Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Война вошла в жизнь села тяжелой мужской работой для стариков, женщин, мальчишек. Андрейка работал вместе с матерью в поле, помогал дома по хозяйству. Было трудно. Потом школа, училище… Нет, он нигде не свернул с прямой просеки жизни.
Почему же свернула Рутковская? Когда и как это случилось? Может быть, душевная травма, нанесенная в детстве, оказалась роковой для нее? Но ведь была женщина, удочерившая ее. Была школа… Так почему же она сейчас сидит в кабинете следователя?
Рутковская рассказывала.
В институте на нее обратил внимание руководитель одной из лабораторий. Крупный ученый. Она хотела устроить жизнь. Вышла замуж. Бросила работу. Муж вечно был занят. Она с утра до вечера носилась по магазинам, по портнихам. Потом все надоело. Начала скучать. Вставала поздно. Бродила по квартире с опухшими глазами, капризная и заспанная. Муж советовал вернуться на работу, но работа уже не увлекала ее. Появились подружки. Устраивала вечеринки. Танцевали. Немного сплетничали.
У нее было много поклонников — молодые поэты, художники, артисты. Они обо всем судили с апломбом, безапелляционно. С ними было весело. Но мужу они не. нравились. Он говорил о них резко и строго. Она соглашалась с его суждениями и… продолжала встречаться с ними. Была молода и глупа. Плохо знала жизнь. А сейчас она раскаивается в этом. Мужа она любила…
Рутковская закурила новую сигарету.
Еремин поднялся из-за стола и медленно прошелся по кабинету.
— Как-то странно устроена жизнь, — сказала Рутковская, нагибаясь к стоявшей рядом вазе с цветами. Она понюхала цветы, откинулась на спинку кресла и вздохнула: — Цветы, — и какая-то тень пробежала по лицу.
Еремин вернулся к столу.
— Почему вы считаете, что жизнь устроена странно?
— Разве не странно, что один человек может арестовать другого, лишить его всего этого, — она показала на цветы.
— Мы представители народа и арестовали вас от имени народа, — немного запальчиво сказал Суровягин. Она засмеялась:
— Вы слишком молоды, лейтенант, чтобы говорить и тем более действовать от имени народа.
Суровягин заметил, как весело блеснули глаза полковника. «Кусачая», — подумал Суровягин.
— Вы говорите, жизнь странно устроена, — Еремин мял сильными пальцами тоненькую папиросу. — Что поделаешь, в жизни есть странности. Мне, например, представляется чрезвычайно странным, что на нашей планете существуют империалисты. Странным кажется, что они хотят войны. Странным кажется, что в нашей стране есть контрабандисты… Когда в ваш дом ломится вор, вы что делаете? Пытаетесь задержать его, обезвредить с помощью соседей или как-нибудь иначе. А наша страна — это тоже дом, огромный дом, заселенный хорошими советскими людьми. И вот нам поручено охранять этот до'м… Впрочем, мы уклонились от темы нашей беседы.
— Почему же! — запротестовала Рутковская. — Но вы же не считаете меня чужой в этом доме?
— Не хочу считать, — Еремин вздохнул. — Мне дорог каждый житель в нашем большом доме. Если бы это было не так, я давно не сидел бы здесь… Вернемся к нашему разговору. Мы, кажется, остановились на ваших встречах… Почему же вы бросили мужа и очутились в нашем городе?
Суровягин взглянул на Рутковскую. «Красивая, — неприязненно подумал он. — Сейчас начнет выкручиваться».
Но она не стала выкручиваться. Увлеклась одним работником института. Он работал в лаборатории мужа. Она не знает, кем он работал. Но муж очень ценил его.
— Фамилия молодого человека? — спросил Еремин. Она назвала: Холостов Александр Федорович. Она приехала с ним в Приморск. В главке, куда он поступил работать, ему дали квартиру. Они были счастливы, как можно быть счастливым в наш стремительный век. Но скоро он ее бросил и уехал. Почему бросил? У него были свои взгляды на жизнь.
— Живи, пока живется? — усмехнулся Еремин. Она кивнула.
«Настоящая исповедь», — подумал Суровягин и вновь подошел к настежь открытому окну. В переулке было солнечно. Промчалась легковая машина. В сквере играли дети. В тени деревьев, прислонившись к телеграфному столбу, стоял человек. Суровягин сразу узнал его. Олег Щербаков! Что он тут делает?
«На той стороне улицы, напротив окна, стоит Щербаков», написал Суровягин и положил бумажку перед полковником. Еремин мельком взглянул на записку. Рутковская рассказывала о Холостове, о его взглядах на жизнь. Полковник слушал с невозмутимым спокойствием. Суровягин пожал плечами и вернулся к окну. У телеграфного столба снова появилась высокая фигура Щербакова. Он беспомощным взглядом всматривался в двери управления. Вот он бросил сигарету и быстро пошел навстречу девушке. Панна! Она передала ему какой-то сверток. Они пошли рядом, на углу пересекли улицу и исчезли из виду.
Суровягин сел за свой стол. Неужели он ревнует? Полковник на мгновение остановил на Суровягине пристальный взгляд. «Ничего особенного. Ушел», — таким же выразительным взглядом ответил он полковнику.
Зазвенел телефон. Еремин поднял трубку.
— Ничего, примите. Сейчас пришлю лейтенанта. К дежурному, лейтенант.
Внизу у входа на столике дежурного лежал сверток.
— Откуда это? — спросил Суровягин дежурного.
— Передача для Рутковской.
— Записка есть?
— Вот. Полковник приказал доставить все это к нему в кабинет.
В кабинете шла мирная беседа. Суровягин положил сверток на диван, а записку передал полковнику.
— Друзья вас не забывают, — сказал Еремин Рутковской. Передачу принесли. Вам записка. Пожалуйста, возьмите.
Суровягин с удивлением взглянул на полковника. Подследственному же не разрешается держать связь с внешним миром. Мало ли что можно сообщить в записке?
— Что пишут ваши друзья?
Рутковская молча протянула записку Еремину.
— Зачем же? — усмехнулся полковник. — Чужие записки я не читаю, хотя имею на это полное право.
— Я хочу, чтобы вы прочитали, полковник.
Записка была короткая:
«Аня, мы все уверены, что это недоразумение скоро выяснится. Расскажи все о наших вечеринках, спорах, танцах. Разве это преступление? Тогда мы все одинаково виновны. Одним словом, не отчаивайся.
Олег, Панна».
Еремин вернул записку Рутковской.
— Анна Михайловна, вы тоже думаете, что вас арестовали за вечеринки?
Она кивнула.
Еремин крупными шагами ходил по кабинету.
— Нет. За это мы не стали бы арестовывать вас. За это всех вас следовало бы хорошенько высечь. И только. Я лично так и поступил бы. А потом на суд общественности. И настоящие ребята, а они были в вашей компании — Щербаков, например, — сразу бы отказались от вас. Я не говорю о подонках типа Горцева. Он уже сидел в тюрьме за перепродажу иностранного барахла и еще сядет, если не переменит образ жизни. Но мы отклоняемся от темы нашей беседы. Я прошу вас прямо и честно ответить на один вопрос и, даю вам слово старого коммуниста, сделаю все возможное, чтобы вызволить вас из беды. Скажите, Анна Михайловна, где вы берете шкуры каланов? Подумайте. Мы давно беседуем. Я хотел понять вас. И хотел, чтобы вы сами разобрались в самой себе, в своей жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Восьмая тайна моря - Михаил Белов - Научная Фантастика
- Дорога в небо. Книга первая. Мечты, как звезды - Олег Еремин - Научная Фантастика
- Сепаратная война - Джо Холдеман - Научная Фантастика
- Когда-нибудь… - Александр Золотько - Научная Фантастика
- В стране наших внуков - Ян Вайсс - Научная Фантастика
- Банка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Черный Ферзь - Михаил Савеличев - Научная Фантастика
- Восьмая тайна вселенной - Александр Етоев - Научная Фантастика
- Квадраты шахматного города. Научно-фантастический роман - Джон Браннер - Научная Фантастика
- Изгнанники у Колодца Душ - Джек Чалкер - Научная Фантастика