Форма входа
Читем онлайн Лекции по истории русской философии - Александр Замалеев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Переходя от сатиры к положительному идеалу государства, автор «Путешествия в землю Офирскую» развил целое «зерцало князей» — причудливое политологическое наставление о благоразумном правлении. В Офире «власть государская соображается с пользою народною», правда, народ — это в основном высшие слои, т. е. дворянство и сановники. Общим народным согласием «соделаны» также законы, которые «беспрестанным наблюдением и исправлением в лучшее состояние приходят». Правительство здесь «немногочисленно, но и дел мало, ибо внушенная из детства в каждого добродетель и зачатия их не допускает». Народ в Офире чтит в первую очередь добродетель, затем закон, а уж потом властителей. В «зерцале» это обосновывалось тем, что «не народ для царей, но цари для народа, ибо прежде нежели были цари был народ». Офирский царь получает власть по наследству, он назначает чиновников, воздействует на законодательство, но не может самостоятельно издавать законы. «Цари, — как сказано в одном из пунктов „зерцала“, — не бывают ни ремесленниками, ни купцами, ни стряпчими и не ощущают многих нужд, которые их подданные чувствуют, а потому и неудобны суть сами сочинять законы». Однако высокое положение, занимаемое царями, все же оставляет им «множество случаев соделать преступления». Для избежания этого предусматривался ряд привентивных мер: запрещались личные почести царям, им не дозволялось иметь личную охрану и при жизни и даже сразу после смерти им не воздвигались памятники; лишь по прошествии нескольких десятилетий собрание мудрых мужей «непредвзято» оценивало деяния покойного властителя.
Сами офиряне разделялись на несколько строго иерархизированных сословий. На вершине пирамиды стояли аристократы-дворяне; царь среди них был лишь «первым среди равных». Только дворянам представлялось право занимать руководящие посты в стране, в армии, обладать законодательной властью. Доступ в их среду для представителей других сословий был практически исключен. За ними шли средние помещики и незначительное по численности купечество[7]. Купеческие депутаты допускались лишь в департаменты «домостроительства», государственных доходов и торговли, но и то в ограниченном количестве. Самый низкий класс — крестьяне; они обрабатывали землю и несли на себе всю массу государственных податей, оставаясь в то же время большей частью в крепостной зависимости. Щербатов находил подобное состояние вполне нормальным, и еще в бытность свою депутатом Уложенной комиссии настойчиво протестовал против каких бы то ни было «освободительных» тенденций. Однако он ратовал за хорошее обращение помещиков с крестьянами, о чем свидетельствует соответствующий пункт офирского законодательства: «Не будь жесток к рабам твоим; служащих тебе не оставь без довольного пропитания и одежды; живущих на твоих землях не отяготи излишними податьми и работою, и не оскорби их жестокими наказаниями; ибо правительство на все сие имеет присмотр и обличенного тебя в таковых беспорядках лишит управления твоих имений».
Жесткий правительственный контроль устанавливался и в духовной сфере. В Офире за нравами и религией наблюдала полиция. Сами священники служили в полиции и носили форму офицеров. Обязательной считалась еженедельная молитва в храме. Богохульство тяжко каралось. Уличенный в этом преступлении лишался своих должностей, имение его и он сам отдавались под опеку, дети отымались от воспитания. Если к тому же обвиняемый упорствовал в своем заблуждении, он, «яко бешенный», подвергался заключению и оставался там, «дондеже исправится и принесет публичное признание в безумии своем». Священнослужители вмешивались в семейные отношения, контролировали нравственность супругов. Строжайше запрещались не только многоженство и сожительство, но и разводы. «Виновная» сторона предавалась осуждению и изолировалась от общества. Офиряне не изучали ни литературы, ни философии, ни даже теологии — все необходимое в смысле духовности и идеалов им доставляло государство. Благодаря этому пресекались плевелы разномыслии и соблазнов. Офирская система поощряла лишь технические усовершенствования, умножавшие материальное благо. Щербатовская утопия несла на себе все черты феодально-полицейского государства, предвосхищая в этом отношении мрачные реалии «казарменного» социализма.
Стихия Щербатова — яростная, неудержимая критика, которая по своей глубине, прозорливости намного превосходила его позитивные политические построения [И.А. Федосов]. Эту раздвоенность сознания, разобщенность между сатирой и предвидением он передал своему знаменитому внуку — П.Я. Чаадаеву.
в) Радикально-демократическое направление. У истоков русского радикализма стоял А.Н. Радищев (1749–1802), благородный и искренний мыслитель, создатель замечательной оды «Вольность» и «зловредной» (по характеристике Екатерины II) книги «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790). Сопоставляя. Радищева со Щербатовым, Герцен писал: «Князь Щербатов и А. Радищев представляют собой два крайних воззрения на Россию времен Екатерины. Печальные часовые у двух разных дверей, они, как Янус, глядят в противоположные стороны». Радищев сам сознавал свою роль революционного первопроходца, и «любопыствующему узнать о нем» оставил мужественное стихотворное послание.
Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду? —Я тот же, что и был и буду весь мой век:Не скот, не дерево, не раб, но человек!Дорогу проложить, где не бывало следу,Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах,Чувствительным сердцам и истине я в страхВ острог Илимский еду.
Радищев попал в илимскую ссылку за издание «Путешествия». Хотя издание было тайным, полиция по приказу Екатерины II быстро открыла имя писателя. Императрица штудировала книгу с пером в руках. «Тут царям достается крупно»; «сочинитель не любит царей и, где может к ним убавить любовь и почтение, тут жадно прицепляется с редкой смелостию»; «царям грозится плахою»; «помещиков сочинитель казнит»; «надежду полагает на бунт от мужиков» — писала она, отчеркивая в книге «места сильнейшие». Ее испугала ярая враждебность автора к монархам, и она сама определила ему меру наказания: смертная казнь, которая затем была заменена на десятилетнюю ссылку. В Сибири Радищев пробыл около шести лет, и после смерти Екатерины получил разрешение вернуться назад и жить в своей деревне. При Александре I ему было дозволено поселиться в столице и даже участвовать в работе правительственной комиссии по составлению Свода законов. Но не умея примириться с существующей действительностью, чуждый ей до самых корней, он в один из моментов трагического отчаяния покончил жизнь самоубийством.
Впервые свою антимонархическую программу Радищев сформулировал в примечаниях к переведенной им книге Г. Мабли «Размышления о греческой истории или о причинах благоденствия и несчастия греков». Одно из них, самое важное, гласило:
«Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естесству состояние. Мы не токмо не можем дать над собою неограниченной власти; но ниже закон, извет общия воли, не имеет другого права наказывать преступников опричь права собственной сохранности. Если мы живем под властию законов, то сие не для того, что мы оное делать долженствуем неотменно; но для того, что мы находим в оном выгоды. Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природныя власти, то дабы оная употребляема была в нашу пользу; о сем мы делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то мы освобождаемся от нашея обязанности. Неправосудие государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему дает закон над преступниками. Государь есть первый гражданин народного общества».
Двадцатипятилетний Радищев открыто заявлял о приоритете прав народа над правами монархов. Его позиция определялась просветительской философией общественного договора, однако он переносил акцент на различение закона и власти. Общество не передает никакому лицу всю полноту власти, оно лишь отчасти ограничивает свою свободу, чтобы дать место закону. В законе претворяется общая воля народа, которой «послушна» всякая другая власть.
Свою творю, творя всех волю:Вот что есть в обществе закон.
Радищев уподоблял закон божеству, стражами коего являлись истина и правосудие. Перед ним равны все — и низшие и высшие; он единственный царь на земле.
Возводит строгие зеницы,Льет радость, трепет вкруг себя;Равно на все взирает лицы,
Не ненавидя, ни любя.Он лести чужд, лицеприятства,Породы, знатности, богатства,Гнушаясь жертвенныя тли,Родства не знает, ни приязни,Равно делит и мзду и казни;Он образ Божий на земли.
Посягать на закон, уклоняться от его установлений не допустимо ни для подданных, ни для монархов: в первом случае это преступление, во втором — тирания. Власть, возвышающаяся над законом, плодит неравенство прав и «ласкательство»; государи начинают жаждать божественных почестей, входят в союз с церковью, духовенством. Так «суеверие священное и политическое» смыкаются друг с другом для достижения общей цели.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Лекции по истории русской философии - Александр Замалеев бесплатно.
Похожие на Лекции по истории русской философии - Александр Замалеев книги
- Постмодернизм в России - Михаил Наумович Эпштейн - Культурология / Литературоведение / Прочее
- Заговоренные клады и кладоискатели. Предания старины и новины заговоренные - Владимир Цыбин - Прочее
- Разоблачение - Элизабет Норрис - Прочее
- Избранное - Кира Алиевна Измайлова - Прочее / Фэнтези
- История искусств. Просто о важном. Стили, направления и течения - Алина Аксёнова - Прочее
- Мир викингов (с иллюстрациями) - Эльсе Роэсдаль - Прочее
- Гуманитарная повестка российских СМИ. Журналистика, человек, общество - Татьяна Ивановна Фролова - Культурология / Прочее
- Выбор моей реальности ТОМ 1 - Мануйлов Александр - Альтернативная история / Прочее
- Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг - Прочее
- Искусство эпохи Возрождения. Италия. XIV-XV века - Александр Викторович Степанов - Искусство и Дизайн / Прочее / История
