Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На счастье Ивана купец Евлампий Кулешев оказался на месте. Пил горькую с каким-то сибирским промысловиком. Увидев Ивана с подьячим, оживился:
— Прошу к столу, господа честные!.. Но почему в солдатском плаще мой любезный друг?
— Мы по важному делу, — значимо произнес подьячий.
— Понимаем, Мефодий Петрович. Дел у Сыскной канцелярии видимо-невидимо, но добрая чарочка никогда не повредит.
Подьячих знала вся ярмарка и в основном с худой стороны, ибо те не столько занимались розыском лихих людей, сколько заботились о своем кошельке.
— Сего человека знаешь? — кивнул на Ивана подьячий.
— Да как не знать, Мефодий Петрович? — округлил крупные табачные глаза Кулешов? — Московский купец Иван Осипов. Друг мой любезный. Да его многие московские торговые люди знают. Где они в сию пору?
— Кто — торгует, а кое-кто может совсем недалече, в питейный погреб заглянул… Коль хочешь полностью удостовериться, Мефодий Петрович, дозволь мне моих московских друзей отыскать, да и кое-что принести, коль я остался гол, как сокол. Я — недолго.
— Дозволяю, — милостиво согласился подьячий. — А мы тут с твоим другом пока потолкуем.
Не прошло и получаса, как вся братва оказалась в комнате Кулешова. Теперь уже Иван предстал в купеческом облачении, да и вся ватага была в сюртуках и жилетах.
— Как же так, Мефодий Петрович, нашему доброму знакомцу, купцу московскому, проверку устраивать? Без вины виноватому? Негоже-с, — покачивая головой, высказал Кувай.
— Прошу прощения, господа. И на старуху бывает проруха.
— Ну, а я что Мефодию Петровичу сказывал? Ивана Осипова, почитай, половина московского купечества знает. К столу, все к столу!
— Мефодий Петрович, надеюсь, торопиться не станет, — подмигнул подьячему Иван, положив свернутый плащ на лавку.
Мефодия и уговаривать не надо. Чарочка, и впрямь не помешает, но главное ждало подьячего впереди.
Надежды оправдали его ожидания. Получил он от Ивана не только кафтан с камзолом, но и десять рублевиков. Мефодий за сию сумму не только совесть, но и со всеми бы потрохами свою душу охотно мог продать.
— Это по-нашему! — воскликнул Евлампий. — Купцы добро помнят. Ты уж постарайся, Мефодий Петрович, выдать моему другу новый паспорт без волокиты.
— Приложу все усилия, господа.
Мефодий расстарался. Вновь придя с Иваном в канцелярию, он написал обстоятельный письменный рапорт полковнику Редькину, а на словах «уверял по чистой подьяческой совести [79], что Каин действительно московский купец, многие купцы его знают и ручаются, что он человек честный».
Выслушав подьячего, Редькин приказал освободить Ивана Осипова и выдать ему, вместо украденного в бане, паспорт.
Каин поблагодарил Редькина с небывалой сердечностью и заявил, что отпишет о прилежании господина полковника самому московскому генерал-губернатору, и что теперь он намерен ехать с товарами в разные города.
«По прилежному старанию криводушного подьячего Ивану был выдан пачпорт на два года за канцелярскою печатью и за рукою самого полковника».
Получив паспорт и закупив два тарантаса, ватага Каина поехала к Нижнему Новгороду, но пойти на дело там не довелось.
В первый же день, остановившись на горе Соколке, Иван приказал своей братве оставаться на месте, а сам решил глянуть на торговые ряды, и только подошел к торгу, как сразу же наткнулся на солдат сыскной команды, которые тотчас окружили его и беспардонно заявили, что он беглый человек, а посему будет отведен в караульное помещение.
— Очумели, служивые. У меня паспорт, выданный самим полковником Редькиным. Надеюсь, слышали такого?
— У Макария — Редькин, а у нас Тыквин. Разберемся. А ну двигай!
Шагая по зеленой, утопающей в садах улице, Иван заприметил подле одного забора кадку с водой. Больше не раздумывая, он выскользнул от солдат, вскочил на край кадки и ловко перебросился через забор. Пока ошарашенные сыскные люди перебирались в сад, Иван был уже на соседней улице, а вскоре и на горе Соколке, где безмятежно отдыхали в тарантасах его товарищи.
— Быстро сматываемся, братцы! Здесь сыскные всюду рыскают. Попытаем счастья в Ярославле.
— А найдем? — спросил Кувай.
— На ярмарке мне удалось поговорить с ярославскими купцами. Многое поведали. Там такое твориться, что волосы дыбом. Самое место ватаге разгуляться.
Глава 20
Ярославль
Что же представлял себя Ярославль в первой половине восемнадцатого столетия?
Читатель, побывавший в городе в нынешнее время, глазам своим не поверит: один из красивейших городов России, прославившийся своей героической историей, полтора века назад представлял себе довольно неприглядную картину, о которой трудно поверить.
Призовем в свидетели известного краеведа города Ярославля[80].
Положение Ярославля, писал он, полного когда-то самобытной исторической жизни, спустились на степень заурядного провинциального города…Улицы, расположенные в то время неправильно, и по большей частью узкие, утопали по свидетельству Трефолева[81], в грязи … Бездомных, нищих было в Ярославле множество, ханжей пилигримов — еще более. Эти тунеядцы представляли собой опасную силу, могли поджигать с корыстной целью — ради поживы при общей суматохе.
О гигиенических условиях город нисколько не заботился. Близ Фроловского моста, например, красовалось обширное болото, называвшееся тоже Фроловским[82], где пьяные буквально тонули и куда попадали иногда мертвые тела… По немощеным, проросшим травой улицам и площадям города бродил домашний скот… Магистрат по этому поводу (1759 год) писал: «От свиней народу, а паче малым детям опасность великая есть»…
Расположенные внутри города заводы наполняли воздух миазмами, но невзыскательные предки наши мало обращали внимания на это неудобство. В редких только случаях, и то, когда начинала уже грозить им явная опасность задохнуться от страшного зловония, они брались за ум. В сентябре, например, 1760 года магистратские сотские донесли: что от одного от заводов, где производилось «варение скотской крови», может произойти беда: «всегда безмерный смрад происходит, и воздух так заражен, что близ оного дома живущим людям не токмо на двор и на улицу выходить, но и жить поблизости весьма трудно; отчего состоит крайняя опасность, чтобы от оного смрада чрез испортившийся воздух не последовало, чего Боже сохрани, не только скоту, но и людям вредного припадка».
Живя при таких далеко негигиенических условиях, ярославцы не располагали в то время и медицинской помощью… Заболевшие обращались обыкновенно к бане, знахарям, к коновалам, которые, умея, по понятиям того времени, кинуть кровь больной лошади, должны были таким же способом в случае болезни помочь и хозяину. Сколь гибло народу преждевременно от знахарей и коновалов, это уже тайна могил, которые находились тогда, как бы для большей не гигиеничности, при каждой приходской церкви…
А умственно расстроенных мог быть очень значительный процент, если иметь в виду образ жизни ярославцев того времени, Нуждаясь, очевидно, в каком-нибудь развлечении, они находили это развлечение лишь в пьянстве. Пьянствовали, говорит на основании современных документов Трефолев, все мужчины, женщины, дети. Пили люди подначальные, пили власть имущие, пили у себя дома, в лавках, при каждом удобном и неудобном случае, напивались, даже идя в общественные собрания, где, вместо спокойного обсуждения дел, «лаяли друг на друга неподобно»…
Бывший тогда митрополит Ростовский Мацеевич анафемой гремел с церковной кафедры против ярославских пьяниц, возмущавших даже церковное благочиние, но слова его были гласом вопиющего в пустыне, да и соблазнов было много: кроме кабаков казенных, у многих тогда была тайная продажа вина, несмотря на то, что производившие ее подвергались тяжелым наказаниям.
В окрестностях Ярославля, по большим дорогам, в лесах, даже по Волге, как ни странно это покажется для человека настоящего времени, спокойно путешествующего на пароходе, разгуливали «лихие люди», наводя страх на людей мирных. Трефолев приводит в своей статье слова сенатского указа 1756 года, коим давалось знать магистрату, что «число воровских партий на Волге постоянно увеличивается; разбойники грабят и разбивают суда и до смерти людей бьют, и не токмо партикулярных людей, но и казенные деньги отбираются, и с пушками, и с прочим не малым огненным оружием ездят.
Приведено несколько случаев обкрадывания шайкой разбойников церквей и частных домов в самом Ярославле.
Но едва ли не больше зла, чем от воров и разбойников, испытывали ярославцы того времени от лиц, обязанных охранять общественное спокойствие… Жил в Ярославле начальник сыскной команды, охранявший Волгу от разбойничьих судов, капитан Яух, который, нападая на ярославцев, положительно разорял их. В жалобе на него московскому губернатору магистрат называет Яуха «злобным и непорядочным разорителем».
- Ванька Каин - Даниил Мордовцев - Историческая проза
- Иван Болотников Кн.2 - Валерий Замыслов - Историческая проза
- Железный король. Узница Шато-Гайара (сборник) - Морис Дрюон - Историческая проза
- Царица-полячка - Александр Красницкий - Историческая проза
- Азов - Григорий Мирошниченко - Историческая проза
- Суд волков - Жеральд Мессадье - Историческая проза
- Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко - Историческая проза
- Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси - Историческая проза / Классическая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза
- Хирурги человеческих душ Книга третья Вперёд в прошлое Часть первая На переломе - Олег Владимирович Фурашов - Историческая проза / Крутой детектив / Остросюжетные любовные романы