Я поднялся как можно незаметнее, чтобы не прервать ораторствование мальчикообразного старичка с жеваным лицом, и удалился на кухню. Где-то там, в холодильниках, при трех градусах хранилось финское пиво, которое совершенно не вредит при такой жаре. Хоть этим здесь можно разжиться, рассуждал я. Но она увязалась за мной, и я чуть не подавился, когда сидел на балконе, а эта Стая там внизу держала речь, но не так чтобы очень громко, отчего я имел возможность отдыхать взглядом на зелени родительского сада.

Садовник не очень утруждал себя излишеством — пара вишен, груша и черешня, под которой, правда, росла еще и клубника, но зато домик! — домик был игрушкой — лакированный, двухэтажный, трехбашенный на фронтоне, с миниатюрным лифтом в мезонин, баней-сауной и интерьером, обстановка которого, живи мы лет на сорок пораньше, могла родить донос зависти.

— Ты думаешь, я оставлю тебя в покое? — спросила она.

— Я ничего не думаю, — ответил я. — Я сижу и честно отдыхаю.

Я едва не предложил, чтобы она убиралась, но потом подумал, интересно, куда она клонит, потому что не могла же она прийти просто так, чтобы полюбоваться на издерганный результат своих трудов.

Она села в кресло напротив, так что мне были видны полоски на ногах, которые бывают, когда женщина сидит за столом, закинув ногу на ногу, ноги затекают и становится неудобно, а потом их опускают и получаются две такие полоски в тех местах, где кожа от возраста и жира лежит неровным слоем.

— Как поживаешь? — последовал вопрос-преамбула допроса-разговора.

— Неплохо... — ответил я со стойкостью доблестного разведчика.

— А я думала... а я думала...

Оказывается, мы умеем думать... Интересно.

— А я думала, что еще не все забыто...

О-ля-ля! — речь первоклашки за углом. Уж не жалеем ли мы кое о чем?

— Мы многое с тобой упустили... — наконец выложила она цель своих усилий. — А?

Вот здесь я едва не поперхнулся пивом, и это избавило меня от глупого ответа (а ее от преждевременных слез). Зато пауза вышла, как говорится, со значением, и я тянул ее и тянул и выжал все, что можно было выжать даже из моей бывшей жены.

После этого она спеклась.

— Возможно... — затравленно произнесла она, — я не всегда была права... — и нотки в голосе были уже не так напористы. — Но ведь и ты не ангел. Не ангел? — потребовала она подтверждения, стараясь совместить несовместимое. Ее взгляд со временем из пустого стал циничным и тусклым, но спеси в нем не поубавилось, наоборот.

— Не ангел, — согласился я миролюбиво и сделал глоток, отдышавшись, и почувствовал, как холодный комок понижает температуру пищевода, а потом и желудка.

Она поняла, что с этой стороны меня не пронять и вспомнила о сыне.

— Мальчику нужен настоящий отец. Он совсем отбился от рук. Покуривает. Девочки его интересуют. (А ты бы хотела, чтобы он вырос таким же пресным, как и ты.) Недавно нарисовал на парте женщину с гипертрофированно-огромной грудью. Спрашиваю, зачем, мнется, не говорит. Что он, дурак?.. Этот мой, совсем для него не авторитет. Недавно иду с работы, стоят на балконе — дымят на пару. Он с ним заигрывает, обещал после школы машину купить. Какие-то компании. Захожу в комнату, при мне молчат, словно заговорщики, тайны у него, вечером домой не загонишь. За глаза старухой называет, сама слышала — "моя старуха". Как тебе, приятно? (Мне было приятно). — Она примолкла, привела в действие ресницы, и на щеки упали хлопья туши. Пока ресницы делали свое дело, я отдыхал. Я отдыхал душой и телом — премиленькое дельце, скажу вам, если на вас смотрит полуголая женщина, вся одежда которой состоит из куска яркого шелка и двух бретелек на смуглых плечах, теоретически (авансом) готовая устранить и этот спорный недостаток. Но потом вернулся из заманчивого отвлечения — все стало на свои места — и продолжал слушать. — Страшная тоска... Куда-то не туда идем. А? (И в этом напомнила мою мать.) Может, я и в самом деле старуха, ничего не понимаю. Бессонница появилась. Мой-то по утрам бегает. Натянет майку и трясет себе. А я? Мне уже кажется, что я с ним одного возраста. Куда ни пойдем, одни старцы. Ухаживают галантно, слов нет, но тоска страшная. Одни разговоры, как бы кого подсидеть да о болячках... — Она и в девичестве не блистала остроумием. — Аспирин глотают от простаты и норовят прижаться к тебе в лифте.

— Но ведь ты этого хотела? — вставил я словечко.

— Да неужто этого! Разве об этом мечтала?! — воскликнула она. — Разве назначение жены в этом...

— Крошка, — сказал я. — Десять лет...

— Девять... — поправила она.

— Ну ладно — девять лет мы не могли найти общий язык. А теперь ты вдруг вспомнила о назначении жены...

Видит бог, я не хотел ничего напоминать, но она сама вынудила.

Она сильно обиделась. Вцепилась в подлокотник, и взгляд ее пополз по стене, потом опустился, обойдя меня, на колени, и она потерла ладонью переносицу, что служило сигналом к слезам или, по крайней мере, к легкой истерике.

Последние ссоры носили грандиозный характер. Нет, я не застал их в постели и не выследил в машине где-нибудь за городом. К тому времени мои атавистические чувства собственника сменились чувством самосохранения — нет. Но она приволокла в качестве защитника своего нынешнего мужа, тогда еще не мужа, а только представительный экземпляр весом килограммов на сто шестьдесят с седой театральной шевелюрой и твердым намерением в глазах осадить мужа-изверга. Но по мере того, как моя жена демонстрировала свои способности, а демонстрировала она их не больше чем на одну треть, выражение в них менялось; и когда она кричала: "Разве ты муж! Ха-ха-ха! Разве предназначение жены обстирывать тебя!" (она особенно упирала на свое предназначение), я прочел в них то, что толкало ее сейчас на эти разговоры, но для того, чтобы то выражение в его глазах превратилось в решение, надо было, чтобы прошло достаточно времени.

— Ты воображаешь, тебе что-нибудь достанется с их стола? — зло поинтересовалась моя бывшая жена. — Как же, дожидайся. Ты думаешь, твой будущий тесть тебе чем-нибудь поможет? Как же, его колючая татарка так и позволит! Ха-ха-ха!

— Помолчи! — сказал я. — Иначе...

— Что иначе?!

— Ничего... — сказал я, — просто ничего.

— Нет — что иначе!.. — заводилась она.

Но в этот момент на балкончик вошел он — пятидесятисемилетнее светило — профессор и декан. В светлом костюме, сидевшем на нем, как на литом монументе — без складочек и всяких там приспособлений типа подтяжек, и со своими камушками в желчном пузыре. Очень моложав. И я, признаться, даже залюбовался.

Он помял ее за плечо, посмотрел с высоты своего Олимпа, сияя, как солнце, и сказал:

— Может, искупаемся, дорогая. Жарко... — и увел, а я наблюдал сверху, как эти Некрофаги погружают свои тела в светлую воду.

Не очень-то приятное зрелище для нормального человека.

Потом я ушел. Вышел на пластилиновое шоссе, проголосовал и уехал домой. Меня едва не стошнило.

Глава седьмая

Дело мое с изданием зашло в тупик. Что тому оказалось виной? Может быть, разногласия с руководством Союза писателей в нашем городе по вопросам социалистического реализма, суть которых заключалась в отрицании тех явлений в армии, о которых шла речь в одном из рассказов, или же просто сожаления о ранее выданной рекомендации в издательство, или иные конъюнктурные соображения, диктуемые личными интересами. Так или иначе, но когда месяца два спустя после памятного разговора с отчимом я посетил издательство, в разговоре с редактором мне почудились знакомые нотки. Так бывает — ухо ненароком улавливает звуки фальши, но которые вначале не кажутся фальшью, а только — легким осадком на душе, нечто вроде нагара, незаметного, прилипчивого, к которому привыкаешь или смиряешься, ибо человек слишком гибкое существо и в этом его величие и падение. Но нагар или осадок имеют свойство накапливаться, пока однажды ты не начинаешь чувствовать, что что-то в жизни мешает, сковывает по рукам и ногам, заглатывает, впитывает; и ты берешь платок или ведешь разговор и обнаруживаешь на белом ворсе грязь, а в разговоре — оскомину, — вот это и есть фальшь. И тогда ты думаешь, черт возьми, а не поражены ли все говорящие одной болезнью — словоблудием, все ли у них при себе в этом мире?

Вот это уже вопрос!

Дело стало, умерло, превратилось в прах и лежало жалкой кучкой тлена среди других кучек в столе редактора.

Тогда я взял справочник, отыскал фамилию на букву "Г" и позвонил. На том конце провода что-то щелкнуло и голос из мира кабинетов и мягких кресел вежливо сказал: "Приемная". Я осведомился, можно ли связаться с Анной Львовной. Голос поинтересовался, по какому вопросу. По личному, сообщил я. Опять что-то щелкнуло, пошли протяжные гудки, словно где-то во вселенной кто-то подавал сигналы бедствия, и знакомый далекий голос устало произнес: "Да?" А через полчаса я уже вступил в этот мир и спросил: "Узнаешь?" "Еще бы", — улыбнулась мне обладательница усталого голоса и, встав из-за стола, блестевшего под косыми лучами солнца, как огромный полированный каток, простучала каблучками от стола до порога, где я остановился, тряхнула меня за обе руки и сказала: "Какой ты стал... молодец!" — и повернула к свету, чтобы лучше разглядеть.

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 47

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Плод молочая - Михаил Белозеров бесплатно.

Похожие на Плод молочая - Михаил Белозеров книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
«Лимонка» в тюрьму (сборник) - Захар Прилепин - Современная проза
Грета за стеной - Анастасия Соболевская - Современная проза
Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
Все проплывающие - Юрий Буйда - Современная проза
Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
Жако, брат мой... - Юрий Божич - Современная проза
Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
Операция «Выход» - Скарлетт Томас - Современная проза
Песочница - Борис Кригер - Современная проза

Оставить комментарий