Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К Азефу в Париж летели самые настоятельные призывы немедленно приехать на место действия. Но к этому Азеф менее всего чувствовал себя склонным. Он был уверен, — точнее: он вполне определенно знал, — что второй раз провести ту игру, которую он провел в деле Плеве, ему не удастся. Он знал, что полиция теперь догадается об его предательстве, что его роль будет разоблачена. В неизбежной перспективе вставало не только крушение всех заманчивых житейских планов, которые он так заботливо создавал для будущего, — под угрозу ставилась сама его жизнь. А этот «суровый террорист» и «непреклонный революционер», этот «азартный игрок» человеческими головами, как рисовала, а порой и теперь еще рисует творимая легенда, — в глубине души был жалким, физиологическим трусом, влюбленным в маленькие радости жизни и судорожно за них цепляющимся. Поэтому то одна мысль о предстоящей поездке в Россию приводила его в подлинный трепет, — бросала его в состояние настоящей истерики. В одну из таких минут его случайно подсмотрела Ивановская. «По какому то неотложному делу, — вспоминает она, — я однажды зашла в квартиру жены Азефа. Толкнувшись в первую комнату и не найдя там никого, я заглянула в полуоткрытую дверь второй комнаты, рассчитывая там встретить хозяйку. Мелькнувшая перед глазами картина заставила меня быстро попятиться назад, но и в этот краткий момент память успела зафиксировать слишком многое. На широчайшей кровати, полуодетый, с расстегнутым воротом фуфайки, лежал откуда-то вернувшийся Азеф… Его горой вздувшееся жирное тело тряслось, как зыбкое болото, а потное, дряблое лицо с быстро бегавшими глазами втянулось в плечи и выражало страх избиваемой собаки с вверх поднятыми лапами. Это большое, грузное существо дрожало как осиновый лист (как я узнала это впоследствии), только при мысли о необходимости скорой поездки в Россию». Страх перед этой поездкой доходил до того, что Азеф готов был бросить все и умолял свою жену уехать с ним в Америку.
В таких условиях серьезно думать об его поездке в Россию, конечно, не приходилось. Молодые начальники отправленных в Россию отрядов были предоставлены собственным силам. Все решения им приходилось принимать на свой страх, всю работу проводить самим, без чьих либо руководящих указаний. Из заграницы приходили одни только известия о необходимости спешить, о политической важности как можно более скорого выступления. И это только увеличивало то нервное напряжение, которое создавалось и общей атмосферой, и обстановкой работы. А если чего этим молодым начальникам отрядов и не хватало, так это как раз спокойной методичности в работе, — той холодной уравновешенности, которая дается только в результате большого опыта.
Из большого плана, намеченного заграницею; осуществить удалось только одну часть: брошенною И. П. Каляевым бомбою 17-го февраля 1905 г. в Москве был убит вел. кн. Сергей Александрович. От киевского предприятия скоро отказались: преследование провинциального ген. — губ., по-видимому, казалось Боришанскому делом слишком второстепенным, — таким оно и было в действительности, — и он поспешил переехать в Петербург, чтобы принять участие в работах здешнего отряда. Именно здесь Боевая Организация должна была нанести теперь свой главный удар.
Он был намечен на 1–14 марта 1905 г. В этот день все виднейшие представители власти должны были собраться в Петропавловский собор ко гробу убитого за 34 года перед тем императора Александра II для очередной панихиды. Боевая Организация предполагала запереть все пути к собору и в четырех из гостей должны были быть брошены бомбы: в вел. кн. Владимира Александровича, в петербургского ген. — губ. Трепова, в министра внутренних дел Булыгина и в его товарища П. Н. Дурново. Это был бы действительно небывалый по силе удар: Боевая Организация собиралась справить достойные поминки по тем, кто за 34 года перед тем отдал свои жизни в борьбе против Александра II.
Всею работой по его подготовке руководил Макс. И. Швейцер, — едва ли не наиболее талантливый и симпатичный из всех молодых террористов. Истинный демократ и социалист по настроениям, он принадлежал к числу тех немногих террористов, которые совершенно не поддавались на все попытки Азефа пропитать их пренебрежительным отношением к массам. Он интересовался европейским социалистическим движением и внимательно следил за его успехами.
Durch die GassenZu den Massen,
— эти слова венской рабочей песенки он любил мурлыкать себе под нос за опасной работой в лаборатории. И они весьма характерны для его настроений: в своем сознании через «переулочек» террора он шел к широкому, массовому социалистическому движению будущего.
Молодой, красивый, на редкость смелый и бесстрашный, он был богат инициативой, крепок и вынослив, и если чем грешил, так это только молодой самонадеянностью. На этот раз он не рассчитал своих сил и взял на свои плечи явно непосильную ношу: ту работу, которую осторожный Азеф в период дела Плеве распределил между тремя, Швейцер теперь, в несравненно более сложном предприятии, выполнял один. Он не только нес на себе всю основную работу главного организатора, не только непосредственно сам сносился со всеми членами непомерно разросшегося отряда, — он оставил за собою и функции техника при снаряжении бомб. Это была в высшей степени опасная работа, так как малейшая невнимательность, самая незначительная оплошность или небрежность, могла повести к взрыву и, следовательно, гибели лица, занятого этой работой. Швейцер не хотел подводить под этот риск никого другого. Химик по специальности, он считал, что меньше других рискует при выполнении этой операции.
У него действительно был большой опыт в таких делах. Находчивость и никогда его не оставлявшее хладнокровие до сих пор всегда помогали с честью выходить из весьма опасных положений. Теперь случилось иное. Он явно переутомил себя напряженной работой. 10-го марта вечером он в последний раз встретился с ближайшими товарищами по руководству делом, — с Ивановской и Н. С. Тютчевым, членом Центрального Комитета. Впервые за все время они почувствовали какой-то намек на колебания в его голосе, какую то тень усталости в движениях. Эта усталость погубила его. Ночью на 11 марта в своем номере гостиницы он снаряжал бомбы, которые на завтра должен был раздать членам отряда. Какое то неверное движение вызвало взрыв. Швейцар был разорван на куски…
Его смерть внесла естественное расстройство в работу отряда. В довершение всего на его след напала полиция: близко к отряду удалось подойти провокатору, который указал полиции на некоторых из его участников. Это была нить, по которой был прослежен весь отряд. Члены его чувствовали, что вокруг них опускаются сети. Осторожность требовала сняться с мест, скрыться, — чтобы затем, осмотревшись и реорганизовавшись, вернуться вновь к работе. Но было жалко бросать то, на что потрачено так много сил. Покушение 14-го марта, конечно, не могло состояться, но частное выступление против Трепова и Булыгина казалось возможным провести. К тому же со дня на день ждали возвращения из-за границы Савинкова, который туда уехал по окончании московского дела. Была надежда, что с ним приедет и Азеф, а бегство отряда могло поставить их в очень тяжелое положение, так как они остались бы без явок и связей. Решено было ждать их приезда и уже только затем приступить к нужной реорганизации. Это было ошибкой. Ни Савинков, ни тем более Азеф в путь не трогались: Азеф тормозил этот отъезд. А между тем полицейские сети сомкнулись: 29–30 марта в Петербурге были произведены аресты всех оставшихся членов отряда. Только одной Д. В. Бриллиант удалось ускользнуть. При обысках был взят динамит. Полиция торжествовала. Со слов ее руководителей, «Новое Время», — влиятельная реакционная газета в Петербурге, — говорила об этих арестах, как о «Мукдене русской революции». Еще раз жестоко «побежденный на Востоке» абсолютизм наивно думал, что он спасает себя этой маленькой «победой на Руси».
Глава VIII
Два предателя
Но если не для революции вообще, то для Боевой Организации партии социалистов-революционеров аресты 29–30 марта действительно явились тяжелым, непоправимым разгромом, — настоящим «Мукденом» ее главной армии: большой поход, организованный ею с таким колоссальным напряжением всех сил, — поход, на котором она и политически сконцентрировала свои основные надежды, закончился полным поражением. Это был не только материальный, не только организационный удар. Это был удар политический. «Впоследствии Боевая Организация, — рассказывает летописец последней, Савинков, — никогда уже не достигала такой силы и такого значения, каким она пользовалась» в период между убийством Плеве и петербургскими арестами. Важна была не столько гибель всего старого личного состава Организации, который уже побывал под огнем и имел известный навык в боевой работе. Гораздо большее значение имел тот факт, что Боевая Организация в результате этих арестов оказалась отсутствующей на арене политической борьбы в момент, когда ее присутствие там с точки зрения ее идеологов должно было казаться наиболее необходимым.
- Вершина Крыма. Крым в русской истории и крымская самоидентификация России. От античности до наших дней - Юлия Черняховская - Политика
- Все сражения русской армии 1804-1814. Россия против Наполеона - Виктор Безотосный - Политика
- Смута на Руси: зарождение, течение, преодоление… - ВП СССР - Политика
- Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить - Михаил Делягин - Политика
- Национальная Россия. Наши задачи (сборник) - Иван Ильин - Политика
- Предать Путина. Кто «сдаст» его Западу? - Эрик Форд - Политика
- Россия против Запада. 1000-летняя война - Лев Вершинин - Политика
- Война и наказание: Как Россия уничтожала Украину - Михаил Викторович Зыгарь - Прочая документальная литература / Политика / Публицистика
- Генетическая бомба. Тайные сценарии наукоёмкого биотерроризма - Юрий Бобылов - Политика
- Речь перед Рейхстагом 30 января 1939 года - Адольф Гитлер - Политика