Кроме них. Они, казалось, так похожие на нас, были чуждыми, настолько чуждыми, что мы долго не могли найти названия для этой чуждости.
Хен Гедымдейт. «Эльфы и люди»
Хороший эльф — мертвый эльф.
Маршал Милан Раупеннэк
Несчастье пришло в строгом соответствии с извечной природой несчастий и стервятников — оно висело над ними какое–то время, но выжидало соответствующего момента. Того часа, когда они удалились от поселений, редко разбросанных вдоль Гвенллеха и Верхней Буйны, миновали Каррайг и оказались на безлюдной, изрезанной оврагами полосе, предваряющей пущу. Несчастье безошибочно свалилось на жертву, а жертвой стала Трисс.
Вначале это выглядело малоприятно, но не очень опасно, походило на обычное расстройство желудка. Геральт и Цири тактично старались не обращать внимания на вынужденные стоянки, вызванные недомоганием чародейки. Трисс, бледная как смерть, потея и болезненно кривясь, держалась еще несколько часов, но ближе к полудню, просидев в придорожных зарослях ненормально долго, уже не в состоянии была сесть на коня. Цири хотела помочь ей, но это кончилось неудачей — чародейка не смогла удержаться за гриву, сползла по боку лошади и повалилась на землю.
Они подняли ее, уложили на плащ. Геральт молча развязал один из вьюков, отыскал шкатулку с магическими эликсирами, раскрыл и чертыхнулся: все флакончики выглядели одинаково, а таинственные знаки на печатях ни о чем не говорили.
— Который, Трисс?
— Ни один, — простонала она, обеими руками ухватившись за живот. — Я не могу… Мне нельзя это принимать.
— Что? Почему?
— У меня повышенная восприимчивость…
— У тебя, у чародейки?
— У меня аллергия! — Она расплакалась от бессильной злобы и отчаяния. — Так было всегда! Я не выношу эликсиров! Лечу ими других, себя же могу только амулетами!
— А где твой амулет?
— Не знаю, — скрипнула она зубами. — Вероятно, оставила в Каэр Морхене или потеряла…
— Дьявольщина! Как тебе помочь? Может, заклинанием?
— Я пыталась. Результаты ты видишь. Из–за судорог я не могу сконцентрироваться…
— Не плачь.
— Тебе легко говорить!
Ведьмак встал. Стащил свои вьюки со спины Плотвы и начал в них копаться. Трисс свернулась калачиком, приступ боли стянул у нее мышцы на лице, скривил рот.
— Цири?
— Что, Трисс?
— Как ты себя чувствуешь? Никаких… неожиданностей?
Девочка отрицательно покачала головой.
— Может, у меня отравление? Что я ела? Но мы все ели одно и то же… Геральт! Мойте руки как следует. Присмотри, чтобы Цири мыла…
— Лежи спокойно. Выпей.
— Что это?
— Обычное успокоительное. Магии в нем кот наплакал. Повредить не должно. А спазмы ослабнут.
— Геральт, спазмы… пустяк. Вот если поднимется температура… Это может быть… дизентерия. Или паратиф.
— У тебя нет иммунитета?
Трисс не ответила, отвернулась, закусила губу, скрючилась еще больше. Ведьмак не настаивал на своем предложении.
Дав немного передохнуть, усадил чародейку в седло Плотвы. Сам сел у нее за спиной, поддерживая обеими руками, а Цири, двигаясь бок о бок, держала поводья, одновременно ведя мерина Трисс. Не проехали даже версты. Чародейка вываливалась из рук, не держалась в седле. Вдруг начался озноб, поднялась температура. Несварение желудка усилилось. Геральту хотелось думать, что это результат аллергической реакции на остаточную магию в его ведьмачьем эликсире. Он хотел так думать, но, честно говоря, и сам не верил.
* * *
— Ох, господин, — вздохнул сотник. — Попали вы в недобрый час. Похоже, хужее попасть не могли.
Сотник был прав. Ни возражать, ни спорить было невозможно. Застава у моста, в которой обычно коротали время трое солдат, конюх, мытник и не больше десятка проезжих, теперь была полным–полна народу. Ведьмак насчитал свыше тридцати легковооруженных воинов в цветах Каэдвена и с полсотни щитоносцев, расположившихся лагерем вдоль низкого забора. Большинство собралось у костров, подтверждая старый солдатский принцип: спи, когда можно, вставай, когда будят. Через распахнутые настежь ворота было видно, что и во дворе тоже полно людей и лошадей. На площадке покривившейся сторожевой вышки несли вахту два солдата с готовыми к стрельбе арбалетами. На разъезженном копытами предмостье стояло шесть крестьянских телег и два купеческих фургона, а в загородке, тоскливо склонив головы к перемешанной с навозом грязи, маялось несколько распряженных волов.
— Было нападение. На заставу. Вчерась ночью, — упредил сотник вопрос Геральта. — Едва–едвашеньки подоспели, иначе б нашли тута одну землю спаленную.
— Кто напал? Разбойники? Мародеры?
Солдат покрутил головой, сплюнул, глянул на Цири и скорчившуюся в седле Трисс.
— Зайдите во двор. Чародейка ваша вот–вот свалится с седла. У нас уже есть несколько раненых, одной будет больше. Какая разница?
В открытой выгородке под навесом лежало несколько человек в окровавленных повязках. Немного дальше, между частоколом и деревянным колодцем с журавлем, Геральт заметил шесть неподвижных тел, накрытых мешковиной, из–под которой выглядывали лишь ступни в грязных, стоптанных башмаках.
— Покладите чародейку тама, при раненых. — Солдат указал на выгородку. — Да, милсдарь ведьмак, и верно, неудача, что больна. Несколько наших отхватили во время боя, нам бы не помешала магическая подмога. У одного, как мы стрелу–то вытащили, в кишках наконечник засел. Помрет парень к утру, как пить дать помрет… А чародейка, что могла бы его спасти, сама трясется в горячке, от нас помощи ждет. В недобрый час, воистину, в недобрый час…
Он осекся, видя, что ведьмак не отрывает глаз от накрытых мешковиной тел.
— Двое из тутошней стражи, двое наших из сотни и двое… ихних, — сказал солдат, приподнимая край заскорузнувшей ткани. — Гляньте, коли охота.
— Отойди, Цири.
— Я тоже хочу! — высунулась у него из–за спины девочка, раскрыв рот глядевшая на трупы.
— Отойди, прошу тебя. Займись Трисс.
Цири фыркнула, но послушалась. Геральт подошел ближе.
— Эльфы? — сказал он, не скрывая удивления.
— Эльфы, — подтвердил солдат. — Скотоели.
— Кто–кто?
— Скотоели, — повторил солдат. — Лесные бандиты.
— Странное название. Если не ошибаюсь, это значит «белки». Скоя’таэли?
— Ну да, милсдарь, скотоели. Так они себя на эльфьем языке называют. Людишки говорят, мол, потому, что иногда носят беличьи хвосты на колпаках и шапках. Другие же — потому, дескать, что в бору обитают, орешками кормятся. С ними, что ни день, все больше мороки, право слово.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
