Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он быстро трезвел, и по мере того, как улетучивалось опьянение, голос его становился тише, и сам он тускнел, как затухающий уголь.
Тоже теряя интерес к игре, часто высасывая дым из папиросы, говорил, больше обращаясь к Абатурину:
— Вишь ты, плохую жену взять легко, да ужиться с ней трудно. Известно, куда черт не поспеет, туда бабу пошлет. А у меня такая была — и черта уходит. Шкодила, вроде весенней кошки. И мальчонков моих издергала, никакой совести.
— Сам заварил кашу, небось, — сухо заметил Линев.
— Может, и так, — хмуро согласился Кузякин. — И я не гладкого склада. Вот и ушел — обоим лучше.
— А как же она?
— А чего ей сделается? Второго мужа донашивает.
— Детей жалко, — искренне покачал головой Абатурин. — Они-то ни при чем, мальчишки. Тянет к ним?
— Тянет, — уныло сознался Кузякин. — Я и денег им ношу, и какие-никакие игрушки, бывает.
Махнул рукой:
— Такую горечь — горькой и запить только.
Он уже совсем отрезвел, покорно глядел в глаза Линеву и говорил теперь, обращаясь только к нему:
— Я ведь не запойца какой, не так, как другие — неделю, а то и две хлещут. Я помаленьку, в норме, то есть. Не в перебор.
— Совсем не надо пить, Гордей Игнатьич, — сказал Абатурин, с жалостью и неосознанным раздражением вглядываясь в серое лицо Кузякина. — Ведь губите себя. Для чего же?
— Нельзя мне не пить, — твердо сказал Кузякин. — Поздно. И душа требует, и тело тоже. Не выпью — враз помру. Научно доказано.
Он помолчал, поморгал редкими ресницами, сказал, сокрушаясь:
— Я разве ж не понимаю? Понимаю. С водкой какая жизнь? Глупость одна. Да вот хуже жены, окаянная: и разводу не дает.
Огорченно поскреб в затылке и, видно, решив, что перехватил в самоуничижении, решительно покрутил головой:
— Так ведь все не святые. Вот и табак, скажем, яд. А курите. А я не курю. Сохраняю себя, как умею.
— Погоди, ты ж только окурок бросил, — удивился Линев.
— Ну, это так. Раз в год. Как детишков припомню.
Казалось, разговор этот был самый добропорядочный, без шума и передержек, но у Абатурина копилось такое ощущение, будто воскресный день совсем испорчен. Этот нескладный и несчастный, вероятно, человек был плохо понятен ему, и Абатурин злился на себя, что не знает, как поступить и чем помочь.
— Не погуляем ли? — спросил он у товарищей.
Линев отказался: «занят». Блажевич на вопрос Абатурина не ответил сразу. Он закурил и, переминаясь с ноги на ногу, сказал Павлу:
— Тебе ж все одно, куда идти? Может, в диспансер сбегаем? Катя сяго́ння дежурит.
— Сбегаем, — безучастно отозвался Павел.
Они вышли на улицу. По степному юго-западу Урала пошаливали метели; перелетные птицы давно откочевали к теплу, и только вороны и воробьи продолжали выклевывать из затвердевшей земли свое ежедневное пропитание.
Город, только с одной стороны прикрытый холмами, продувало насквозь.
Павел шел, хмуря брови, почти не глядя вперед. Он был недоволен собой. То, что с ним делалось, смахивало на дурной сон. Она подсаживалась к нему, эта женщина, когда он засыпал, и беседовала с ним, беззвучно шевеля губами, когда он был один. Павел, робея, перебирал в ладонях ее русые волосы, лившиеся в руки, как топленое масло.
«Она же замужем», — уныло корил он себя и уже знал, что это — слабый повод, чтобы не думать о ней. Думал и снова сердился: «Я и не видел-то ее, как следует. Всё — в темноте. Может, сам сочинил ее красоту… Ну, ладно, пусть красива. Что из того?..»
— Няха́й Катя тебя… с тою… трэ́ба вам познакомиться… — донесся до него голос Блажевича.
— С кем познакомиться, Гриша?
— Ну, с той… с докторшей, что ли. Я ж ба́чу, ты по уши влюбленный.
— Не знаю… — смутился Павел. — Неловко это. Муж у нее. Да и с чего вдруг?
— Ты просто побачь ее. А после видно будет.
Они вдвоем вошли в диспансер. Дежурная санитарка вызвала Катю. Когда та пришла, Блажевич кинул Павлу:
— Ты, Паня, пока на дворе постой. Нам пошептаться трэ́ба.
Павел вышел на Садовую и закурил. Было холодно, но ясно, и отсюда через пруд виделось, как дым из заводских труб заносит на Комсомольскую площадь и пятый участок.
Абатурин вздохнул. Голова была в тумане, трудно думалось. Казалось: что-то он делает не так.
Вскоре вышел Гриша, весело подмигнул:
— Катя ее покличет зараз. Ты скажи: «У меня сэ́рца болит».
— Зачем же врать? — растерялся Павел. — Я не могу.
— У тебя, правда, сэ́рца болит, — усмехнулся Блажевич.
И, подергав себя за усы, сообщил с мальчишеской гордостью:
— Я подумал, не просто так.
Катя вышла не одна, это было слышно по разговору. Павел смотрел в сторону, и ноги у него сразу стали деревянные.
— Какой из них? — услышал он суховатый строгий голос, и в то же мгновение почувствовал, как странная счастливая слабость разлилась по всему телу. Это был совсем не т о т голос, и Павел почти спокойно поднял глаза на врача.
— Простите, — забормотал он, окидывая взглядом пышную золотую шевелюру женщины, для которой строгий белый халат был уже тесен. — Мне лучше.
— Очень рада, — равнодушно сказала женщина. — Желаю всех благ.
Когда за доктором захлопнулась дверь, Катя спросила:
— Понравилась?
— Кто?
— Наталья Андреевна, кто же еще?
— Нет.
— Что — нет?
— Не понравилась.
Блажевич удивленно скосил глаза на Абатурина.
— Это не она, — сказал тихо Павел.
— У нас больше нету с такими волосами, — запротестовала Катя, все еще не веря словам Павла. Ей казалось, что Наталья Андреевна вблизи просто не приглянулась Абатурину.
— Она же тогда из диспансера выходила, та женщина, — развел руки Павел.
— Ну, мало ли что. Может, мужа наведывала или родственника. У нас ведь тут подолгу лежат. В хирургическом.
— Конечно, наверно, мужа наведывала, — уныло согласился Павел.
Гриша оставался ждать Катю с дежурства. Павел несколько минут постоял молча, что-то решая про себя, потом кивнул Блажевичу и направился к трамвайной остановке.
Через полчаса он вышел на Комсомольской площади, повернул на Пушкинский проспект и зашагал к театру. Он был снова уверен, что встретит женщину там, где уже дважды увидел ее.
Шел медленно, каждая женщина вдали казалась ему той, которую ждал, и всякий раз это была не она.
Он избродил проспект, обошел прямые улицы Кировского района, так и не встретив ее. Она живет где-то здесь, Павел был в этом уверен. Кого навещала в туберкулезном диспансере? Мужа? Родных? Неужели — мужа?
Уже больше ни на что не надеясь, Павел вернулся к трамвайной остановке у театра.
С юга, из степи, шла метель, тыкалась в невысокие деревья, заметала лицо серым, смешанным с дымом, снегом.
И
- Живая мозаика - Людмила Константиновна Татьяничева - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Мне не стыдно быть патриотом - Владимир Бортко - Публицистика
- Наша первая революция. Часть II - Лев Троцкий - Публицистика
- Интервью как «Вишневый сад» - Дмитрий Губин - Публицистика
- Знак Z: Зорро в книгах и на экране - Андрей Шарый - Публицистика
- Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
- Партии в XXI веке — есть ли им место в политике? - Внутренний СССР - Публицистика
- Последнее прибежище. Зачем Коломойскому Украина - Сергей Аксененко - Публицистика
- Этот мой джаз - Михаил Кулль - Публицистика
- Прииск в тайге - Анатолий Дементьев - Советская классическая проза