Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ниже был текст, который я смутно помню, последняя фраза, кажется, была: Это отец. Теперь я прокрутила чистые страницы вниз, ожидая увидеть текст, отодвинутый громадным пробелом, но за громадным пробелом вместо тех нескольких фраз была одна другая.
Посланник Божий.
А. В. поехал к родственникам по отцу в Талдом. Я почистила и сварила картошку. Комнаты только что, к похоронам, очевидно, были убраны, окна и полы вымыты. В сенях нашла лейку и полила растения на подоконниках. Эти растения все были черствые, суровые листьями, неухоженные, но явно здоровые. Словно бы старые, но не ветхо-старые и не томная архаика, а задубелые.
В эркер переставила поролоновое кресло – пригодится ждать А. В. Если Саша у окна после похорон матери и смотрит на улицу, то он в эркере. Сюда как раз встает инвалидная коляска. Я вспомнила стертые фразы: К калитке идет мужчина; Это отец. Почему не написать: «К калитке идет отец»?
О том, кто одержим беспокойством, почему-то говорят «волнуется». Между тем как в волнах – воды, травы – есть покой движения, скорее зримо бесконечного, чем однообразного.
Постояла за домом, перед кустами смородины, глядя поверх них, как будто они пришли попросить о чем-то, а я тяну время. Поверх был чей-то дом с низкими качелями в огороде, с лопухами тыкв. Дошла до оврага, там внизу тек ручей, переложенный в нескольких местах полосками шифера. Я не заметила его накануне, когда мы шли оврагом, из-за дождя.
Земля просохла. Сидела на земле, одинокий колос вейника (рядом), для цвета которого нет названия – близко к стволу сосны, но прозрачнее. Сидела в себе, как в уютном кресле.
Побег травы. Побег воды.
Над оврагом с той стороны девочка лет одиннадцати поднялась на свое крыльцо, неся в одной руке пластиковое ведерко, полное, и вошла внутрь сквозь вьетнамские занавеси. Поезд позвал и простучал колесами.
Я подходила к дому, когда он вышел из другой половины и направился как бы поперек мне.
– Здравствуйте!
Немного опередил и стоял под козырьком, приветливо меня изучая.
– Здравствуйте.
– Вчера увидел, что свет зажегся, не хотел тревожить с дороги. Михаил Иваныч. – Дал покачать свою ладонь, не сжимая. – А вы – Марьяна… Очень наслышан, приятно познакомиться. Саня, то есть хозяин дома?
– В Талдоме, у родственников. Приедет часам к семи. Проходите!
– Ага. Я уж дожидаться не буду, а чаю так попил бы! Простите, сам тут как у себя…
Он не смотрел на меня, и казалось, что это будто такое исконное мужское правило – не смущать хозяйку, женщину во время ее хлопот, почти как во время туалета. Не смотреть в глаза молодой и незнакомой, другой, как бы не смотреть в глаза чему-то совсем умильно другому. Дочери.
– Мы в детстве кореши были не разлей… Во-первых, соседи. Во-вторых… Василий Адрианыч, царство небесное, меня еще к тому же Сане сосватал – видел, что я не оторви да брось, спокойный такой… Ха! Это я вначале за Василий Адрианычем хвостом ходил, уже потом и к Алексан Василичу проникся. Мы пацанята были – думали, что деревня называется в честь его отца. Все его звали Андрианычем, а мне Саня объяснил, что это неправильно, что такого имени вовсе нет – Андриан, а есть Андрей и Адриан, и это два разных имени, просто люди по привычке вставляют букву, по созвучию. Адриан был римский император… А батюшку Василия Адрианыча так звали потому, что батюшка его, Санин дед, был взаправдашний батюшка, то есть священник. Мама его застала… Помер вовремя, не при нем церкву раскурочивали… А чайник у вас никогда не засвистит. Смотрите, вы же носик не закрыли! Так бы он у вас кипел, кипел, да и не закипел бы…
Чайник с отверстым носиком будто задыхался, сам просил пить.
– А церкву лет десять восстанавливают и еще лет десять будут, вот помяните мое слово. Разворотить небось ни копейки не стоит. Спасибо хоть на кладбище поставили – тоже тому назад лет десять – архангела Михаила, моего покровителя, есть куда раз в год, в именины, прийти помолиться. Какой-то тезка, видно, из этих, из распальцованных, отвалил на благое дело… Новая, а как же! На то и деревня. Была бы своя церква с попом, было бы уже сельцо, а Васильевка – деревенька…
– Неужели на острове даже часовни не было?
– Как сказали…? На острове? А! Санькина басня… Ну, не его, конечно… Хотите, если по совести? Так вот, некому помнить, был остров или не было… или, может, полуостров. Всех… – Он провел ладонью, будто загреб крошки со стола. – Всех. Понимаете? Зэками же и водохранилище, и канал этот, ти его мать, выкопан, лагерь был в Дмитрове устроен специально. Так что, кто близко подойдет, тот уже, как бы сказать, в поле зрения… Может, кто-то из васильевских что-то не то прознал, сболтнул, с зэками слишком коротко сошелся… А деревня была маленькая, ее замести – плюнуть. Санина мама, тетя Лиза, в 37-м в городе за одной партой с моей мамой сидела, а жила у своей тетки по отцу, учительницы. Еще маленькой она осиротела, ее тетка к себе в город взяла… Может, раскулачили ее родных – не знаю… Она сама про деревню помалкивала. Вот, а Василий Адрианыч тут вот с мамой моей в одном доме рос. И тетю Лизу сюда привел, к подруге под одну крышу – как получилось!…
Счастливо получилось, хотел сказать он этим.
– Мама рассказывала: он овдовел года за три до того, молодым совсем, дочка у него осталась, Маруся. Ее потом, когда уже мы с Саней учились, бабка по матери в Клин взяла, а то тете Лизе трудно было управляться, конечно… Зря я, наверное, распелся – вы уж и без меня все знаете! От Алексан Василича…
– Ничего я не знаю.
Он моргнул на меня, будто второй раз впервые увидев, и взгляд-смаргивание длился дольше, дальше, чем первый из-под козырька дома.
– Василий Адрианыч был хоть и лишенец, из-за отца-батюшки, но такой уважаемый человек, не начальством уважаемый, а народом, ближними, как это говорится. И не потому только, что он один-одинешенек на весь город вкалывал аж до семьдесят… сейчас скажу… до семьдесят третьего, наверное, года (потому что я тогда временно на внутригородском маршруте работал), да, только в семьдесят третьем ветлечебницу открыли и второго ветеринара прислали. А так Василий Адрианыч отдувался, на всю округу один, и ни одного слова жалобы… Как «при чем ветеринар»? Инженером?! Гидрологом?! Откуда это вы взяли? Саня так говорил? Чего это
- Так уже было - Ольга Пойманова - Маркетинг, PR, реклама / Русская классическая проза
- Пастушка королевского двора - Евгений Маурин - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Рассказы - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- Сборник рассказов - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- Из жизни людей. Полуфантастические рассказы и не только… - Александр Евгеньевич Тулупов - Периодические издания / Русская классическая проза / Прочий юмор
- Вакцина от злокачественной дружбы - Марина Яблочкова - Поэзия / Психология / Русская классическая проза
- Падение в неизбежность - Ирина Борисовна Оганова - Русская классическая проза
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Сборник рассказов - Ирина В. Иванченко - Прочее / Русская классическая проза