Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысли были рваными и клочковатыми, они толклись в пустой Алениной голове, наползали одна на другую, перемешивались и не давали сосредоточиться. Отчего-то она твердо знала, что нужно сосредоточиться, что в нынешнем ее состоянии без этого никак, что если она не сделает самое последнее усилие, то навсегда останется в сером мире и потеряет себя окончательно…
Все началось с той самой злой тени, с ощущения чужих жестких пальцев на подбородке, с горечи во рту и желудочных спазмов. Когда злая тень отступила и серый мир почти полностью вступил в свои права, Алену вырвало. Ее рвало, наверное, вечность, она успела прожить целую серую жизнь, пока то, что было ее телом и принадлежало разноцветному миру, корчилось в судорогах. Может, это наказание за непослушание, за то, что она заглядывает в прорехи между мирами? Может, нельзя так делать, небезопасно?..
Когда все закончилось и в животе стало совсем пусто, Алена вдруг поняла, что ощущает себя не по частям, как раньше, а почти целиком, что собственные руки больше не кажутся ей чужими и страшными, а в серый мир прокрались краски…
Бороться за красочный мир было тяжело. У Алены не всегда получалось, но она очень старалась. Какой-то крошечной частью сознания она понимала, что серый мир питают не только ее страхи, но и те маленькие круглые штучки… таблетки, которые дают ей тени.
Иногда отказаться от таблеток не получалось: Алену заставляли, а сопротивляться не было сил. Но та тень, со знакомым и почти уже привычным запахом, не заставляла и никогда не проверяла, проглотила ли Алена таблетки, и она их выплевывала в раковину, а потом полоскала рот и умывалась ледяной водой, чтобы прогнать из головы злой и требовательный шепот серого мира, который уговаривал, угрожал, который не хотел ее отпускать…
С каждым днем красок вокруг становилось все больше. Однажды Алена увидела свои руки, испачканные чем-то ярко-синим. Синий – это небо и иногда море, а еще ее глаза, кажется… Рисовать синими пальцами на белой бумаге было так неожиданно и так радостно, что Алена почти поверила, что смогла освободиться из серого плена, но наступала ночь, и надежда рушилась. Другие приходили в ее новый, такой хрупкий разноцветный мир, присаживались на кровать, зависали над головой и говорили-говорили… Чтобы не слышать их и не видеть, Алена зажмуривалась, зажимала уши ладонями, с головой ныряла под одеяло, но даже там Другие до нее добирались. Кончики пальцев холодели от их прикосновений, волосы на затылке шевелились от их дыхания, голова раскалывалась от их стонов и причитаний… Каждую ночь девушка думала, что не доживет до рассвета, но каким-то чудом доживала. Утром Другие уходили, напоминанием и укором оставляя на полу палаты хрупкие серые крылышки, и Алена снова начинала верить…
Этим утром она отыскала себя полностью, собрала из кусочков, точно мозаику. Некоторых кусочков не хватало, но даже без них картинка казалась почти целостной. Она больна – это не вызывает сомнений. Душевное нездоровье трудно диагностировать самостоятельно, но Алениных знаний достаточно для того, чтобы понять – с ней что-то не так. На этом знания заканчивались. «Что-то не так» – это не диагноз, это всего лишь предчувствие. А диагноз – это история болезни, исписанная забористым врачебным почерком, это лечебная тактика и лист назначений…
Ее лечили. Таблетки, которые она уже который день отправляла в раковину, – это лекарства, психотропы, антидепрессанты… Они должны помогать, но от них только хуже. А без них… а без них Алена уже почти собрала мозаику своей личности, осталось лишь найти недостающие осколки. Это очень хорошо и очень обнадеживающе, но что делать с Другими, которые не исчезли вместе с серым миром? Если они проявление ее болезни, то почему в остальном с ней все нормально? Почти нормально…
…Он не был тенью. Он был санитаром по имени Матвей. Отчего-то Алене казалось особенно важным запомнить его имя, как будто от того, запомнит она или нет, будет зависеть очень многое. Санитар Матвей смотрел на нее ясно-серыми глазами, кормил ее шоколадкой и уговаривал немного подождать. Ему было бесполезно объяснять, что ждать она не может, что каждая ночь в этом жутком месте высасывает из нее силы, делает все более беспомощной и все менее нормальной.
Матвей сказал, что ее лечащий врач – Егор. Это плохо, это даже хуже, чем можно себе представить. Он пытался контролировать ее даже тогда, когда она была сильной и здоровой, а теперь, когда она полностью в его власти, когда вся ее жизнь зависит от того, какой диагноз он ей поставит, ей не вырваться…
* * *…Это не было любовью с первого взгляда, это вообще не было любовью. По прошествии нескольких лет Алена могла смотреть на вещи трезво и без боли, но так и не смогла до конца понять, что же ее связывало с Егором Стешко.
Он сын уважаемых родителей, перспективный и выдающийся, медалист и призер краевых олимпиад, поступивший в медицинский играючи и вроде даже без особой охоты. И она, провинциальная девчонка, прорывавшаяся к своей мечте долгих два года не с помощью уважаемых родителей и не благодаря победам в олимпиадах, а с боем, через пахнущие хлоркой больничные коридоры, через приемные покои и вычищенные до стерильности операционные. Ее руками вычищенные, руками, в которые запах дезсредств впитался так сильно, что понадобилось несколько месяцев, чтобы он окончательно выветрился. Днями и ночами Алена работала санитаркой, присматривалась, принюхивалась, привыкала к своей мечте, а вечерами готовилась к поступлению в медицинский. Два года…
За это время она научилась не только до блеска надраивать полы и посыпать хлоркой больничные уборные, она наблюдала и училась тому, что обязательно пригодилось бы ей в будущем. Уколы, клизмы, компрессы – эти стандартные сестринские манипуляции Алена освоила еще в первый год. А на второй заведующий кардиохирургическим отделением Антон Карпович позволил ей войти в святая святых – операционную, не до операции и не после, а во время. Алена на всю оставшуюся жизнь запомнила, что чувствовала, наблюдая, как большие руки Антона Карповича изящно и вроде бы играючи спасают еще одну жизнь, как пропитывается потом и темнеет зеленая хирургическая шапочка, а на прозрачных стеклах очков оседает конденсат, как операционная медсестра Танечка поглядывает на шефа поверх марлевой повязки, стараясь почувствовать и предугадать каждый жест еще до того, как он скажет веселым прокуренным голосом: «Танюша, не лови ворон. Где зажим?» В ту самую минуту, когда Антон Карпович прижег последний сосуд, наложил последний шов и все с тем же весельем в голосе спросил: «Ну что, Аленка, не передумала еще становиться Айболитом?» – она окончательно поняла, что сделала правильный выбор. Заведующий не стал дожидаться, что ответит ему рвущаяся во врачи санитарка Алена Прицепина, махнул рукой и, насвистывая что-то веселое, пошел размываться[7]. А она еще долго стояла в полной неподвижности, боясь спугнуть то хрупкое и радостное чувство, которое только что родилось в груди, пока медсестра Танюшка не толкнула ее локтем в бок и не сказала строго:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Девушка с серебряной кровью - Корсакова Татьяна Викторовна - Ужасы и Мистика
- Волчья кровь - Татьяна Корсакова - Ужасы и Мистика
- Усадьба ожившего мрака - Корсакова Татьяна - Ужасы и Мистика
- Новый мир - Маргарита Астахова - Ужасы и Мистика
- Большая книга ужасов – 29 - Ирина Щеглова - Ужасы и Мистика
- Последняя ступенька - Стивен Кинг - Ужасы и Мистика
- Агни Парфене - Светлана Полякова - Ужасы и Мистика
- Большая книга ужасов – 55 (сборник) - Эдуард Веркин - Ужасы и Мистика
- Проклятый любовью - Татьяна Купор - Русская классическая проза / Триллер / Ужасы и Мистика
- Только ты знаешь дорогу к небу! - Елена Нестерова - Ужасы и Мистика