Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тогда он угадал‚ сегодняшний старик‚ что сейчас будет взрыв. Кожей угадал‚ порами‚ необъяснимым звериным чутьем. Один шанс отвести беду: размотать знамя‚ отмахнуть свободно‚ перенести огонь на себя...
– Нет‚ – сразу сказал он‚ и лишь потом только понял‚ что же такое сказал.
Прошлое не задавишь в себе.
Лопнула истертая резиночка.
Скользнула бомба внутрь геликона.
Охнули потрясенные окрестности.
Где ты теперь‚ долгожданный одиночка? Куда подевался? В какой прячешься невидимости с геликоном и косогором? Какие поезда просвистывают мимо?
Только голова прикатилась сверху.
Голова под самые ноги.
Глаза пристальные‚ в точку. Ямочки на небритых щеках. Губа кверху‚ как в начале улыбки...
7
...а на Рождественском бульваре водили танцы.
На Рождественском бульваре вскрикивала бесстыжая гармошка.
Любовь крутили на Рождественском бульваре.
Веселье разливанное: танец краковяк.
– Гармонист‚ гармонист‚ драные сапожки! Кто ж тебя пригласил?
– Кто‚ кто... А вон‚ девушки. Девушки-старушки.
Прихорашиваются девушки.
Хороводятся бабушки.
Сходятся-расходятся: других поглядеть да себя показать.
– Девушки‚ где же вы?
– Тута‚ тута!
– На полюбки пришли‚ красавицы?
А девушки строго:
– Мы пришли разве‚ чтоб нас полюбили? Годы ушли от полюбок.
– Что-то не верится‚ девушки. Что-то не кажется‚ бабушки.
Шерочка танцует с машерочкой.
Шерочке под восемьдесят‚ машерочке за шестьдесят.
Продавщицы на пенсии. Штукатуры на инвалидности. Интеллигентки‚ опростившиеся на старости. Бывшие секретарши. Бывшие бухгалтерши. Бывшие подсобницы восьмижильные. Бывшие парторги‚ профорги‚ кладовщицы‚ швеи-мастерицы‚ вагонные проводницы. Идут дни‚ подрастают новые старухи‚ в танце подменяют ушедших. Проходят стороной парни с гитарами: ухмыляются снисходительно. Проходят девочки с острыми от желания грудками: размножаются беззаботно. Этот краковяк еще не для них.
Гармонист сидит. Гармонист скучает. Томный глаз щурит. Ногой лениво похлопывает. Мехи небрежно растягивает. Врет безбожно‚ на всякой ноте. Девушки от гармониста без ума.
– Гармонист‚ а гармонист! Кто ж тебе за игру платит?
– Кто‚ кто... Кто нанял‚ тот и платит. Вон‚ бабушки-игруньи.
– Бабушки‚ а бабушки! А куда ж вы‚ бабушки‚ подевали дедушек?
А бабушки грустно:
– Дедушки наши в мальчиках постреляны. Мы бабушки вдовые‚ с девушек век кукуем.
Эх‚ краковяк‚ краковяк: опухшие ноги наперекосяк!
В первой паре местная королева с золотыми зубами‚ пионервожатая на заслуженном отдыхе‚ завлекающая и неподступная‚ гордо потряхивает травленными перекисью кудряшками. Под руку с ней единственный кавалер‚ стотящий еще мужчина‚ вечный жених Якушев. Хитрый ярославец‚ опытный ветреник: возраста неизвестного‚ намерений несомненных‚ увилистости чрезвычайной. Выставит ножку в сторону‚ согнет ручку колечком‚ опахнет лаской-желанием: куда от него денешься? Пришел‚ попил‚ закусил‚ перинку опробовал: в баньку бы теперь да за свадебку‚ – ищи его свищи! Так и шастает от старушки к старушке: сыт‚ пьян и нос в табаке. Лаковая макушка. Утиный нос. Волосатые уши. Чубчик-нашлепка на бритом калгане. Девушки люто завидуют крашеной выдре. Девушки от Якушева без ума.
Ох‚ краковяк‚ краковяк: дряхлые желания наперекосяк!
Скачет козлом старый пьянчужка с каплей под носом‚ сбивает с ноги ледащую подружку с обидчиво поджатыми губками. Отшагивает по кругу снулый отставник на закостенелых ногах‚ будто ведет бабку на смену караула. Дрыгает ногой потасканный модник с проваленным ртом‚ узкоплечий и долговязый‚ с цветным шарфиком на шее: смешит и конфузит седую даму-партнершу. Есть еще мужички‚ парочка-троечка‚ но девушки ими гребуют‚ девушки на них ноль своего внимания‚ девушкам подавай Якушева: вынь да положь!
– Девушки‚ а девушки! Да на кой он вам‚ проказницы?
– На кой‚ на кой... На кой вы все‚ на той и он.
А сами уже устали‚ отпадают без сил‚ сходят с круга по одной‚ крашеная выдра – и та ноги заплетает‚ а Якушеву хоть бы что. Якушев танцует краковяк.
Ах‚ краковяк‚ краковяк: сколько жизней наперекосяк!
Умерла Таня Титова – за восемьдесят да еще за восемь. Сирота. Белошвейка. Компаньонка у барыни. Вечная домработница с революции. Прижилась – не уходила‚ не одного хозяина схоронила: так и лежала на проходе‚ пятьдесят с лишком лет. При ней сходились‚ при ней женились‚ при ней в постели ложились: существо неодушевленное‚ вроде шкафа. Пила кофе по утрам: крепости дегтярной. Ела помалу: кой-когда. Зимой и летом ходила в черном сатиновом халате до земли‚ в нем и спала: тощенькая‚ сморщенная карлица с лицом кофейной густоты‚ с мелким торопким шагом‚ с глазками-шильцами‚ с затаенной ненавистью ко всякому‚ кто повыше‚ кому послаще‚ с вечной тоской по собственному оконцу с геранью. На старости лет, сама бездыханная, ходила за параличным хозяином‚ капризы терпела‚ горшки выносила‚ кормила-подмывала‚ на всякий окрик с постели скакала. Любила одну только кошку‚ беспородную да калечную‚ на свои на последние кормила ее рыночной телятиной. Умирала – об одном печалилась: кошке снова по миру идти‚ по помойкам шастать‚ драные бока морозить. Кошку и в домработницы не возьмут.
Умерла Нюша Огурцова, вечная в жизни уборщица‚ кликуша и блаженная. Жила бедно‚ кормилась скудно‚ работала трудно. Грязь с полов отмывала‚ пыль со столов обтирала‚ мусор с этажей таскала: тоннами за долгий стаж. Жила в квартире‚ в кладовке без окон‚ будто в тараканьей щели; спала – дверь в коридор отворяла‚ чтобы не задохнуться‚ пила-ела нараспашку‚ под чужими взглядами: сорок‚ не соврать‚ лет. Лежанка с клопами‚ вешалка с тряпьем‚ тумбочка с чашками-ложками‚ икона в углу с лампадкой: Таня Титова‚ бескомнатная‚ завистью исходила. Еще до войны сосватали Нюше солидного‚ непьющего полотера с собственной комнатой и серьезными намерениями‚ но полотер оказался мужчиной передовым‚ полотер наотрез отказался венчаться в церкви по причине полного неверия в старушечьи глупости‚ и Нюша осталась навек в тараканьей щели. Верила по-простому‚ без хитростей‚ святых книг не читала из-за полной своей неграмотности‚ и потому разные подробности из евангельской жизни знала не наверняка. Нищих оделяла‚ свечки ставила‚ за щель платила исправно квартирную плату‚ за газ платила и за электричество‚ а за телефон не платила‚ потому что телефоном не пользовалась: ни она к кому-то‚ и никто к ней. Разговаривала с одним только Богом‚ по беспроволочному телеграфу‚ а это всякому бесплатно. Умерла Нюша Огурцова в больнице‚ в палате на много коек‚ от замирания жизненных сил‚ без непременного последнего причастия: тело в морг снесли‚ душа в рай пошла‚ или еще куда? Схоронили Нюшу, управдом рабочих прислал: клопов выморили‚ стенки выбелили‚ кладовку для жильцов приспособили‚ – Тане Титовой занять не дали. Нельзя‚ сказали. Нет санитарной нормы‚ ответили. Запрещено‚ объяснили‚ законом проживание человека в тараканьей щели.
Эх‚ краковяк‚ краковяк: всё бы вам‚ сволочи‚ наперекосяк!
Умер Серафим Серафимыч, бывший семинарист‚ поп-недоучка. Окажись жизнь поустойчивей‚ разложись судьба поудачливей‚ попадись век поулыбчивей‚ стал бы священником по примеру отца‚ пастырем душ. Крестил бы‚ женил бы‚ отпевал‚ отпускал немудреные крестьянские грехи‚ своих детей нарожал бы полную горницу с домовитой хозяйкой-попадьей‚ состарился в почете‚ умер‚ лег бы возле церкви‚ в ряд с прежними попами‚ худо ли? Но пришла революция‚ бесстыжая завлекательница‚ поманила одних цветастым подолом‚ подтолкнула других увесистым тумаком: хочешь – плыви по течению‚ не хочешь – пускай на дне пузыри. Серафим Серафимыч закончил институт‚ работал потом рентгенологом: вместо душ просвечивал тела. Сочетался гражданским браком с субтильной девицей‚ что родила ему одного-единственного ребенка‚ утомилась от этого и тут же стала кряхтеть‚ будто жить ей осталось всего ничего. Жена кряхтела‚ а он за ней ухаживал. Жена пыхтела‚ а он по магазинам бегал. Жена охала‚ а он оладьи жарил по ее заказу‚ вредности чрезвычайной‚ в количествах устрашающих: пышные‚ пупырчатые‚ на сале. Она стонала ночами после жирной еды‚ и некуда было спрятаться от охов и ахов‚ разве что головой под подушку. Рано поседел‚ рано посерел‚ как припудрился пылью‚ заработал язву на городских хлебах. Был он по натуре житель сельский‚ вскормленный на просторе парным молочком‚ и город терпел с трудом‚ в тесной комнате томился‚ по общему коридору метался‚ как волк в клетке‚ причесанный бульвар под окнами презирал от всей своей деревенской души. Приходил с работы‚ принимал пару рюмок на язвенный желудок‚ хмелел‚ дурел‚ задирался к соседям‚ уличал и укорял: несостоявшийся священник брал свое. "Люди! Тесниться вам за грехи‚ люди! Теснота – кара..."
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Слово за слово - Феликс Кандель - Современная проза
- Великий Мусорщик - Кузнецов Исай Константинович - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Выскочивший из круга - Сергей Юрский - Современная проза
- Догадки (сборник) - Вячеслав Пьецух - Современная проза
- Жена декабриста - Марина Аромштан - Современная проза
- Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков - Мэри Шеффер - Современная проза