Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Наверное, он из самых заблудших, — думает человек в черном. — Наверное, он из тех, что утратили и рассудок, и свое место в мире». Его пальцы разжимаются, монета со звоном падает на мостовую.
Человек в плаще отворачивается.
Но тут Отверженный хватает его за руку, на удивление ловко разворачивается и с ним оказывается лицом к лицу. Из щербатого рта вырывается зловонное дыхание. Человек в плаще содрогается от отвращения. Он бы вырвался, но Отверженный цепко держит его, не сводит с него безумных, немигающих глаз и пытается, шамкая, выговорить нечто, смутно напоминающее слова из песни:
Как угадашь, што ш ветки...
Ешли ты к дереву шмеха...
Отверженный заходится в кашле, но руки человека в черном не отпускает. Человек в плаще поджимает губы. Ему знакома эта песня. Это древний зензанский гимн, разошедшийся по стране во времена правления Святой Императрицы. В то время менестрели исполняли эту песню, под нее водили хороводы, она была популярна и при дворе. А теперь она превратилась в колыбельную, ее мурлыкали, чтобы убаюкать не желающих засыпать младенцев. Быть может, она убаюкает и Отверженного? Быть может, этот загубивший свою жизнь молодой человек жаждет, чтобы его убаюкали, успокоили?
И тут человек в черном крепко сжимает руку Отверженного и начинает напевать:
Как угадаешь, что с ветки сорвешь,
Если ты к дереву смеха придешь?
Влаги живительной лучше испей
Вместе с четой королевской мечей.
Да! Да!
Улыбка трогает губы Отверженного. Он готов от благодарности опуститься на колени. Он и вправду, обмякнув, опустится на булыжники мостовой через несколько мгновений, но вовсе не от того, что им овладеет несказанная благодарность. С тем же изяществом и ловкостью, с какими до того вынул из кармана монету, человек в черном плаще вынимает нечто другое. То, что он вынул из кармана, не сверкает под луной, хотя предмет этот мог бы ярко блеснуть. Не блестит он только потому, что человек в черном отвернулся от луны. Со стороны может показаться, будто он обнялся с Отверженным. На физиономии Отверженного застывает гримаса восторга... она не тает, лицо его становится все более и более счастливым, оно словно бы озаряется собственным светом. Он догадывается о том, что сейчас произойдет.
Кинжал легко пронзает его живот.
Луна озаряет выпученные белки, но Отверженный не издает ни звука. Он молчит даже тогда, когда лезвие кинжала скользит выше и вспарывает его грудь, снова опускается и снова скользит вверх.
Еще мгновение — и все кончено.
Человек в плаще удовлетворенно вздыхает, почувствовав, как повисает на его руках отяжелевшее мертвое тело. Почему он убил Отверженного? Быть может, его охватило сострадание, по силе сравнимое с похотью, и ему страстно возжелалось удалить из мира живых этого несчастного? Легким движением он выдергивает кинжал, быстро, умело закрывает рану лохмотьями, поднимает почти невесомое тело и несет его к парапету.
Воздух так сыр и плотен, что всплеска воды почти не слышно.
Человек в плаще спешит прочь, громко стучат его каблуки по мостовой. Впереди его ждут узкие улочки, ведущие ввысь, к храму Агониса. Позади валяется на камнях золотой тираль — на том месте, куда упал.
Да-да, скоро начнется Собрание.
Раджал не смог уснуть.
Как он жалел о том, что ночь выдалась холодная и дождливая! В разгар сезона Терона ваганы частенько спали под открытым небом, в тишине, наполненной тысячами ароматов и нарушаемой только ленивым бормотанием реки и редким стрекотанием насекомых, далеким уханьем совы да вялым потрескиванием догорающего костра. Раджал лежал бы на мягкой и прохладной траве, глядел бы в черное небо, усыпанное бриллиантами мерцающих звезд.
Сегодня это было не суждено.
Ваганы сумели-таки откатить фургоны подальше от реки, ближе к стенам города. Теперь их лагерь притулился к самым деревьям. Днем деревья заслоняли лагерь со стороны Белесой Дороги и змеистой извилины Петли Воспера. Досюда река добраться не могла, а Раджал все равно волновался, и сердце его учащенно билось. Охваченный тоской, он плотнее закутался в одеяло, заворочался. По холсту, которым был обтянут фургон, непрерывно колотил дождь. Как Раджал завидовал сестренке, которая в эту ночь осталась в теплом фургоне Великой Матери! Мальчиков отправляли спать в фургон Дзади — колымагу из растрескавшихся досок, из которых тут и там торчали ржавые гвозди.
Для Дзади это был привычный, родной дом. В любую погоду он мирно спал здесь, свернувшись калачиком и дыша медленно и ровно, словно собака. "Как странно, — думал Раджал, — что
Дзади стал героем". Уже не в первый раз он спас лагерь. А может быть, он и правду единственный среди них истинный герой? А ведь утром толстяк-великан ничего не вспомнит. Он ничего не будет помнить о том, что стряслось днем. А днем все было так ужасно...
Правда? Или нет?
Порой Раджал ловил себя на том, что размышляет, так ли уж плохо быть дурачком. А может быть, дурачкам жилось лучше? Наверное, намного лучше.
Шлеп! От промокшего холста отделилась капля воды и упала на щеку Раджала.
Капля была холодная как лед.
Раджал вспоминал о странствиях, о долгом пути с севера по Белесой Дороге. Сколько раз они ночевали в стогах, в лесу, в степи, на кукурузных полях? Где-то посреди Гариона они заночевали на ветвях древнего дуба, опасаясь нападения степных волков. А еще как-то раз ночевали на озере, забравшись на огромные листья водяных лилий. А еще... еще была ночь, которую они коротали на поле подсолнухов, и когда утром проснулись, то им показалось, что за ночь мир стал желтым. Желтое небо, желтые тени, желтые лепестки, шевелящиеся под легким ветерком.
«Похоже на волшебство», — сказал тогда Раджал.
«Это и есть волшебство», — сказал Нова.
Раджал с тоской устремил взгляд туда, где мог бы спать Нова. Вернется ли он? Утро на поле подсолнухов... это было такое хорошее воспоминание, одно из многих хороших воспоминаний. Но, похоже, за хорошими временами всегда следовали плохие, и плохих дней было больше.
Раджал снова стал думать о вчерашней драке. Он понимал, что драться не стоило, но как он мог сдержаться? Нова повел себя как дурак, как самый настоящий дурак, не желающий думать ни о чем. И то, что случилось с Дзади около калитки для прохода ваганов, случилось из-за Новы, уж в этом можно было не сомневаться. И все же Великая Мать его ни в чем не винила. Она только сказала о том, что Раджалу и Нове следует жить дружно и любить друг друга.
Бедняга Раджал! Он снова и снова был готов повторять: «Я буду любить его, как брата».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Академия Тьмы "Полная версия" Samizdat - Александр Ходаковский - Фэнтези
- Книга мечей - Фред Саберхаген - Фэнтези
- Ученик Проклятого (СИ) - Бернис Лилия - Фэнтези
- Кровь королей - Ольга Силаева - Фэнтези
- Время волка - Александр Абердин - Фэнтези
- Двоюродная Анна - Юлия Поверинова - Фэнтези
- Пояс из леопарда. Тройка мечей - Андрэ Нортон - Фэнтези
- Терновый Король - Грегори Киз - Фэнтези
- Конан и амулет небесного народа - Брайан Толуэлл - Фэнтези
- Танец Арлекина - Том Арден - Фэнтези