Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще один способ ловли морфо подсказал мне случай. Однажды я нашел на лесной тропе полураздавленную голубую бабочку морфо. Я подобрал ее, сожалея, что крылья безнадежно испорчены, и бросил на тропу. Когда же я возвращался, то заметил, что над лежащей бабочкой планируют и кружатся еще несколько морфо. Мне удалось, подобравшись ближе, поймать двух. Это были морфо Менелай. И тогда я понял, бабочек можно приманивать на бабочек, точно так же, как ловят птиц. Впоследствии я пользовался этим приемом, хотя и не всегда удачно, на отмелях, полянах и тропах.
Особенно много видов бабочек морфо водится в верхнем течении Амазонки. В лесах, одевающих горные склоны Боливии и Перу. Я был в верховьях не слишком долго, но привез экземпляры, совсем не встречающиеся в среднем и нижнем течении. Морфо с верховьев Амазонки, наверное, самые красивые. Ведь только там водится чистосиний, я бы назвал его полыхающим синим пламенем морфо ретенор и морфо Елена, самцы бабочки окрашены в великолепный голубой с белой перевязью, а самки, как уже упоминал, оранжево-желтые и огромной величины. Здесь же водится великолепный морфо Дидиус, по величине приближающийся к крупнейшим бабочкам этого рода.
Вместе с морфо на песчаных косах у реки и на песке у ручьев мы с Альфредом вспугивали очень крупных и похожих на морфо по форме крыльев бабочек из рода брассолид. В верхней части они окрашены в грубо-яркие тона, подобно нимфалидам, а с нижней стороны имеют пятна-глазки, похожие на глазки сатурний и на глаза сов одновременно. Бабочки называются Калиго. Иногда я добывал их сидящими на древесных стволах.
Впоследствии я узнал, что индейцы сравнительно легко добывают бабочек морфо на куски голубого шелка. Придав шелку огрубленный вид бабочки и привязав его на палку, им взмахивают и трясут в местах, где морфо часто встречаются или пролетают. Заинтересованные появившимся мнимым соперником или мнимой самкой, морфо спускаются, где их и подстерегает ловец с сачком.
Рассказывали также, что ловят и на блеск зеркальца, во что трудно поверить. Но в повадках животных, и насекомых в том числе, много загадок, допустим, тот же зачарованный лёт на свет, на определенный запах (я ловил много бабочек на приманку из раздавленных бананов, меда и пива!). Я склонен думать, что морфо могут принять зеркальный зайчик за блеск крыльев особи своего рода.
Мои поиски бабочек и жуков, а так же всего, что связано с деятельностью натуралиста-собирателя, растянувшиеся едва не на целое десятилетие, запомнились однако меньше, чем дни, вечера и ночи, когда мы с Альфредом жили на поляне у края девственного леса и берега великой реки. Здесь к нам обоим приходило ощущение чего-то большего, чем просто зыбкое слово счастье. Мы жили здесь жизнью этой могучей природы, словно вбирая ее и сливаясь с ней. А только так можно познавать природу с ее запахами, звуками, пейзажами, грозами. Только так открывается она. При заинтересованном направленном внимании зеленый сучок вдруг оказывается живой гусеницей или палочником, клубок, похожий на гнездо птицы, — жилищем древесных муравьев, непонятное щелканье, донесшееся с полусгнившего пня, — ритуальной схваткой жуков-рогачей, дикий рев из чащи (сколько раз мы хватались за ружья, готовясь в встрече с ягуаром!) — криком обезьяны-ревуна, шипенье, подобное змеиному, издавала птичка на гнезде, птичья трель — голосом лягушки, ожерелье, лежащее в траве, было ядовитой коралловой змеей, а расписанные в тигрово-леопардовый рисунок цветы — новой орхидеей-онцидиумом. Можно было лишь подивиться, как невзрачные кожистые листики, прилепившиеся к стволу дерева и питающиеся с помощью воздушных корней только тем, что дождь смоет с листвы и коры, могут давать столь чудные цветы.
Сказать, что мы просто жили в лесу у реки и были просто собиратели-коллекционеры — ничего не сказать о нашем бытии, состоянии, самочувствии. Сказать, что мы только и делали, что упивались красотой этого леса, его существ, реки, открытий и находок — погрешить против истины. Нас изнуряли жара и влажность, укусы насекомых, боязнь змей, заботы о продовольствии, хранение наших находок, которым вечно угрожали вода, плесень, термиты. От гроз здесь не спасала жалкая листовая крыша, текло везде и даже через брезент. После дождя было трудно дышать, от сырости ломило суставы. И все-таки, несмотря ни на что, мы были благодарны судьбе за это путешествие и за возможность побывать в таких местах, куда и сейчас все тянет, все вспоминается.
ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ:
философские размышления при чтении «Зоогеографии»
Я помню, кажется, даже тот горячий июньский день, когда мать, все еще очень полная, внушительная и молодая женщина принесла с работы (она была делопроизводителем или управделами? в Свердловском педагогическом институте и там же училась заочно на естественногеографическом факультете) светло-коричневую средней толщины книгу. «Проф. Пузанов. ЗООГЕОГРАФИЯ». Так значилось на переплете. И, конечно, как всякий ребенок, я тотчас начал смотреть, листать книгу. Мне было десять лет. Я давно уже и много читал (был знаком даже с «Пышкой» Мопассана), и с первой же титульной страницы, где смотрел на меня хорошенький полосатый бурундучок, «Зоогеография» мне понравилась. Сказать «понравилась» — мало что сказать. Она покорила меня прежде всего великолепными — так казалось тогда на фоне общей книжной пустоты и бедности — изображениями разнообразнейших животных. В книге были сплошные страничные таблицы зверей и птиц, нынешних и древнейших. Страницы с ящерами-динозаврами, с мастодонтами, мамонтами, вымершими носорогами, таблицы животных тропических, к которым я всегда чувствовал как бы особое жадно-родственное тяготение. И были, наконец, цветные тропические бабочки. ТРОПИЧЕСКИЕ БАБОЧКИ!
Не знаю, читала ли мать эту книгу. Скорей всего она принесла ее что-то выучить и сдать. По крайней мере я никогда не видел мать что-нибудь особенно усердно и трудолюбиво читающей. Она и газеты-то как-то странно смотрела. Зато я принялся за чтение книги сразу, и она захватила меня, как не захватывали никакие детские книжки, кроме написанного прозой (не в стихах!) доктора Айболита, да и то, скорей всего потому, что у доктора под кроватью жил крокодил, на спинке стула попугай Карудо, а на шкафу сова Бумба. Я очень любил эту книгу, но брать ее приходилось у соседа, богатого мальчика из элитарной семьи, а собственного «Айболита» мне никак не могли приобрести. Но «Айболит» была сказка при всей ее милой сердцу экзотичности. А здесь была уже какая-то настоящая «нужность», здесь ощущались истины, несмотря на сухой научный язык и даже какие-то специальные термины: литосфера, биосфера, членение мира на зоогеографические области, периоды в истории развития Земли. Все это впитывалось ясно, жадно и, больше того, как бы освобождало от мучительного пустого незнания мою молодую, жадно ищущую ответов на самые разные вопросы душу. Книгу я даже не читал, я ее постигал — так легко давались-представлялись мне все эти географические, зоологические даже экологические премудрости: биотопы, биоценозы, миграции, эндемики и пандемики, пелагиали и литорали (когда речь шла о делении вод океана). Я зачем-то очень хорошо должен был знать теперь, что «организмы, живущие только в чистых водах, например, форель, называются олигосапробными, а те, что предпочитают загрязненные, — полисапробными (вот уж что я знал доподлинно!). Недалеко от нашего дома, в низине, вечно кисла грязнейшая дождевая лужа, куда добрые люди с весны до осени лили помои и где жило, кишело, размножалось бог знает что, но все-таки я любил ходить туда, чтобы смотреть на всевозможных, до дрожи отвратительных личинок, ловить иногда водяных жуков и наблюдать целые тучи-облака желто-ржавой дафнии, явно предпочитавшей для житья эти вонючие полисапробные воды. Книга все объясняла. Чем дальше, она становилась интереснее, ибо в ней открывалась история жизни на Земле. Эти длиннейшие эры! потрясали мое детское воображение трудновообразимой долготой в сотни миллионов лет. Одни названия периодов приводили меня в восторг: Силур. Девон. Кембрий! Триасовый! Юрский! (аналогия с бесчисленными стриженноголовыми Юрами?!?). Меловой. (Аналогия: школьный мел у доски и в нем, в нем! миллионы этих самых лет!). А мы, оказалось, жили в начале четвертичного периода Кайнозойской эры! Хо-хо!
Дальше книга рисовала все эти ОЛЕДЕНЕНИЯ и межледниковья. Я не мог их все запомнить — в юрмские или миндель-рисские, но совершенно ясно представлял, как наступали эти ужасные ЗИМЫ. Морозы, когда все-все замерзало, заносилось снегами. И снега эти шли и шли, шли и шли. И сквозь них едва просвечивало маленькое, белое, отдалившееся от Земли солнце. Снега шли и шли, и в них, как в белую пучину, погружались леса, уходили прямо с макушками. А в дикие ледниковые ночи все окончательно сковывалось льдом и над безмолвной его пустыней горели одни только яркие знаки созвездий. Жизнь уходила. Куда? И зачем? Но я знал, что ледниковые периоды все-таки сменялись теплом, когда таяли снега и льды, отступали морозы. И начиналось великое воскресение жизни. И я думал, а может и все эти «эры» были просто как весна, лето, осень, зима. Архейская, палеозойская, мезозойская, кайнозойская? И в каждой эре были периоды: весна, лето, осень, зима — только длились сотни миллионов лет каждый. И в каждом периоде была своя весна, лето… От этих мыслей голова шла кругом, но тем более устремленно читал я книгу, совсем уж запоем, когда началось описание фаун тех ЗООГЕОГРАФИЧЕСКИХ областей — подобластей с названиями: Палеарктическая… Не люблю, не нравится. Не люблю эту Арктику, Антарктиду. Не люблю холод, безжизненность. Лед и Льды. Но дальше была Индо-Малайская область (слышите? Индо! Малайская!), за ней Эфиопская (зачем это, лучше бы куда Африканская!). Неотропическая (а лучше бы Южно-Американская!), Австралийская. (Опять не слишком интересно, что в этой Австралии? Ни слонов, ни носорогов, одни эти сумчатые. Аналогия: тусклая тупая баба в трамвае, с кондукторской сумкой). Я был, наверное, слишком впечатлительным. Слишком впечатлительным?
- Слоненок - Редьярд Киплинг - Детская проза
- Моя одиссея - Виктор Авдеев - Детская проза
- Новая жизнь Димки Шустрова - Владимир Добряков - Детская проза
- Рецепт волшебного дня - Мария Бершадская - Детская проза
- Река твоих отцов - Семен Бытовой - Детская проза
- Живые домики. С вопросами и ответами для почемучек - Святослав Сахарнов - Детская проза
- Здравствуйте, дорогие потомки! - Анастасия Каляндра - Прочая детская литература / Детская проза / Юмористическая проза
- Дом П - Юлия Кузнецова - Детская проза
- Волшебные очки - Иван Василенко - Детская проза
- Мещерская сторона (сборник) - Константин Паустовский - Детская проза