Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где ты слышал эти слова?
— На мельнице.
— A-а. Член комитета, Йоле, как бы тебе получше объяснить… Это — народная власть. Такой человек вместе с другими товарищами обеспечивает нашу армию всем необходимым: от хлеба до табака… Он организует работу в тылу — чтобы девушки вязали носки, варежки, шарфы, чтобы люди собирали продовольствие для нашей армии, чтобы помогали выхаживать раненых… Ясно тебе?
Мальчик кивнул. И вдруг спросил смущенно:
— А я могу тоже участвовать в борьбе — в тылу?
— Можешь, конечно. Да ты ведь уже участвуешь!
Йоле обмер. "Неужели знает про обрез?" — подумал он и, запинаясь, проговорил:
— Как это — участвую?
— Очень просто, — ответил Момир. — Собирал ты, к примеру, ягоды, орехи?
— Собирал. И Рыжий, и Лена, и Влайко, и даже Раде. Много насобирали.
— Я знаю, сынок. Все отправлено бойцам и раненым. Видишь, каждый борется, как может.
При упоминании о партизанах и раненых у Йоле вдруг сжалось сердце. В суматохе он совсем забыл и про обрез, и про фотографию Дарьи. "Наверное, все сгорело в амбаре!.. Ну и болван же ты, Йоле, — ругал он себя. — Что ж ты не перепрятал все в более надежное место?.. А обрез сейчас можно было бы отдать Момиру".
Мальчик шагал понурив голову, вспоминая о Дарье, о ее фотографии, о том, как девушка подарила ему тетрадку и карандаш, и чувствовал себя глубоко несчастным. "Проклятая война! — думал мальчик. — Проклятые солдаты! Захватывают чужие села, выгоняют людей на улицу, сжигают их дома…" Он сжал кулаки.
Снова вспомнились Рыжий, Влайко, Лена — удалось им бежать? "А вдруг их схватили?" — эта мысль терзала его. Йоле поделился с Момиром своими переживаниями.
— Ты за них не беспокойся, — утешил его тот. — Твои дядья хитры как лисы… Их голыми руками не возьмешь… — Он засмеялся. — Уж они-то наверняка спаслись.
Мальчик недоумевал, почему он сравнил их с лисами. Он ведь имел в виду дядю Сретена и Милию, дядю Рыжего.
— А почему дядя Сретен не любит партизан? — спросил Йоле.
— Не знаю, — уклончиво ответил Момир. — Твой дядя всегда отличался своенравием. Служил в королевской гвардии и всегда жутко этим гордился — будто он один там служил.
— Он говорит, что встречал короля и королеву. Король подарил ему саблю. Я ее видел, мне Влайко показывал.
Момир усмехнулся:
— Да, знаю. Любит твой дядя короля. Хоть он в общем порядочный человек, но король ему дороже всех нас, вместе взятых.
Йоле это тоже хорошо известно. Когда дядя заметил, что Райко дружит с парнями из Гласинца, он предостерегал его, пытался отговорить, упрекал мать, что она разрешает сыну дружить с ними. "Говорю я тебе, все они красные коммунары. Они против короля и отечества… Хотят все устроить так, как в России".
Мать не ведала ни кто такие красные коммунары, ни что произошло в России, но она знала своего сына и его друзей — и защищала их, как могла. "Они честные ребята, Сретен, — убеждала она брата. — Из порядочных семей. Они плохому не научат…" "Да и хорошему тоже! — побагровев, язвительно отвечал дядя. — Еще увидишь, Радойка, что из всего этого выйдет. Не говори тогда, что я тебя не предупреждал!" — в сердцах выкрикивал дядя.
Теперь Йоле понятно, почему дядя почти спокойно воспринял известие о гибели Райко. Всем своим видом он как бы говорил: "Я догадывался, к чему это приведет, но меня никто не слушал!.."
Мать, словно тоже понимая это, молчала. Она никогда не обращалась к брату за помощью. Предпочитала посылать детей на поденную работу, обходилась тем, что имела, и сама справлялась с нищенским своим хозяйством.
"Что на тебя нашло, Радойка? — спрашивал дядя. — Почему не заходишь?"
"Зачем? — отвечала мать. — У тебя и так полон дом людей, только меня не хватало".
Дядя обижался, он чувствовал: сестра намекает на то, что в его доме частенько гостят четники.
Теперь многое становилось понятным Йоле, и он всем сердцем был на стороне матери.
Но ведь недаром же Момир сказал, что дядя — честный человек. Не раз он защищал хозяйство сестры от поборов, сам вносил ее долю на содержание различных армий, в том числе и партизанской. "Они бедняки, возьмите лучше с меня!" И отдавал своего барана, сохраняя тем самым нескольких овец, принадлежащих сестре. А она, возможно, этого даже не знала…
В полдень Йоле с Момиром вышли на косогор, с которого родная деревня была видна как на ладони. Момир остановился.
— Раскрой глаза пошире и смотри, — сказал он тихо.
Йоле смотрел во все глаза. Вокруг, на тропинках, исполосовавших гору, не было ни живой души. Качались под ветром кусты можжевельника.
Момир стал спускаться первым, прикрывая мальчика. Двигались короткими перебежками — от одного куста к другому. Полчаса ушло на то, чтобы добраться до холма, возвышавшегося над самой деревней.
— Оставайся тут, Йоле, — сказал Момир, — и смотри внимательно, а я пойду на разведку. Если что заметишь, свистни… — И пополз вниз.
Йоле остался один. Ему было страшно. "Вдруг они сейчас тут появятся и начнут стрелять… Если убьют Момира или меня…" Сердце его громко стучало. Мальчик то и дело оглядывался, но кругом, насколько хватало взгляда, было пустынно, и Йоле понемногу успокоился. "Эх, был бы здесь Рыжий! — подумал он. — Все было бы по-другому".
Наконец внизу появился Момир, помахал ему рукой. Йоле, согнувшись — подражая Момиру, — побежал к нему и свалился рядом под куст можжевельника.
— Нигде никого, — возбужденным шепотом сообщил Момир.
— Все дома сгорели? — тоже шепотом спросил Йоле.
— Нет. Какие — дотла, какие — наполовину…
"А наш амбар?" — хотел спросить мальчик, но спросил другое:
— Кто-нибудь убит?
— Не знаю, — ответил Момир. — Я не заходил в деревню… Пойдем вместе, там тихо.
В первом же доме они увидели убитых.
На пороге, прислонившись друг к другу, сидели мертвые дед Спасое и бабка Бояна.
— Не смотри! — приказал Момир, но Йоле уже увидел.
В руках у деда — белые шерстяные носки, которые он, видимо, не успел надеть. Так и умер босой. "Бедный дед", — подумал мальчик, не в силах сдержать слезы.
— Пойдем, Йоле, — потянул его Момир.
Отойдя, мальчик еще раз обернулся: дед с бабкой все так же сидели на крыльце, словно только что вышли отдохнуть, подышать свежим воздухом…
Дом Душана сгорел дотла. Во дворе — разбитая телега, разбросанная упряжь.
— Не успели запрячь лошадь, — сказал Момир и замер, давая Йоле знак оставаться на месте. — Гляди на дорогу, как бы нас тут врасплох не застали, — проговорил он вдруг изменившимся голосом.
Йоле принялся смотреть на дорогу, пытаясь, однако, разглядеть и то, что обнаружил Момир у стены дома. Но за его широкой спиной ничего не было видно. Момир наклонился и накрыл что-то куском обгоревшей материи. Потом отбежал в сторону, схватился за ствол сливы — и его вырвало. "Что там такое?" — думал мальчик. И вдруг словно что-то пронзило его: "Да это же Ковилька со своим ребенком! — Он похолодел. — Когда мы бежали ночью, ребенок плакал… Неужели их тоже?.."
Момир подошел — бледный как полотно. За последние полчаса он согнулся, точно дряхлый старик,
— Не успели уйти, — сказал он.
— Их убили? — спросил мальчик.
— Зарезали, — сдавленным голосом вымолвил Момир.
У Йоле подкосились ноги, будто зарезали его самого.
— Господи, неужто это правда? — повторял он, сознавая, что это действительно правда, но потом все путалось у него в голове. — Нет, не может быть!..
Момир, взяв его за руку, потянул за собой.
— Это зрелище не для тебя, сынок…
Они молча двинулись дальше, и трудно было понять, кто кого ведет — мужчина мальчика или мальчик мужчину.
В воздухе стоял запах гари.
— Посмотрим, нет ли еще кого… — проговорил Момир, приближаясь к дому, где жил дядя Йоле.
Дом сгорел наполовину и оттого производил еще более страшное впечатление, чем сгоревшие полностью. Йоле вначале не мог заставить себя шагнуть во двор. Но вспомнил дядю, Лену, Влайко…
Он спустился в погреб. Никого. За домом тоже пусто. Сверху, точно призраки, нависали обгоревшие стропила. И Йоле снова заплакал — на этот раз от радости, что никого не нашел.
Он посмотрел через ограду — туда, где должен был стоять его дом, но дома не было. Не было и амбара. "И Дарьи больше нет, — кольнуло его в сердце. — И обрез сгорел".
Момир вынес из погреба все, что сохранилось, бросил ему под ноги:
— Заворачивай в рядно, да поживее!
Они поспешили к дому Момира.
Огонь не пощадил ни одной постройки в его дворе. Сгорели и дом, и конюшня, и сыроварня, и сарай. Оставив мальчика наблюдать за дорогой, Момир полез в погреб.
Запах гари становился невыносимым. Им было пропитано все, начиная от узла, который оттягивал мальчику руку, кончая изуродованными огнем постройками. Сам воздух был тяжелым и горьким от этого запаха. Йоле подумал, что здесь горело не только дерево, но и все вокруг: каменные стены, одежда, навоз, — все горело — вот почему такой странный запах. И снова мальчик вернулся мыслями к убитым старикам, потом — к Ковильке и ее ребенку. "Малыш еще и ходить не начал!" — подумал Йоле, размазывая слезы по лицу. Теперь уже никогда не выйдет Ковилька из своего дома навстречу ему и его друзьям. Раньше, возвращаясь с выпаса, они проходили мимо ее дома. Она смотрела на ребят, веселая, улыбающаяся, и всегда находила для них доброе слово. "Никогда уж этого не будет!.."
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Записки диверсанта - Илья Старинов - О войне
- Невидимая смерть - Евгений Федоровский - О войне
- Под чужим именем - Иван Головченко - О войне
- Кружок на карте - Владимир Баскаков - О войне
- Дети войны. Записки бывшего мальчика - Юрий Клепиков - О войне
- Граница проходит рядом(Рассказы и очерки) - Данилов Николай Илларионович - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Вольфсберг-373 - Ариадна Делианич - О войне
- Поймать ваххабита - Андрей Загорцев - О войне