и дело, Колчин. Уж больно ты быстро скачешь. Неизбежно ухватываешь только верхи. Не отпускает меня чувство какой-то несерьёзности.
— Чувства к делу не подошьёшь, Артём Маркович. На все ваши вопросы я ответил.
— На втором, из билета, споткнулись…
— Не споткнулся, а оговорился. И за это вы задали два лишних допа. Замечаний не было, значит, я реабилитирован.
— Математика любит точность, Колчин. И глубину…
Не пойму, чего он упёрся? Предмет мной пропахан честно, белых пятен нет. А если бы и были, то он всё равно их не обнаружил. Натурально, его моя скорость смущает?
— Методы матфизики — предмет очень серьёзный…
— Не очень, Артём Маркович, — решаю, что терять мне нечего. Так что пусть получает в полном объёме по самые гланды.
Лицо препода тем временем застывает. В глазах калейдоскоп эмоций: возмущение, недоумение, обида, уязвлённость. И всё это накрывается любопытством:
— Поясните, Колчин. Что вам не так?
Откидываюсь на спинку стула. Игра сыграна. Плевать, пусть будет четвёрка. Главное — экзамен сдан. Можно и пофилософствовать:
— Дисциплина очень сырая, не проработанная. Прежде всего, именно математически. Такое у меня послевкусие.
Препод глядит со скептическим интересом.
— Сравнить, например, с матанализом. Если математический анализ можно сопоставить со стройным, красивым и величественным зданием, где каждый элемент накрепко увязан с соседними и не только с ними, то ММФ — неуклюжая дикарская хибара из грубо отёсанных камней.
Препод слегка расширяет глаза:
— Поясните конкретно, почему?
— Сразу оговариваюсь, что моё мнение носит исключительно субъективный характер. Я ведь прожжённый олимпиадник, не знаю, в курсе ли вы…
— В курсе, — чуть улыбается экзаменатор.
— Ну вот. А у нас, олимпиадников по математике, поиск решения методом подбора считается даже не моветоном, а крайней формой падения и позора.
— Так…
— И что я вижу на первых страницах учебника и слышу на первых лекциях? Выводится дифференциальное уравнение, а затем говорится, что его решением является гармоническая функция. Ни вывода этого решения, ни даже каких-то прикидок. Вот уравнение, а вот — ответ. Я даже порылся в других учебниках, заглянул на другие страницы. Ничего. Или я ошибаюсь, и где-то спрятаны эти замечательные выкладки?
— Нет, не ошибаетесь.
— Об этом и говорю. На мой субъективный взгляд, голимое позорище.
— Это всё?
— Нет, конечно.
Далее начинаю распространяться об одном хитром месте. Минут пять. Затем подытоживаю:
— Ну выяснили мы, что одна хитрая функция по значению больше другой на каком-то промежутке. Дальше что? А ничего. За ради любопытства пролистал учебник до конца. Бесполезно.
Препод чуть не хохочет. Такая реакция меня здорово удивляет. Нахально в глаза опускаю ниже плинтуса его предмет, а он веселится.
— Ладно, Колчин. Мы выяснили, что вам не нравится. Но что-то вам понравилось? Или ничего?
Раздумываю с минуту. Тщательно изучаю потолок, не написано ли там чего полезного.
— Нравится то, что курс носит явно выраженный прикладной характер. Колебания, волны, там везде возникают эти уравнения и с ними продуктивно работают. Но вот, например, мы изучали ТФКП — и что? Тоже стройный и выверенный курс. И где применяют эту ТФКП, все эти полюса и интегралы по контуру? Для меня загадка.
— В газодинамике, гидродинамике, квантовой механике, — с улыбкой ответствует препод.
— Неплохо бы говорить об этом на лекциях, — незамедлительно втыкаю шпильку. — Нам до этих дисциплин ещё далеко.
Преподу плевать. Шпилька-то по адресу Рожкова Валерия Васильевича.
— Ладно, Колчин. Интересно с вами беседовать, но другим тоже надо внимание уделить.
Подписывает и бросает зачётку передо мной. Беру, ухожу. На выходе оглядываюсь, вскидываю кулак вверх и приветствую оставшихся:
— Но пасаран!
Под построжавшим взглядом Марковича выныриваю из аудитории на волю. Это мой финальный аккорд в длинной экзаменационной композиции.
— Ну? — меня встречает горящими глазами Люда. — Сдал? Как? — не дожидается ответа, выхватывает зачётку. — Поражаюсь я тебе, Колчин. Какой бы предмет ни был, у тебя один ответ — отлично.
— Чего городишь? Маркович мне четыре поставил, — возражаю разочарованно.
— Перегрелся? — на лоб ложится прохладная девичья ладошка. — Температуры нет. Где здесь четыре?
Перед моими глазами распахивается моя же зачётка. Не понял! Он же «хорошо» грозился поставить! Нет. Красуется «отлично».
— Да? — меня одолевает некая вялость. — А мне сказал, что больше четырёх поставить не может.
Перепутал? Да какая мне разница⁈
— У-ф-ф-ф! Я пошла! — Люда решительно распахивает двери, но входит уже робко.
Вера уже там. Подожду в кафе. Меньше часа их мучить не будут.
20 июня, пятница, время 18:20.
МГУ, ДСЛ, комната Люды и Веры.
— Ты что-то тихий сегодня, Вить? — замечает Людмилка.
— Давай винишка капельку? — предлагает Вера.
Девчонки сдали ММФ, вытянули на четвёрку. После обеда сходил и купил им тортик и так, по мелочи. С вином они сами сообразили, я что-то не догадался. Отмечаем сдачу экзамена. Для меня финальный, для фрейлин — предпоследний.
— Жалко, что уезжаешь, — вздыхает Люда. — Помог бы нам с ТФКП.
— Да, — поддерживает Вера. — Что ж ты так поспешил с ним? Теперь бросаешь нас.
— Да перестаньте, — отмахиваюсь. — Главное — запомнить, что там во всех формулах вечно таскается этот множитель два-пи-и. Не будете забывать затыкать им все дыры — трояк уже обеспечен.
— Трояк не хотелось бы… — морщится Люда.
— Лёгкий курс, легче только линейная алгебра. Поднажмёте, легко на четвёрку сдадите. Но замахивайтесь на пять, вдруг проскочит.
— Налить ещё?
Отказываюсь. Я в том счастливом и нерастленном возрасте, что мне для слабого опьянения хватает выпитых двадцати граммов.
— Когда уезжаешь? — спрашивает Вера, но смотрят обе.
— Не знаю. Завтра, наверное. Надо посмотреть расписание, позвонить отцу… выпить чашечку кофе, принять ванн-гну…
Последние слова выпрыгивают сами. Девушки смеются, а мне не хочется даже улыбаться. Пойду-ка к себе, предамся бездумному валянию на кровати.
22 июня, воскресенье, время 18:15.
Синегорск, у дома Колчина.
— Ровно восемьдесят четыре года назад война началась, — дата навевает. И главное, тоже воскресенье.
Интересно, а сколько надо лет, чтобы дни недели начали идти в том же порядке? На вопрос самопроизвольно включается внутренний искин. Каждый год сдвигает день недели на сутки вперёд, потому что триста шестьдесят пять при делении на семь даёт остаток — единицу. За каждые четыре года — сдвиг в пять дней, потому что каждый
