Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ян с поклоном приветствовала присутствующих и села в предложенное ей кресло.
– Достопочтенные соседи! – начала она. – Я – тетка родная и должна вам сказать, что как тот, кого не стало, был моим племянником, так и тот, кто здравствует, мне такой же племянник. Когда кусают один палец, болят все десять. Нечего тебе считать, сколько серебра осталось после ее мужа. Пусть будет целый миллион, но ты только погляди на нее: одинокая, слабая женщина, а ты не даешь ей выйти замуж. Зачем ты, спрашивается, ее держишь?
– Правду говорит госпожа! – раздались громкие голоса соседей.
– Разве она не вправе взять с собой то, что ей принадлежит?! – продолжала золовка. – Не подумайте, будто у меня с ней какой-то тайный сговор. Но защитить ее требует моя совесть. Не скрою, мой племянник был добр, справедлив и сдержан, и потому мне нелегко с ней расставаться. А то б я и не подумала вмешиваться.
– А ты не дура! – перебил ее стоявший рядом Чжан. – Где сиро да бедно, там феникс не садится.
Это вывело тетушку Ян из себя. Лицо ее налилось и побагровело от злости.
– Не болтай глупости, Чжан! – тыча ему пальцем в лицо, заругалась она. – Кто бы я ни была, в доме Янов я – полновластная хозяйка. А ты – болтун! Какое ты имеешь к Янам отношение?
– Да, я другой фамилии, но обоих племянников вырастила моя родная сестра. Женщина на сторону уходит, а ты одной рукой воду льешь, а другой – норовишь пожар разжечь.
– Ах ты, старый бесстыдник, собачья кость! Какой же прок ее, слабую, дома оставлять, а? Или ты сам задумал за ней поволочиться? А может, хочешь поживиться за ее счет, а?
– На деньги я не зарюсь, – не отступал Чжан. – Но обоих племянников растила моя сестра. Оплошаешь раз, потом жить будет нечем. Я ведь не такой палач, как ты, желтая кошка – черный хвост, и на всех, как ты, не набрасываюсь.
– Ах ты, рабское твое отродье, наплодил нищих, краснобай несчастный! Не плети вздор и заткнись! Подохнешь – веревки на вынос не дам.
– Пустомеля! Поживиться захотела, погреть свой хвост, старая шлюха? Удивляться не приходится, что у тебя детей нет.
Еще пуще разозлилась старуха.
– Ах ты, старый хрыч! Боров проклятый! Лучше совсем не заводить детей, чем по монастырям околачиваться, с монахами спать, как твоя женушка, пока ты храпишь, старый пес!
Они чуть было не схватились драться, но их вовремя удержали соседи.
– Дядя Чжан, ладно! – уговаривали они. – Уступите ей.
Сваха Сюэ, завидя переполох, позвала слуг Симэня и солдат из охраны. Пока шла ругань, они спешно погрузили кровать, полог, приданое и быстро удалились. Чжан сильно разгневался, но перечить больше не решался. Соседи, наблюдавшие сцену, сперва хотели было их уговорить, но вскоре разошлись.
Второго дня в шестой луне Симэнь Цин пожаловал в паланкине, украшенном четырьмя парами обтянутых в шелк красных фонарей. Проводить сестру пришла Мэн Старшая. Ехал на коне Ян Цзунбао. Ему к этому времени сделали прическу и одели в светлый шелковый халат. Симэнь подарил ему кусок лучшего атласа и отделанный жемчугом пояс. Невесту сопровождали служанки Ланьсян и Сяолуань. Нагрузили многочисленные постели, а сзади шел пятнадцатилетний слуга Циньтун.
На другой день по случаю рождения Мэн к Симэню прибыли тетушка Ян и жены братьев, Старшего и Второго. Симэнь поднес тетушке семьдесят лянов серебра и два куска шелка.
С тех пор не прекращалась их дружба. Симэнь приготовил для Мэн три комнаты в западном флигеле и сделал ее своей третьей женой. Она стала называться Юйлоу – Яшмовый теремок. Все в доме величали ее госпожой Третьей. Три ночи провел в ее покоях Симэнь Цин.
Да,
Под парчовым одеялом – новой парочки утехи,Но, увы, в употребленьи уже ржавые доспехи.О том же говорят и стихи:Отчего-то игривую встретя девицу,Горемычный калека – и тот соблазнится.Лишь повей ветерок – и повес не ищи –Их под ивы сманила уже чаровница.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ НОЧЬ НАПРОЛЕТ ЖДЕТ СИМЭНЬ ЦИНА.МОНАХИ, СЖИГАВШИЕ ДЩИЦУ УСОПШЕГО, ПОДСЛУШИВАЮТ СЛАДОСТНЫЕ ВЗДОХИ.Дом опустел, я томлюсь у окна,
Ты меня бросил, не шлешь мне вестей.
Кожа еще ароматом полна,
Но покрывается пылью постель.
Зеркальце в руки давно не беру,
Локоны, словно ковыль на ветру.
Нет тебя – все проглядела глаза,
Ложе пустое – в напрасных слезах.
Так вот, после женитьбы Симэнь Цин был настолько счастлив, что, казалось, его прилепили, приклеили к Мэн Юйлоу. А тут еще Чэни прислали тетушку Вэнь с письмом. Предлагали привозить барышню Симэнь, чтобы уже двенадцатого в шестой луне сыграть свадьбу. Симэнь в спешке даже кровать не успел заказать. Пришлось ему отдать дочери широкую кровать из приданого Юйлоу – ту самую, работы мастеров из Южной столицы[1], которая была покрыта ярким лаком и золотыми украшениями. Больше месяца длилась суматоха, так что Симэню и повидаться с Цзиньлянь не довелось.
А она каждый день стояла у ворот. Все глаза проглядела. Сколько раз просила старую Ван разузнать в чем дело. Однако слуги Симэня, догадываясь, кто посылает старуху, даже внимания на нее не обращали. Знай отвечали: занят, мол, хозяин. Цзиньлянь ждала его с нетерпением, но Ван возвращалась ни с чем. Тогда Цзиньлянь обрушивалась на падчерицу. И ее посылала искать Симэня. Да разве хватило бы у девчонки смелости войти не то что в покои, но хотя бы во двор солидного дома! Приблизится она к воротом, постоит-постоит, увидит – нет Симэня, и домой уходит. В лицо ей плевала, пощечинами награждала, с бранью набрасывалась на нее Цзиньлянь – никуда, дескать, не годишься, на колени ее ставила, есть не давала, до самого обеда голодом морила.
Время стояло самое знойное – настоящее пекло. Совсем изнемогая от жары, Цзиньлянь задумала принять ванну и наказала Инъэр нагреть таз воды да приготовить противень пельменей в надежде угостить Симэня, но он так и не показывался.
В одной тонкой рубашке Цзиньлянь села на скамейку, поворчала немного, с досады обругала бессовестного любовника и умолкла, погрузившись в меланхолию. Потом тонкими нежными пальчиками сняла красную туфельку и попробовала на ней погадать, не придет ли ее возлюбленный.
Да,
Коль случайно встретится – глаз не поднимаешь,А тайком на милого дальнего гадаешь.О том же поется и в романсе на мотив «Овечка с горного склона»:Чулочек шелковый трепещет –Как облачко на небе блещет,Чуть розовея.Поведай, туфелька, о том, кто всех милее,Ты – лотоса росток,Лилии цветинка,Ивовый листок,Крохотинка…Меня забыл он,Я ж по нем грущу,Взгляну на дверь –И занавес спущу.О, этой ночи тишь!Что ж – быть однойИ клясть себя велишь?!Когда же ты ко мне придешь,Мне брови подведешь?Оставь цветок туманный свой, молю!Кто держит твоего коня?Ты обманул меня,Но я тебя – люблю.
Погадала Цзиньлянь, но Симэнь так и не появлялся. Сама того не заметив, она истомилась в тоске и прилегла отдохнуть. Минула почти целая стража прежде чем она пробудилась, но дурное расположение все не покидало ее.
– Мыться будете, матушка? Вода готова, – сказала Инъэр.
– А пельмени сварила? Принеси покажи.
Инъэр тотчас же принесла. Цзиньлянь пересчитала пельмени. Их было тридцать, а теперь, как она считала, выходило двадцать девять.
– Одного не хватает. Куда девала? – спросила Цзиньлянь.
– Я не видала, – отвечала падчерица. – Может, вы обсчитались, матушка?
– Я два раза пересчитывала. Было тридцать. Я хотела господина Симэня угостить, а ты воровать, рабское твое отродье? Чтоб тебя, распутницу, от обжорства скрутило! Что дают, то в глотку не лезет. Ей, видите ли, пельмени по душе. Только и мечтала тебе угодить!
И недолго думая Цзиньлянь стащила с падчерицы одежды и обрушила на нее ударов тридцать плетью. Девчонка так кричала, будто ее резали.
– Не сознаешься, целую сотню всыплю, – приговаривала Цзиньлянь.
– Не бейте меня, матушка, – взмолилась Инъэр. – Я сильно проголодалась и украдкой съела…
– Ага! Украла! А еще на меня сваливаешь, арестантка: я, мол, обсчиталась. Я ж вижу, это ты, корень зла, ты, непутевая, стащила. Жив был рогоносец, – черепашье отродье, ему плакалась – из мухи слона делала. Теперь к кому побежишь?! Вот передо мной и хитришь. Смотри, все кости переломаю, арестантка непутевая!
Цзиньлянь ударила падчерицу еще несколько раз, потом разрешила прикрыть наготу, приказала встать рядом и обмахивать веером.
– Подойди поближе и подставь свою рожу! – немного погодя крикнула мачеха. – Дай ущипну тебя как следует.
Инъэр покорно подставила лицо, и Цзиньлянь так ущипнула острыми ногтями, что у падчерицы на щеке появились две кровоточащих отметки. Только после этого Цзиньлянь простила Инъэр.
- Чжуан-цзы Бронислава Виногродского. Книга о знании и власти - Бронислав Виногродский - Древневосточная литература
- Повесть о прекрасной Отикубо - Средневековая литература - Древневосточная литература
- Дополнение к Путешествию на Запад - Юэ Дун - Древневосточная литература
- Повесть о старике Такэтори (Такэтори-моногатари) - Средневековая литература - Древневосточная литература
- Хокку. Японская лирика. Плакучей ивы тень… - Антология - Древневосточная литература / Поэзия
- История анонимного повествователя - Автор Неизвестен - Древневосточная литература
- Самаведа - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература - Древневосточная литература
- Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3. - Мурасаки Сикибу - Древневосточная литература
- Повесть о Белой змейке - без автора - Древневосточная литература
- Пять поэм - Низами Гянджеви - Древневосточная литература