборник) - Чарльз Диккенс - Классический детектив
- Печальный урожай - Дженнифер Роу - Классический детектив
- Человек из Скотланд-Ярда - Фрэнсис Фрем - Классический детектив
- Выстрел. Дело, о котором просили не печатать - Жюль Мари - Классический детектив
- Знатный холостяк - Артур Конан Дойл - Классический детектив
- Доктор Фальк. Новогоднее расследование - Игорь Евдокимов - Исторический детектив / Классический детектив