Форма входа
Читем онлайн Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Меж тем раздался скрип двери и через несколько секунд на пороге трапезной возникла Наталья Юрьевна с намотанным на голову полупрозрачным синтетическим платком, в летнем женском пиджачке, голубоватой длинной юбке и с потертой толстой папкой в руках.
– Благословите! – довольно громко сказала она, глядя на отца Василия большими и мутноватыми глазами из-за толстых стекол очков.
– Я пойду, наверное… – сказал отец Ярослав благочинному. Тот кивнул:
– Хорошо бы, конечно, еще поговорить. Но вон, видишь, Наталья Юрьевна приехала. Нам Наталью Юрьевну ждать заставлять нельзя! – с игривой издевочкой ответил отец Василий.
Андрейко улыбнулся, поздоровался на ходу с Натальей Юрьевной (которая ему едва кивнула), и пошел к выходу. Для себя он уже все решил: каков бы ни был сам отец Василий, но он прав: слишком все затянулось. И покончить с этим надо как можно быстрее.
Выйдя из храма на прожаренную летним солнцем улицу, он быстро перешел через дорогу, к троллейбусной остановке. Несмотря на сравнительно позднее время, он решил немедленно же съездить к той девушке, которую благочинный неласково назвал «этой Натальей». Позднее время, впрочем, помехой не было: она готова была принять его в любой час.
* * *Отец Игнатий хотя и был самым близким другом отца Ярослава, но все же не являлся единственным человеком, в чьем обществе последний искал хоть какого-то успокоения после начала медленного распада собственной семьи. Как и всякий человек, которому его дом стал неприятен, Андрейко стал часто бывать у своих знакомых, среди которых было немало местной православной интеллигенции. Ему, в свою очередь, рады были везде. Ибо все единодушно считали его человеком прекрасно образованным, легким в общении и вообще очень приятным.
Прошло уже более четырех месяцев после того, как состоялось его откровенное объяснение с собственной женой. На дворе стоял октябрь, номинально второй месяц осени, в Мангазейске же бывший первым месяцем зимы. Дни были уже очень коротки, вечера – темны, и в один из таких темных вечеров он находился в гостях у знакомой преподавательницы местного университета. На кухне, освещенной желтыми лампочками накаливания, за не особо изысканным столом собралась обычная компания: сама преподавательница, пара ее студенток, Шинкаренко (неизменный участник таких сборищ) и отец Ярослав. Присутствие Шинкаренко за столом делало неизбежным присутствие водки на столе. Каковую водку и пили, обсуждая разные церковные сплетни и сплетни университетские.
– У Александрова сейчас новая идея: мемориальные доски! – возбужденным, громким голосом рассказывала преподавательница. Михаил Васильевич Александров был проректором по научной работе Мангазейского университета, доктором исторических наук и археологом. В городе он числился среди очень уважаемых людей, по той простой причине, что много лет преподавал там на истфаке. Исторические факультеты в советский период были факультетами идеологическими, и значительная часть местной комсомольской и партийной «головки» была выпускниками местного же истфака – и учениками Александрова. Археологическая юность, с романтикой работы в раскопах, тушенкой и гречкой, сваренной на костре, со студенческими любовными приключениями и первыми венерическими заболеваниями оказалась для многих местных управленцев одним из самых светлых периодов в их серой и несуразной жизни. А профессор Александров был живым олицетворением этой солнечной юности и потому воспринимался ими и как учитель, и как воплощение всего «самого светлого», и вообще был в их глазах этакой местной совестью общества. Совесть общества это прекрасно осознавала и регулярно этим пользовалась: личное влияние Михаила Васильевича было в Мангазейске весьма значительным.
Александров был атеистом, и достаточно агрессивным: как и очень многие советские либералы, он искренне не понимал, как можно допускать какую бы то ни было религиозную активность за пределами храмов. Местную епархию при Пахомии он просто не замечал (да и сам Владыка Пахомий проводил своего рода изоляционистский курс, избегая контактов за пределами церковной среды без острой необходимости). Но вот с прибытием в Мангазейск Преосвященного Евграфа позиция Александрова радикально поменялась.
Евграф был епископом. Что в глазах Михаила Васильевича являлось огромным минусом. Но Михаил Васильевич был не просто атеистом и либералом – он был советским атеистом и либералом. А Владыка Евграф был выпускником МГИМО и сыном генерала КГБ, то есть по рождению и воспитанию принадлежал к советской аристократии. У Александрова, как у советского Бонасье, всего-навсего буржуа, которому удалось лишь приподняться над общей серой массой, при слове «МГИМО» перехватывало дыхание. Чувство сословного превосходства Евграфа над ним, которого в СССР и на пушечный выстрел бы к МГИМО не подпустили, заставляло профессора Александрова относиться к новому архиерею как минимум почтительно.
А Владыка Евграф, сам будучи человеком хорошо образованным и тяготевшим к интеллигенции, смог установить с Михаилом Васильевичем доброжелательные и даже дружеские отношения. Так профессор-атеист стал частым гостем в местном Епархиальном управлении и даже начал участвовать с Мангазейской епархией в общих проектах. По той же причине сплетни об Александрове стали частью единого корпуса епархиальных сплетен и давали обильнейшую пищу для застольных бесед православных преподавателей местного университета и духовенства.
– По случаю чего мемориальные доски? – осведомился Шинкаренко, разливая водку по рюмкам и стаканам.
– Случай не важен! Важно, что нужно вешать доски! В честь всяких там просветителей, каких-нибудь заслуженных забытых преподавателей…
– Заслуженно забытых, – вставил Шинкаренко, наполняя свой стакан.
В очередной раз раздался взрыв смеха. Со всеми смеялся и отец Ярослав. Но при этом он обратил внимание на одну студентку, присутствовавшую тут же. Роста она была невысокого и выглядела очень мило. Наряд был обычный, девическо-студенческий – так, кофточка-юбочка. Черты лица были правильными и потому красивыми; то, что со временем могло стать недостатком внешности, пока что, как плащом-невидимкой, покрывалось ее молодостью. В отличие от других девиц, которые тянулись к Шинкаренко (штатному джентльмену и дамскому угоднику в епархиальных и околоепархиальных кругах), она держалась несколько обособленно, но и не скованно. Видно было, что и люди, и разговоры их ей интересны, но несколько тяжелое, пропитывавшееся водочными парами веселье начинает ее утомлять. Это было созвучно тому, что чувствовал сам отец Ярослав. И это также вызывало симпатию.
Наконец вечер завершился. Маршрутки давно не ходили, время же было поздним, и те, кто жил далеко, начали соображать, кому в какую сторону двигаться, дабы скинуться на такси. Тут выяснилось, что сторона у отца Ярослава и у той симпатичной молчаливой девушки, которую он невольно выделил среди всех присутствующих, одна. Так они оказались вместе в одном такси. Разговора, однако, не получилось: Андрейко отнюдь не хотел играть роль очаровательного светского собеседника, а девушка была молчалива. Но при этом Ярослав чувствовал, что это не то отчужденное молчание, которое обычно возникает, когда человека вынуждены терпеть рядом буквально из последних сил, а молчание иное, доброжелательное. Так молчат тогда, когда без слов все ясно и потому хорошо. Он много лет прожил в браке, но подобное ощущал впервые. И сейчас это новое, сильное чувство буквально подавило его – подавило настолько, что вплоть до того момента, когда колеса такси заскрипели напротив подъезда, где жила Наталья, Ярослав не произнес ни слова. Наконец, понимая, что это радостное, ликующее молчание, к сожалению, обрывается и дальше все-таки нужно что-то сказать, он произнес:
– Давайте я вас провожу! А то тут у вас темно…
– Не надо, – ответила девушка, – тут же рядом.
Водитель, персонаж не вполне определенного возраста со следами многолетней алкогольной интоксикации на небритом лице, с грациозной безтактностью влез в разговор:
– Да вы вон, когда подниметесь, светом поморгайте, мы и увидим…
– Как это: поморгать? – с легким раздражением спросил Андрейко.
– Ну это, включить-выключить!.. Вы на каком этаже живете? – обратился таксист к девушке.
– На восьмом. Вон мои окна, – она показала рукой, какие.
– Может, мне все-таки вам позвонить потом? – спросил Андрейко и тут же мысленно выругал себя за этот неуместный, мальчишеский вопрос. «Как подросток!» – пронеслось в голове.
– Не надо, – ответила Наталья. – Я сама вам позвоню. Напишите телефон, – и она на удивление быстро, почти мгновенно достала из своей женской сумочки листок бумаги. Ярослав торопливо написал свой номер.
Так состоялось их знакомство. И она действительно позвонила, и в ближайшее воскресенье, произнося отпуст с амвона своего храма, он увидел ее, в бордовой зимней куртке, стоящую у самого входа. С этого времени их общение началось и более не прекращалось.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин бесплатно.
Похожие на Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин книги
- Нескверные цветы - Щербакова в «Эксмо» - Русская современная проза
- Твой след ещё виден… - Юрий Марахтанов - Русская современная проза
- Звездное озеро. Роман о любви - Дарья Щедрина - Русская современная проза
- Проза Дождя - Александр Попов - Русская современная проза
- DUализмус. Баварские степи, клопы, драм & бэйс - Ярослав Полуэктов - Русская современная проза
- Таёжный монах. Необыкновенные случаи в монастыре и живые рассказы о самых светлых людях - Андрей Иванов - Русская современная проза
- Счастливый Новый год и рождественское чудо - Анастасия Подлеснова - Русская современная проза
- Озеро Радости: Роман - Виктор Мартинович - Русская современная проза
- Белые ночи (сборник) - Лина Дей - Русская современная проза
- Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины - Александр Гордиенко - Русская современная проза
