– Да все из-за наследства же, – поморщился тот. – Академик, отец Настиной матери, все завещал не родной дочери, а любимой внучке. Тогда Настя и ее мать крупно поссорились. В общем, после этой аварии Настя решила, что непременно должна составить завещание. Думаю, она оставила все Илларионову – очень уж она была одно время к нему неравнодушна.

– Ясно, – сказал Ласточкин. – Спасибо за информацию.

– Всегда рад помочь родной полиции, – весело ответил Берестов. – Что еще вас интересует?

Ласточкин почесал переносицу и покосился на меня.

– Вас не затруднит в подробностях рассказать нам, что вы делали в воскресенье утром?

– Переводил «Гласные» Рембо, – отозвался поэт. – Часа три, наверное, убил на него, если не больше.

– «Гласные» – это его знаменитый сонет? – прищурился Ласточкин. – Но эти стихи ведь уже сто раз переводили, если не больше.

– Речь идет вовсе не о том, чтобы перевести в сто первый раз, – обиженно пропыхтел Берестов, – а о том, чтобы перевести один-единственный раз и так, чтобы все остальные переводы сразу потеряли смысл. – Он повернулся ко мне. – Вам известно, что такое сонет? Хотя бы в самых общих чертах?

– Э-э… – несмело начала я. – Сонет – это четырнадцать строк… Сначала идут две строфы по четыре строки каждая, потом две строфы по три… Еще там сложные рифмы – в первом и во втором четверостишиях они должны совпадать.

– Сонет, – ожесточенно промолвил поэт, скребя брюхо, – это стихотворная форма, придуманная каким-то законченным мерзавцем специально для того, чтобы русские поэты не могли ею пользоваться, потому что она совершенно не подходит к нашему языку. Ясно вам? Величайшие русские поэты – Пушкин и Блок – в разное время пытались подступиться к сонету, и все их попытки заканчивались ничем. Пушкин, правда, одолел сонет, видоизменив его, и написал целый роман – «Евгений Онегин» – сонетообразными строфами, но это потому, что он знал Шекспира и английские сонеты, которые не требуют таких строгих правил рифмовки. Знаете, кстати, в чем главная засада с «Евгением Онегиным»? А?

Я подумала, что этот вопрос, конечно, интересует нас больше всего на свете, но из благоразумия ничего не сказала. Очевидно, на моем лице отразилось больше, чем я полагала, потому что Ласточкин послал мне предостерегающий взгляд.

– Пушкин печатал главы по мере написания, – объяснил поэт, оживившись. – И вначале он был заворожен Онегиным. Но потом в пространстве своего романа встретил Татьяну – идеальную женщину, какой у самого Пушкина никогда не было и не будет, – и влюбился в нее. Натурально, влюбился, как влюбляются только обычные люди в тех, кого они встречают в жизни, а писатели – в создания своей фантазии. И Онегин стал Пушкину менее интересен, стал даже раздражать. Там по тексту хорошо заметно, как меняется отношение автора к своему герою. В конце концов Татьяна пнула Онегина, выкинула его из своей жизни, дав ему понять, что он недостоин целовать даже край ее платья… и дело-то вовсе не в том, что «другому отдана», нет – все обращают внимание только на слова и не хотят понять, что за ними стоит. Будь Татьяна влюблена, никто бы и ничто ее не остановило, но она поняла, что Онегин, по сути, – обыкновенное ничтожество, он ее не стоит, а раз так, сгодится любая отговорка. Я вас уверяю, Пушкин был на ее стороне всецело, он был даже рад, что Татьяна так поступила с Онегиным. Да… Так вот, когда он только начал писать роман, Онегин ему виделся героем, но потом появилась Татьяна, и все изменилось. Там целые строки о том, как автор видит ее глазами, слышит ее ушами, настолько он ею увлечен… с Онегиным же – ничего подобного, он вначале описан с некоторой симпатией, потом – с холодком, отстраненно, а потом уже автор его просто уничтожил. Если бы не то обстоятельство, что первые главы были уже напечатаны, я думаю, мы бы сегодня имели не роман «Евгений Онегин», а роман «Татьяна Ларина». Ясно вам? И ведь все воспринимают как катастрофу то, что Татьяна отвергла Онегина, у всех остается впечатление, что он полностью раздавлен – вот какой Пушкин мастер! – хотя в жизни Онегин, конечно, отряхнулся бы, сказал себе: «Ну что ж, не взял свое здесь, возьму в другом месте» – и через пару дней думать бы о ней забыл. Но Пушкину было очень важно окончить роман катастрофой своего героя и триумфом Татьяны. Между прочим, строфы, замененные точками во всех основных изданиях, они ведь сохранились, просто Пушкин сам их убрал, а ведь это чудо что такое. Эти выпущенные строфы можно найти только в академическом собрании сочинений, но ведь это же глупость, Пушкин – наше все, и каждая его строка для нас драгоценна. Я бы на месте издателей печатал «Евгения Онегина» целиком, просто в комментариях бы обозначил, что такая-то строфа была автором убрана, или такие-то строки он счел нужным снять. – Поэт повел плечами. – Но ведь всем же лень, потому что никто не хочет думать… и мало кто в наши дни читает Пушкина по-настоящему. По-настоящему мы близко к сердцу принимаем известие о том, что у звезды такой-то увели мужа или что глава мега-супер-пупер-корпорации по производству компьютерного хлама отправился на тот свет, после чего его сразу же начинают канонизировать в кино и наперегонки снимают о нем фильмы, хотя он был обыкновенный мерзавец, который довел некоторых своих сотрудников до самоубийства. Между прочим, я не припомню, чтобы так ретиво снимали фильмы хотя бы о матери Терезе, хотя она куда больше заслуживает уважения, чем этот зарвавшийся хам, который ровным счетом ничего не изобрел и только и умел, что выжимать из других деньги…

– Вы хотели поговорить с нами о стихах Рембо, – напомнил Ласточкин усталым тоном, потирая висок.

Поэт иронически покосился на нас.

– С чего бы это, если я говорил о Пушкине? – задиристо спросил он.

– Вы начали говорить о сонетах, – напомнила я, – а потом перескочили на Пушкина.

– Следите за языком, барышня, – раздраженно оборвал меня Берестов. – «Перескочил на Пушкина» – это вы там, в полиции, перескакиваете с убийства на убийство, потому что вам все равно… А я размышляю и люблю делиться своими выводами. Что же касается сонета…

– Который вы переводили в воскресенье, – быстро напомнил Ласточкин.

– Строго говоря, «Гласные» Рембо не могут считаться стопроцентно правильным сонетом. Вот, я вам сейчас продемонстрирую…

Он стремительно повернулся на сиденье, и от этого движения стопка стихотворных сборников, лежавшая на полу, обрушилась. Чертыхнувшись, Берестов кинулся собирать ускользающие томики, – но внезапно остановился, заметив, что Ласточкин смотрит на следующую стопку, которую прежде скрывала гора стихов.

– Так-так, – промолвил мой напарник голосом инквизитора, улучившего подсудимого в том, что он наводит порчу или собирается улететь через каминную трубу. – Значит, детективов вы совсем не признаете?

Я никогда не видела, чтобы человек побагровел так быстро, как это произошло с Берестовым. Он промямлил: «Ну, что тут такого», потом «А это, того…» и залился густейшим клюквенным цветом. Ласточкин склонил голову, изучая надписи на корешках.

– Та-ак… Валерия Вербинина… не читал… А твоей книги, Синеокова, тут почему-то нет. С чего бы это?

– Ой, ну вас к черту! – разозлился поэт. Он выудил из кучи книжку с французскими литерами на обложке, сел поудобнее и пригладил волосы. – Что я читаю, это мое личное дело, оправдываться я не собираюсь… тем более что это все равно не отменяет прискорбного факта, что современная российская литература в основном – дичайшая ахинея… – По правде говоря, он употребил куда более заковыристое выражение. – Ну так, простите, и хваленые западные бестселлеры ничуть не лучше, только рекламируют их куда назойливее… Вот Рэй Брэдбери настоящий писатель, последний из могикан, но он уже умер, и эти сволочи ему даже Нобелевку не дали, хотя он ее заслужил куда больше, чем все лауреаты последних лет, вместе взятые…

– Ладно, – примирительно сказал Ласточкин. – Расскажите нам лучше о Рембо.

Берестов поморщился и перевернул несколько страниц в книге, которую держал в руках.

– Слушаюсь и повинуюсь! Разрешите доложить, гражданин начальник? – задорно прокричал он. – Короче, в воскресенье, которое вас так интересует, я переводил «Гласные» Рембо – просто так, для своего собственного удовольствия. «Гласные» – это символистский сонет или, если угодно, сонет о символах. Но он не вполне правильный, потому что в первых двух строфах схема рифмы АББА БААБ, то есть первая строка рифмуется с четвертой, а серединные друг с другом, но при этом рифмы не совпадают. В правильном сонете было бы АББА АББА. Это ясно?

– Вполне, – ответил Ласточкин за нас обоих.

Берестов взъерошил волосы.

– Теперь подстрочник. Вам известно, что такое подстрочник? Это стихи, переведенные прозой. Смысл, так сказать, в чистом виде, без всяких рифм.

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 48

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Кольцо с тайной надписью - Валерия Вербинина бесплатно.

Похожие на Кольцо с тайной надписью - Валерия Вербинина книги

Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина - Детектив
Сильнее неземной любви - Евгения Горская - Детектив
Кольцо королевы Фредегонды - Ольга Баскова - Детектив
Тополиный пух - Фридрих Незнанский - Детектив
Истребление зла - Airwind - Героическая фантастика / Детектив / Фанфик
Сладких снов - Андерс Рослунд - Детектив / Полицейский детектив / Триллер
Когда звезды чернеют - Пола Маклейн - Детектив / Триллер
Неприрожденные убийцы - Георгий Оперской - Детектив
Меценат из ментовки - Александр Чернов - Детектив
Приговоренный к жизни - Анна Данилова - Детектив

Оставить комментарий