Форма входа
Читем онлайн История одного путешествия - Гайто Газданов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Мир звучал для него двумя десятками первоначальных мелодий, он пропускал их бесчисленные изменения, он видел так много и быстро, что ему не оставалось времени слушать.
После первых же парижских разговоров с Александром Александровичем Володя явственнее, чем когда-либо, ощутил тревогу за этого человека. Александр Александрович "душевно задыхался", как сказал Володя Николаю, рассказывая об этих встречах. - Он слишком чувствителен, il n'a pas la peau assez dure {у него недостаточно грубая кожа (фр.).}, - говорил Володя, чтобы безболезненно переносить ту чудовищную нелепость, мерзость и идиотизм, в которых протекает нормальная человеческая жизнь. - Нам ничего, а он не может.
Вирджиния чрезвычайно любила порядок и не выносила плохо рассчитанных или непредусмотренных вещей. Все должно было быть предвидено до мельчайших подробностей, до цвета носового платка, до количества и размера пуговиц на платье. За стол надо было садиться именно без четверти восемь, в театр выезжать бей двадцати пяти девять; все события следовало обсудить заранее, и при этом детально.
За две недели до пикника Вирджиния начала беспокоиться о провизии: что надо взять и в каком количестве. Володя стал спорить, говоря, что достаточно нескольких сандвичей. Николай настаивал на холодной телятине. Вирджиния не соглашалась ни на то, ни на другое; и, как это ни было странно, в этом вопросе оказалось труднее столковаться, чем в споре о литературе или театре.
Тогда Николай нашел выход:
- Оставьте все заботы, я это устрою. Вирджиния, ты ничего не имеешь против приглашения мистера Свистунова?
- Ты прав, очень хорошо, - сказала Вирджиния.
- Что за нелепость? - спросил Володя. - Свистунов и вдруг мистер. Какой же он, к черту, мистер, если он Свистунов? И кто он такой вообще?
- Как, ты не помнишь? - сказал Николай. - Это Свистунов, Сережка Свистунов. Он у нас бывал - в Ростове и Севастополе. И Николай объяснил, что Сережа женился на француженке из Канады и что история его вообще поучительна. По словам Николая, правдиво написанная история Сережи должна была представляться не как авантюра, не как роман, не как поэма, а как бесконечно длинное меню. Если среди товарищей Сережи бывали разногласия и сомнения по поводу того, что им ближе и интереснее всего - социальные вопросы, искусство или даже коммерция, у Сережи этих сомнений никогда не возникало: ему всегда было ясно, что и общественные вопросы и искусство могут рассматриваться только как вещи второстепенные и несущественные. Главное же в его жизни - чему он никогда и ни при каких обстоятельствах не изменял - был вопрос о том, что, как и в каком количестве есть.
- Было что-нибудь страшное в твоей жизни? - спросил его однажды Николай, У Сережи была круглая голова, кожа розовая - как уши маленького поросенка, по определению Вирджинии - мечтательные; черные глаза, очень широкая и высокая грудь и крепкое короткое тело.
- Я пережил необычайные, да, прямо страшные страдания, - нахмурившись при одном воспоминании об этом, сказал Сережа. - Нечеловеческие. Я был болен брюшным тифом, и мне не давали есть. Я был близок к самоубийству.
И революция, и война, и заграница, все это представляло для Сережи сложную прелесть, смесь вкусов и запахов: запах сена и чуть-чуть подгоревшая полевая каша; удаляющаяся стрельба на окраине деревни и холодное, густое молоко с белым хлебом и сотовым медом; ночной десант с моря и утренняя ловля крабов, которых он варил на костре, - и нежный их вкус, почти мечтательный, отличавшийся от вкуса раков тем, что он заключал в себе еще влажную прелесть моря. Потом, в Константинополе, ни с чем не сравнимый, душистый кебаб в греческом ресторане и киевские котлеты - с маслом внутри, с далеким, облачным вкусом и тугое, старое вино, волшебно густое и неповторимо прекрасное. Потом Вена, где в ресторане не подавали к столу хлеба, то есть так просто не подавали, точно было естественно обедать без хлеба, - и где, конечно, Сережа пробыл лишь несколько дней. И потом, наконец, Париж. Сначала Сережа мыл тарелки в ресторане, потом стал помощником повара; и ему предстояла бы несомненно блистательная кулинарная карьера, если бы в этот период своей жизни он не встретил свою будущую жену. Она приехала во Францию, недавно овдовев, из канадских просторов; с Сережей она познакомилась в кинематографе, где оказалась его соседкой. Он держал в руке бумажный мешочек с виноградом, - конечно, самым дорогим и самым лучшим - и молча протянул его своей соседке, которая так же молча, автоматическим движением, взяла самую большую кисть. - У тебя, голубушка, губа не дура, тихо сказал Сережа по-русски. На третьей кисти начался разговор. По необъяснимому совпадению, оказалось, что она так же любила есть, как он, toutes proportions gardees {в соответствующей пропорции (фр.).}, - говорил Сережа с извиняющейся улыбкой. И через некоторое время Сережа женился. Это произошло не сразу - и была минута, когда брак мог расстроиться. Это случилось вечером, после обеда в маленьком ресторане Латинского квартала, где готовили лучше всего в Париже blanquette de veau {телятину под белым соусом (фр.).}. Сережа провожал свою невесту домой, дорогой был мрачен и нахмурен.
- Что с вами? - спросила она.
- Моя дорогая, - сказал Сережа, - я очень грустен.
- Но по какой причине? Вы разлюбили меня?
- О, нет! - Столько воспоминаний связывали Сережу с этой женщиной - за такое короткое время тающее мясо поросенка в "Au cochon de lait" {"Поросенок" (фр.).}, прохладный виноград в первый вечер их знакомства, дикая утка, которую они однажды ели на Монпарнасе, и этот blanquette de veau {кусок телятины под белым соусом (фр.).}, вкус которого еще не исчез, еще не растворился в воздухе, и губы и небо Сережи еще хранили это хрупкое воспоминание.
- О, нет!
И он объяснил, что не имеет права жениться, но не решался об этом говорить, стремясь сохранить как можно дальше эту очаровательную иллюзию счастья. Она молчала.
- Но, наконец, что же это? - Ей вспомнилась история одного расстроившегося брака - из-за того, что у жениха оказался туберкулез. Но Сережа был так здоров, и это было так очевидно...
- Я беден, - сказал Сережа с глубоким вздохом. Он вздохнул, и когда он опять втянул в себя воздух, ни вкуса, ни запаха Maquette уже не оставалось.
- Я с вами не желаю разговаривать, - резко сказала она. - Завтра же отправляйтесь в мэрию, в комиссариат, куда хотите, и вечером я вас жду с документами. Она притянула его к себе и поцеловала, - и вдруг Сережа с удивлением почувствовал - это было беглое, тотчас исчезнувшее ощущение, что его связывают с этой женщиной еще какие-то иные вещи, далекие от ресторана и похожие, как он сказал потом Николаю, на полевые цветы. - И тогда я понял, - говорил он, - что, может быть, я не только обжора.
И этот самый Сережа Свистунов был теперь приглашен Николаем на пикник, и ему была поручена забота о провизии.
* * *
Володя неоднократно замечал, что дни, наиболее запоминающиеся и наиболее важные в его жизни, чаще всего не содержали никаких событий. Это были обычно прозрачные, холодноватые дни весны или осени; каждый из них был непохож на другой, каждый нес с собой новую волну ветра, за которой открывался еще неизведанный, как казалось, простор. Казалось, что воздух долго был неподвижен, как давно остановившаяся жизнь; и вот одну незабываемую минуту в городе, на улице происходил точно незримый уход всего, что было дорого и нужно и близко; точно улетали птицы и за ними тянулся медленный клубящийся вихрь уходящих чувств, воспоминаний и слов - как след воды за кормой парохода. Вот ушло одно, теперь уходит другое, и кто знает, в какой стране, под каким чужим небом опять остановится это движение и все снова полетит вниз, как листья?
- Летит саранча, - вспоминал Володя рассказ Александра Александровича об африканском путешествии, - и наталкивается на встречный ветер; и такое впечатление, точно она встречает стеклянную стену и падает вниз с особенным, сухим шорохом.
Александр Александроич уже третий день лежал в постели с высокой температурой. Володя приходил к нему каждый вечер. Белая комната Александра Александровича теперь стала особенно похожа на больничную палату - и когда Володя подумал об этом, он представил себе, что в один прекрасный день он может войти и увидеть ставшее навсегда неподвижным тело Александра Александровича.
Он шел по улице и вспоминал вечерний вчерашний разговор.
- Надо странствовать, Володя. Надо уйти, меня всегда тянет, всю жизнь. Но я не могу, я свалюсь на первом переходе, у меня плохие легкие и никуда не годное сердце. Вот вы, Володя, другое дело.
- Странствовать, - повторил теперь Володя. Он представил себе дорогу, поля, реки, города, бесконечные российские пространства, болота, леса, большаки, и вот все то же тревожное ощущение, точно улетают птицы. "Paris Soir!" {"Вечерний Париж" (фр.), название газеты.} - закричал газетчик рядом с Володей; Володя посмотрел на него, не понимая. - Да, надо уезжать. Прохладный ветер, дувший весь день, внезапно стих, воздух стал тяжелее и жарче; был конец мая, густо зеленели каштаны. Над деревьями высоко и медленно летело небо, белое облако покрывало конец его далекого полукруга. Володя посмотрел наверх. В России были другие облака - не такие, как здесь, - так же, как солнце, заходящее за огромный простор полей, колоколен и лесов. Какая загадочная вещь, какая страшная, непостижимая сила разлилась в морях и реках, вытянула из земли дубы и сосны - и где начало и смысл этого безвозвратного движения, этого воздуха, насыщенного тревогой, и этой глухой тяги внутри, немного ниже сердца?
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу История одного путешествия - Гайто Газданов бесплатно.
Похожие на История одного путешествия - Гайто Газданов книги
- Нищий - Гайто Газданов - Русская классическая проза
- Вечерний спутник - Гайто Газданов - Русская классическая проза
- Ночные дороги - Гайто Газданов - Русская классическая проза
- Письма Иванова - Гайто Газданов - Русская классическая проза
- Товарищ Брак - Гайто Газданов - Русская классическая проза
- Знаменитая книга - Александр Грин - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Ученые разговоры - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Шаг за шагом - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Путешествия во время пандемии - Владимир Александрович Дараган - Русская классическая проза
