«Нас пригласили для того, чтобы мы ответили на вопрос о том, следует ли применить атомную бомбу. Я полагаю, что этот вопрос нам был задан в связи с тем, что группа знаменитых и авторитетных ученых представила петицию, требовавшую отказаться от применения атомной бомбы. Разумеется, это было бы желательно со всех точек зрения. Но мы почти ничего не знали о военной обстановке в Японии. Мы не знали, можно ли принудить ее к капитуляции другими способами и действительно ли неизбежно наше вторжение в Японию. Более того, в нашем подсознании укоренилась мысль, что вторжение в Японию неминуемо, ибо нам это внушали…
Мы подчеркнули, что, на наш взгляд, звание ученого еще не делает нас настолько компетентными, чтобы мы были правомочны судить о том, следует ли применить бомбы или отказаться от них; что наши мнения разделились, как они разделились бы и у других простых смертных, если бы они знали сущность проблемы. Мы указали также на два самых главных, по нашему мнению, вопроса: во-первых, необходимость спасения человеческих жизней во время военных действий, а во-вторых, реакцию на наши действия и те последствия, которые отразятся на нашем собственном положении и на устойчивости международной обстановки после войны. Кроме того, мы добавили, что, по нашему мнению, эффект от взрыва одного такого снаряда над пустыней не сможет произвести достаточно сильного впечатления».
Первый атомный взрыв
Таким образом, представителям армии практически была предоставлена свобода действий. В Лос-Аламосе, в условиях знойного и сухого лета, велась напряженная работа. Генерал Гровс назначил испытание первой бомбы на середину июля. 12 и 13 июля составные части снаряда в секретном порядке доставили в район Аламогордо и подняли на металлическую башню, сооруженную посреди пустыни.
Для Оппенгеймера, как и для генерала Гровса, это были самые волнующие дни жизни. Взорвется ли бомба? По расчетам она должна была взорваться, но в расчетах могла оказаться ошибка. Во время последних приготовлений было несколько технических неполадок; правда, их быстро устранили, но они были, значит, предвидеть все заранее невозможно.
В два часа ночи 16 июля все участники эксперимента находились на своих постах, в пятнадцати километрах от «пункта ноль»; Громкоговорители передавали танцевальную музыку. Взрыв был намечен на четыре часа, но из-за плохой погоды его перенесли на пять тридцать утра. В пять пятнадцать все надели темные очки и легли ничком на землю, отвернув лицо от «пункта ноль». В пять тридцать ослепительный белый свет, ярче лучей полуденного солнца, залил тучи и горы. «В этот момент, – пишет Юнг, – каждый забыл о том, что намеревался делать», застыв, словно в столбняке, пораженный силой взрыва. Оппенгеймер, который изо всех сил вцепился в одну из стоек контрольного поста, вспомнил вдруг отрывок из «Бхагавад Гиты», древнего индийского эпоса:
Мощью безмерной и грознойНебо над миром блистало б,Если бы тысяча солнцРазом на нем засверкала.
Затем, когда гигантское зловещее облако высоко поднялось над местом взрыва, ему вспомнилась еще одна строка: «Я становлюсь смертью, сокрушительницей миров».
Так говорил божественный Кришна, повелевающий судьбами смертных. Но Роберт Оппенгеймер был только человеком, на чью долю выпала непомерно великая власть.
Быстро распространившись в научных кругах вопреки всем стараниям сохранить это в тайне, весть о взрыве чрезвычайно усилила оппозицию ученых, выступивших против применения атомной бомбы, по крайней мере, без предупреждения гражданского населения. Взрыв экспериментальной бомбы в Аламогордо обнаружил, что расчеты физиков оказались неверными, но ошибка носила характер, обратный тому, чего опасался Оппенгеймер. Мощь снаряда далеко превзошла все ожидания. Наименее удаленные от «пункта ноль» измерительные приборы были попросту уничтожены; Стало ясно, что атомное оружие явится орудием всеобщего истребления.
Сциллард направил президенту Трумэну петицию за подписью шестидесяти семи ученых, но она, как и предыдущая, не возымела никакого действия, так как попала в руки к Оппенгеймеру и трем другим ученым-атомникам из Временного комитета.
Нельзя не удивляться тому, с каким отчаянным упорством столько участников Манхэттенского проекта боролось против доведения своего же дела до логического конца. Авторы «Доклада Франка» объясняли это так: «…ученые считали себя обязанными закончить свои исследования в рекордный срок, так как они боялись, что немцы окажутся технически подготовленными для производства подобного же оружия и что германское правительство, лишенное всяких сдерживающих моральных стимулов, пустит его в ход».
В июле 1945 года Гитлер уже был мертв, а Германия оккупирована. Оставалась Япония. Ученые-атомники могли опасаться, что она еще будет сопротивляться, если на нее не сбросят бомбу. Но у вашингтонских правителей уже не было на этот счет никаких сомнений. Начиная с апреля представители японских вооруженных сил, находившиеся в Швейцарии, неоднократно пытались узнать, на каких условиях американцы примут капитуляцию Японии. В июле сам микадо попытался начать переговоры через своего посла в Москве (СССР еще не объявил войну Японии), вести эти переговоры, был уполномочен принц Коноэ.
Никто уже не сомневался в том, что Япония будет разгромлена летом 1945 года. По соглашениям, заключенным между США и СССР, Советский Союз должен был объявить войну Японии, а Объединенные Нации – потребовать от Токио безоговорочной капитуляции, Вот почему попытки представителей Японии не встретили никакого отклика. Но 6 августа над Хиросимой взошло «солнце смерти». А 9 августа пришла очередь Нагасаки. По мнению некоторых историков, изучавших документы того периода, взрывая атомную бомбу, США не только демонстрировали свою силу на пороге новой эры международной политики; они хотели также, одержав молниеносную победу, предупредить вступление СССР в войну и тем самым устранить его от окончательных расчетов на Дальнем Востоке.
Вот чему в итоге послужили труды Оппенгеймера и всего научного коллектива, работавшего в Манхэттенском проекте.
V. «Охота за ведьмами»
Большинство ученых-атомников, работавших в Манхэттенском проекте, восприняло взрывы атомных бомб и конец мировой войны как свое освобождение. Их обуревали противоречивые чувства: они были напуганы и вместе с тем горды достигнутым успехом, ставшим теперь достоянием гласности. Но ход событий заставил замолчать терзавшую их совесть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
