Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но старик молчал, не отзывался.
- Не придавило ли его, - сказал один из бойцов и снова закричал:- Дед, забойщик, где ты там, вертайся, слышишь, что ли!
- Эй, где вы? - послышался из штрека голос Костицына.
Он подполз к бойцам, и они рассказали ему о смерти часовых.
- Это Иван Кореньков, что хотел письмо с женщинами передать, - сказал Костицын, и все они помолчали. Потом Костицын спросил:
- Где же старик наш?
- Давно уполз, сейчас покличем его, - сказал боец, а то можно очередь дать из автомата, он услышит.
- Нет, - сказал Костицын, - давайте ждать.
Они сидели тихо, все поглядывали наверх, в сторону ствола, - не видно ли белого света. Но мрак сплошной и бесконечный.
- Похоронили нас немцы, товарищ капитан, - сказал боец.
- Ну, чего ты, нас нельзя хоронить, - ответил Костицын, - мы уж много их хоронили и еще столько похороним.
- Хорошо бы, - сказал второй боец.
- Конечно, хорошо, - протяжно подтвердил тот, что говорил о похоронах. И по голосам их Костицын понял, что они сомневаются в его вере.
- С тонну взрывчатки заложили, все переворотили, - проговорил он, поддерживая их недоверие.
Издали послышалось шуршание породы, потом снова затихло.
- Это крысы шуруют, - сказал боец. - Какая нам все-таки судьба выпала тяжелая. Я с детства на тяжелых работах был, и на фронте мне ружье тяжелое досталось - бронебойное, и смерть выпала тоже тяжелая.
- А я ботаником был, - сказал Костицын и рассмеялся. Он всякий раз смеялся, вспоминая, что был ботаником. То прежнее время представлялось ему ослепительным, светлым, - он забыл, какие были у него тяжелые нелады с заведующим кафедрой, и что один из ассистентов написал на него заявление, забыл, как провалил оп при защите свою кандидатскую работу и должен был, мучаясь самолюбием, второй раз защищать. Здесь, в глубине заваленной шахты, прошлое представлялось ему то лабораторным залом с настежь раскрытыми большими окнами, то светлой, полной росы и утреннего солнца лесной поляной, где он руководит коллекторами, собирающими растения для институтских гербариев.
- Нет, то не крысы, то наш дед вертается, - сказал второй боец.
- Где вы здесь? - крикнул издали Козлов.
Они прислушивались к его дыханию; оно было уже слышно за несколько шагов, и в дыхании этом ощутили они нечто тревожное, радостное, заставившее их всех насторожиться и встрепенуться.
- Ну, где вы? Тут, что ли? - нетерпеливо спросил Козлов. - Не зря я с вами остался, ребята, давайте скорее к командиру, ходок открылся.
- Я здесь, - сказал Костицын.
- Ну, товарищ командир, только пополз я к стволу, и сразу учуял, струя воздушная, по ней пополз - и вот дело: завал наверху задержался, закозлило его, а до первого горизонта по стволу свободно, ну, и трещина там на первый горизонт от сотрясения, с нее и тянет струя. А ведь с первого горизонта квершлаг есть метров на пятьсот, в балку выходит, я тот квершлаг тоже проходил в десятом году. Пробовал я полезть по скобам, метров двадцать поднялся, а дальше скобы повыбиты, тут уж я своей последней спички не пожалел, посветил - ну, как я вам раньше говорил, так и было. Там скобок с десяток нужно поставить, камень разобрать, которым ствол обмурован, метра два пробить и на выработанный горизонт пройти.
Все помолчали.
- Ну вот, - спокойно и медленно сказал Костицын, чувствуя, как сильно бьется его сердце, - ну вот, я ведь говорил вам, что тут нас не похоронишь.
Один из бойцов вдруг заплакал.
- Неужто, неужто мы опять свет увидим? - сказал он.
Второй тихо сказал:
- Как вы, товарищ капитан, знать все это могли? Я думал, вы так только, чтобы духовность в нас поддержать, про надежду нам говорили.
- Ну, я командиру сразу про первый горизонт сказал, как еще женщины в шахте были, от меня его надежда, - самоуверенно сказал старик, - он только молчать велел, пока не подтвердится.
- Жить-то хочется, ясно, - сказал боец, который заплакал и теперь стыдился своих слез.
Костицын поднялся и сказал:
- Я должен посмотреть и убедиться, после этого вызовем сюда людей. А вы, товарищи, здесь ждите; если кто придет из отряда, им слова не говорите до моего возвращения. Ясно?
Бойцы снова остались одни.
- Неужели свет увидим? - сказал один. - Даже страшно делается, как подумаешь.
- Герой, герой, а жить-то хочется, - неодобрительно сказал тот, что плакал и все еще стыдился своих слез.
Вряд ли на земле была когда-либо работа мучительней и трудней той, что делал отряд Костицына. Беспощадная тьма давила на мозг, мучила сердца, голод терзал людей на работе и во время краткого отдыха. Люди, лишь теперь, когда появился выход из казавшегося им безнадежным положения, почувствовали всю страшную тяжесть, давившую на них, измерили муки того ада, в котором находились. Самая пустая работа, она у здорового, сильного человека при свете дня заняла бы короткий час, растягивалась на долгие сутки. Бывали минуты, когда изможденные люди ложились на землю, и им казалось: нет силы подняться. Но проходило некоторое время, и они вставали и, держась рукой за стену, вновь шли делать свое дело. Некоторые работали молча, медленно, обдуманно, боясь потратиться на лишнее движение; другие лихорадочно, со злым уханием работали короткие минуты, а затем, сразу выдохшись, сидели, безвольно опустив руки, ждали, пока к ним вернется сила. Так жаждущий терпеливо и упорно ожидает, пока соберется несколько мутных теплых капель влаги из пересохшего источника. Те, что вначале особенно радовались и считали, что выход из шахты вот-вот должен произойти, легко теряли веру и надежду. Те, что не верили в скорое спасение, чувствовали себя спокойней и работали ровней. Иногда во мраке раздавались крики отчаяния и бешенства:
- Света давайте... нет силы без света... Как без хлеба работать... Хоть поспать, поспать... Лучше помереть, чем так работать...
Люди жевали ремни, слизывали языком смазку с оружия, пытались на кладбище ловить крыс, но в темноте быстрые и нахальные крысы выскальзывали из самых рук. И люди с гудящими головами, с вечным звоном в ушах, пошатываясь от слабости, вновь брались за работу.
Казалось, Костицын был выкован из железа. Казалось, он одновременно присутствует и там, где три слесаря Ивана рубят и сгибают скобы из толстых железин, и там, где идет разборка породы, и там, где в стволе шла работа по вколачиванию новых скоб. Казалось, он видел в темноте выраженье лиц бойцов и подходил в нужную минуту к тем, кто терял силы. Иногда он ласково, по-товарищески помогал подняться упавшим, иногда он медленно и негромко произносил: "Я приказываю вам встать, лежать здесь имеют право только мертвые". Он был безжалостен и жесток, но Костицын знал, что позволь он малейшую слабость, жалость к падающему, - погибнут все.
Однажды боец Кузин лег на землю и сказал:
- Что хотите мне делайте, товарищ капитан, нет моей силы встать.
- Нет, я вас заставлю встать, - сказал ему Костицын.
Кузин, тяжело дыша, с мучительной насмешкой сказал:
- Как же вы меня заставите, может, застрелите? А мне только и хочется, чтобы меня пристрелили, - нет силы муку терпеть.
- Нет, не застрелю, - сказал Костицын, - лежи, пожалуйста, мы тебя на поверхность на руках вытащим. Вот там, при солнце, руки не подам, вслед плюну, - иди на все четыре стороны.
Кузин с проклятьем поднялся и пошел разбирать породу.
Лишь один раз Костицын потерял самообладание.
К нему подошел боец и тихо сказал:
- Упал сержант Ладьин, не то помер, не то сомлел,- не откликается.
Костицын хорошо знал простой и ясный характер сержанта, он знал, что в случае смерти или ранения командира Ладьин примет командование и поведет людей так, как вел их сам Костицын.
И, подходя в темноте к сержанту, он знал, что тот молча работал и сдал раньше других лишь оттого, что был еще слаб после недавнего ранения и большой потери крови.
- Ладьин, - позвал он, - сержант Ладьин, - и рукой провел по влажному лбу лежавшего. Сержант не отзывался. Тогда Костицын наклонился над ним и вылил на голову ему и на грудь воды из своей фляги. Ладьин пошевелился.
- Кто это здесь? - спросил он.
- Я, капитан, - сказал командир, наклоняясь над ним.
Ладьин обнял рукой шею Костицына, тыкаясь мокрым лицом в его щеку, шепотом сказал:
- Товарищ Костицын, мне уже не встать. Вы меня пристрелите и мясо мое поделите среди людей. Это спасение будет. - И он поцеловал Костицына холодными губами.
- Молчать! - закричал Костицын.
- Товарищ капитан, не выдержат иначе люди.
- Молчать! - снова крикнул Костицын. - Я приказываю молчать!
Его ужаснула простота этих страшных слов, произнесенных в темноте. Он оставил Ладьина и быстро пошел туда, где слышался шум работы.
А Ладьин пополз следом, подтягивая за собой тяжелую железину, останавливаясь каждые несколько метров, набирая силы, и снова полз.
- Вот еще скоба одна, - сказал он, - передайте тем, что наверху работают.
Всюду, где не ладилась работа, бойцы спрашивали:
- Иностранка. Филиал. Демарш энтузиастов. Записные книжки - Сергей Донатович Довлатов - Русская классическая проза
- За правое дело (Книга 1) - Василий Гроссман - Русская классическая проза
- Записные книжки (-) - Виктор Кин - Русская классическая проза
- Я говорю на русском языке. Песни осени. Книга вторая. Куда-то плыли облака… - Галина Теплова - Поэзия / Русская классическая проза
- Облетели цветы, догорели огни - Василий Брусянин - Русская классическая проза
- Солнце, которое светит ночью - Александра Дмитриевна Тельных - Русская классическая проза
- Чёрная луна - Галия Алеева - Детектив / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Неоконченная повесть - Алексей Николаевич Апухтин - Разное / Русская классическая проза
- Подлинная история Зеленых музыкантов - Евгений Попов - Русская классическая проза
- Том 9. Наброски, конспекты, планы - Николай Гоголь - Русская классическая проза