Форма входа
Читем онлайн Мои девяностые: пестрая книга - Любовь Аркус
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
впервые — быть в толпе, частью ее. Я уже тогда понимала, что это уникальный миг (смеется): «Я была тогда с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был». То есть вот это «вместе». Очень странное чувство для человека моей профессии — быть не одной, не с артистами, а со всеми. Не знаю, насколько это важное событие было для страны. Наверное, для страны было гораздо важнее все, что было потом. Торможение реформ, обнищание населения, распри наверху, отголоски каких-то грязных склок, фарс, в который превратился суд над компартией, после чего все пришло к тому, к чему пришло. Не будем давать этому названия. К тем трем дням в августе 1991 года это не имело никакого отношения.
— В том, «к чему все пришло», вы обвиняете власть? Тех, кто пришел к власти?
— Хотелось бы. Но не получается. Сразу же после августа произошел неотвратимый, необратимый раскол между теми, кто был по эту сторону баррикады. И если бы не это обстоятельство, никакая власть бы не справилась с таким черным делом: уничтожить этот хрупкий, только возникший зародыш гражданского общества. Понимаете... Любая власть любит лесть, любая власть любит, чтобы ее обслуживали. И это сразу же началось, да еще как... Наперебой, перекрикивая друг друга, расталкивая друг друга, желая предугадать и предвосхитить малейшее желание...
— Как получилось, что люди, которые стояли там, так быстро переменились?
— Вот именно люди, которые стояли там, в большинстве своем не имели к этим пляскам вокруг пирога никакого отношения. Восьмой, что ли, подъезд Белого дома охраняли актеры. Руководителем этой команды был Игорь Кваша. Вы когда-нибудь слышали, чтобы Кваша рассказывал о своем участии в защите Белого дома? А по телевизору в последующие дни выступали в основном те, кто заглянул туда на часок или следил за событиями из собственной квартиры. Я даже не очень осуждала поначалу тех своих, кто потянулся в начальственные кабинеты с хвалебными одами и предложениями разнообразных услуг. Времена наступали смутные, экономически нестабильные: все боялись за свои театры, свои издательства, киностудии, музеи, журналы... Такие соблазны, очень понятные... Но потеря энергии, потеря цели, раскол и глобальная подмена произошли именно тогда, в первые месяцы после путча.
— Как скоро вы поняли, что плодами этой революции воспользовались совсем не те, кто ее защищал?
— Ну, это уж, конечно, потом стало ясно, что это вообще-то обычная история и по-другому, наверное, не бывает. Хотя... Мне казалось, что эти три мальчика не могли просто так погибнуть. Вы подумайте, судьба как распорядилась: погибли русский, татарин и еврей. Христианин, мусульманин и иудей. Архитектор, предприниматель и рабочий. Три слоя, три национальности, три вероисповедания. Судьба выбрала так, как не придумает человек. Много лет, проезжая через этот переход, где они погибли, я упрямо гудела. А сейчас перестала. Наверно, когда перестала, вот для меня и кончились 1990-е.
— Чем для вас — в главном — 2000-е отличаются от 1990-х? Какую примету нового времени вы считаете определяющей?
— Беспардонность. Неприкрытый цинизм. Отсутствие цели и смысла как идеологии. Огромная индустрия работает на то, чтобы уничтожить в человеке даже намек на «сверхзадачу». Рецепт прост: разбудить в человеке низменные страсти и внушить ему, что они всесильны, потому что они верны и естественны. Все эти реалити-шоу, заполонившие эфир: «Ты любишь подслушивать? Мы тоже! Давай подслушивать вместе! Тебе нравится читать чужие письма? А мы сейчас вместе и почитаем! Тебе хочется толкнуть слабого? Смотри, как здорово это получается! Не бойся, что дерьмо! Мы такие же!» Вот так. Оставайтесь с нами!
— Вы думаете, это чья-то продуманная стратегия?
— Это было бы смешно... И очень оптимистично. И по-своему даже прелестно. Потому что тогда этой продуманной стратегии можно было бы что-то противопоставить. У нее был бы автор или группа авторов, которых можно было бы разоблачить и вступить с ними в борьбу. Но вот беда. Никто персонально, ничья злая воля или дурная мысль за этим не стоит. Вы спрашивали о главных приметах нового времени? Вот еще одна: обезличенность. Можно, конечно, говорить о злодеях-телевизионщиках, о том, что они оборзели со своими рейтингами и готовы всю страну развратить и оболванить себе в угоду. Но ведь разве только они... Мне не хочется говорить про людей своей профессии, но когда молодые режиссеры (пауза) очень не успевают (пауза) и не пытаются успеть... обдумать пьесу, собрать свое ощущение от жизни в некий энергетический сгусток (пауза), без которого ведь нет и не может быть спектакля на самом деле!..
— В советское время молодые режиссеры были другими?
— В советское время, которое, как вы понимаете, я не собираюсь представлять в качестве идеала, в это советское время было одно ценное преимущество. Человек, жизнь которого состояла из бесконечных лишений и ограничений, вынужден был собственными силами выстраивать свои отношения с миром. А для этого нужно было трудиться душой. Другое дело, зачем, как, с какой целью, какими средствами, но трудиться душой! А теперь нам на каждый чих заготовлены рецепты и инструкции, модели, по которым мы должны жить, действовать, думать и чувствовать. Мы без дизайнера по интерьеру не догадаемся, какие занавески в комнате повесить. Без психоаналитика запутаемся в собственных воспоминаниях и не разберемся в отношениях с близкими. К чему нам мировоззрение, если есть модели выживания и процветания, которые для нас разработают специалисты, растолкуют СМИ и намертво закрепит в нашем сознании рекламная индустрия. Что же касается молодых режиссеров (я говорю не обо всех, конечно же) — они тоже вооружены рецептами скорого производства и успешной продажи своей продукции. Рецепты нехитрые. Продукция тоже.
— Как вы думаете, 1990-е здесь сыграли какую-то роль?
— Знаете, что меня пугало тогда? Человек, приходящий в театр — даже в театр! — изначально был раздражен. Заранее готов к тому, что его обманут, его обидят, ему недодадут. Он покупал билет и спрашивал: «Это плохие места?» Раздражение наготове. Мгновенная готовность к агрессии. К отпору. К тому, чтобы дать сдачи, не дожидаясь нападения. Думаю, что это было результатом очень непростой жизни. Какого-то нового и непривычного ритма этой жизни, несоразмерного человеческой психике.
— Ну, это был такой общий невроз.
— Это
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мои девяностые: пестрая книга - Любовь Аркус бесплатно.
Похожие на Мои девяностые: пестрая книга - Любовь Аркус книги
- Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова - Сергей Васильевич Максимов - Прочая старинная литература / История
- Он уходя спросил (адаптирована под iPad) - Акунин Борис "Чхартишвили Григорий Шалвович" - Прочая старинная литература
- Белая фея - Enuma Elish - Прочая старинная литература
- Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке - Matthew Ford - Прочая старинная литература
- И ничего под небом, кроме Бога… - Даниил Константинович Диденко - Прочая старинная литература / Поэзия
- Русско-украинская война - Сергей Николаевич Плохий - Прочая старинная литература
- Женщина и Бог - Алекс Миро - Прочая старинная литература / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Митридат - Полупуднев Виталий Максимович - Прочая старинная литература
- Механики. Часть 104 - Александр Март - Прочая старинная литература
- Дитя сказки - Елена Васюк - Прочая старинная литература / Детские приключения / Прочее
