Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О болезни? — офицер выглядел ошарашенным. — Что с вами такое?
— Это я как раз хочу выяснить, сэр. Я думаю, у меня, вероятно, какое-то умственное расстройство.
Офицер откровенно рассмеялся.
— Так вот оно что? — сказал он. — Думаете, что можно пойти и рассказать о своих горестях душеведу? Ну что же, друг мой, вынужден вас огорчить — этот номер у вас не пройдет. Если вы читали внесенные в устав предписания на период чрезвычайного положения, — а вы, похоже, этим не озаботились, — то узнали бы, что армия больше не признает психотерапию. Если вы хотите записаться в чокнутые, то попадете в защитный изолятор — до тех пор пока не решите снова выздороветь; а если не решите, то вас там так и продержат. И скажу я вам, защитный изолятор — это, черт побери, не пикник на лужайке… Так что не думайте, что вам удастся увильнуть под предлогом умственного расстройства: сейчас это просто невозможно — и не могу сказать, что меня лично это огорчает. Я всегда полагал, что психология и все такое — полная чушь; и мне случайно известно, что полковник Арчер со мной согласен.
Поскольку Рейнард не ответил, офицер протянул руку к звонку на столе.
— Я так понимаю, вы больше ничего не хотите сказать?
— Нет, сэр.
— Ну тогда, Лэнгриш, мой вам совет — взбодритесь и извлеките из ситуации пользу — забудьте вы весь этот бред типа почему вы здесь и война-это-или-не-война и просто постарайтесь быть достойным солдатом.
Он снова вел себя располагающе и дружелюбно, и Рейнард невольно ощутил довольно постыдный прилив благодарности. Вдобавок, несмотря на то, что беседа оказалась никчемной и безрезультатной, он все же поневоле испытывал определенное удовлетворение — просто из-за того, что ее добился.
Секундой позже вошел старшина, Рейнарду скомандовали выйти и затем «разойдись». Проходя через канцелярию, он встретил дежурного сержанта, глянувшего на него с насмешливой иронией.
— Ну что, получил от жилетки рукава? — спросил тот.
Рейнард, не ответив, поспешно двинулся мимо него к плацу. Это правда, никакой пользы он для себя не добился — но, по крайней мере, подумал он, и явного вреда ему тоже не приключилось.
16. Кисти миндалевидного молочая
Следующие несколько дней Рейнард продолжал испытывать совершенно нелогичное удовлетворение от воспоминаний о «беседе». Он ничего из нее не узнал, положение его не изменилось — и все же, по крайней мере, он достиг своей цели. Больше ничего он предпринять не мог; и знание того, что в этом деле ему пришлось, так сказать, умыть руки, породило в нем своего рода пассивную безмятежность. Он даже перестал излишне тревожиться по поводу отсутствия почты; если дома что-то и случилось, он все равно был бессилен. Многие другие мужчины в части были в таком же положении. Больше всего его раздражала постоянная невозможность отлучиться из казарм — но правило применялось строго, и исключений не было. Пока что никому в лагере, независимо от звания, не удалось получить увольнительную даже по самым безотлагательным из вызывающих сочувствие причин.
По мере того как шли дни, Рейнард обнаружил, что необычные обстоятельства его принудительного «зачисления» почти перестали его волновать — и, по правде говоря, перестали даже казаться ему необычными. Ощущение свободы от ответственности, вселенное в него «беседой», позволило ему почти окончательно схоронить всю историю на дне памяти. И действительно, попросту игнорируя эту проблему, он в конце концов начал сомневаться, а была ли она когда-либо на самом деле. На людях, среди сослуживцев, он счел уместным, как и они, принимать факт «чрезвычайки» без сомнений, — и вскоре обнаружил, что за счет самовнушения стал постепенно с такой же легкостью принимать его и наедине с собой.
Память о гражданской жизни становилась все менее и менее отчетливой; иногда, во время походного марша или кросса, внимание Рейнарда привлекал какой-нибудь знакомый ориентир, и он испытывал приступ ностальгии. Или же, по мере того как проходил Великий Пост, он замечал ту или иную примету близкой весны: золотые звездочки чистотела, сверкающие среди темных глянцевых листьев, кустик ранних примул или юные красноватые кисти миндалевидного молочая… Однажды, трудясь с рабочей командой у опушки рощи, он мельком увидел внизу в долине материнский дом: возможно, из-за какой-то особенности перспективы тот показался ему до странности уменьшенным, словно Рейнард смотрел на него в перевернутую подзорную трубу.
Однако такие моменты возвращения к прошлому случались нечасто и быстро забывались; учебные операции по большей части проходили на территории, лежавшей далеко от его деревни, которая, разумеется, была строго вне пределов доступа всех войск.
Одна из таких операций включала длительный марш походным шагом через лесистую местность к юго-востоку, и Рейнарда весь день преследовало неуловимое, но при этом смутно неприятное воспоминание. Ему припомнилась какая-то бесконечная дневная прогулка — месяцы или, может быть, годы тому назад, — сопровождавшаяся возбуждением и предчувствием чего-то ужасного. Однако воспоминание оставалось туманным: тот канувший в прошлое день мог случиться и за несколько недель до зачисления Рейнарда, а мог с такой же легкостью принадлежать и к его детству.
Прошлое словно бы отступило в густой туман, и даже довольно недавние события стало на удивление трудно «зафиксировать». Лишь солдатская жизнь казалась теперь совершенно реальной. Это было здоровое, незамысловатое существование, свободное от всякой ответственности и измеряемое ритмом предписанного и простого ритуала, — бывает жизнь и похуже, думал Рейнард. Его предыдущая служба в армии оказалась ему на руку — и вскоре ряд наградных планок, украсивших его китель, принес ему уважение и кое-какие дисциплинарные поблажки. В конце концов он обнаружил, что проявляет к дневному распорядку неподдельный интерес; эту увлеченность, безусловно, заметили и со временем его повысили до младшего капрала.
Через несколько дней после повышения Рейнарда в звании, в Приказах Части I было объявлено, что приезд полковника с инспекцией, о котором давно уже шли слухи, состоится на будущей неделе.
— Загоняют нас с марафетом, вот увидишь, — отозвался на это Спайк, и пророчество его оказалось недалеким от истины. Целых два дня они чистили и полировали снаряжение, готовясь к великому дню; проходили дополнительные строевые учения и построения, и ротный командир собственной персоной произнес обращение к части, убеждая солдат в необходимости «показать товар лицом».
Инспекция была назначена на три часа дня; в полвторого часть была уже построена. Стоял солнечный, но очень холодный мартовский день: дрожа в добавочной шеренге вместе с другими служащими сержантского состава и отчаянно желая отойти по малой нужде, Рейнард, навьюченный тяжелым снаряжением, нетерпеливо ждал появления полковника. Вероятность того, что «полковник Арчер» в итоге все же окажется его другом Роем, казалась крайне эфемерной; кроме того, даже если бы так оно и вышло, то вряд ли Рой открыто бы его признал. Тем не менее, вопреки всем доводам рассудка, Рейнард продолжал лелеять слабую надежду на то, что встреча с Роем как-то изменит его положение. Надежда эта была тем более безрассудной, что, в свете недавних событий и позиции его начальства, Рейнард и правда стал сомневаться в том, что вообще когда-либо был знаком с Роем. Только армия казалась теперь по-настоящему реальной, и случались моменты, когда предыдущий период — с того самого времени, когда его комиссовали, — представлялся ему не более чем сном или галлюцинацией. Может, он действительно все время пробыл в армии; может, все еще шла война. Однако некоторые детали продолжали сохранять безупречную и вовсе не похожую на сон ясность: боксерский матч в Ларчестере, ночь, проведенная с «бродягой», вкус растения, которое он съел в роще.
Наконец прибытие полковника было возвещено вновь появившимся старшиной. Вскоре на дальнем конце плаца показалась группа фигур; по мере их приближения стали различимы ротный командир, адъютант, пара низших по званию офицеров и высокая фигура в отороченной красным фуражке. Все стали по стойке «смирно», центральной и замыкающей шеренге скомандовали «вольно»; полковник со свитой начали обход.
Сквозь промежуточные шеренги Рейнард напряженно вглядывался в фигуру командира района. Обзор заслоняли другие, но время от времени ему удавалось мельком увидеть лицо полковника. Был ли это Рой? Рейнарда сковала странная нерешительность: уставившись прямо в приближающееся лицо под фуражкой с красной каймой, он понял, что абсолютно не способен решить, действительно ли это его бывший друг или нет!
Это был Рой, но как будто средних лет — или, возможно, его старший брат; но уж точно не бойкий молодой капитан, с которым Рейнард совершал пробежки и боксировал на глэмберских холмах. И все же, чем ближе подходил полковник, тем больше Рейнард уверялся в том, что это и правда Рой и никто другой; и когда наступил его черед и высокая, крупная фигура на секунду задержалась, чтобы осмотреть его снаряжение, ему хватило одного быстрого взгляда на темные непроницаемые глаза: командир района и бывший клиент Рейнарда в «Юнайтед Мидленд» был одним и тем же человеком.
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза
- Целомудрие - Николай Крашенинников - Классическая проза
- Тихий Дон. Шедевр мировой литературы в одном томе - Михаил Шолохов - Классическая проза
- Террорист - Джон Апдайк - Классическая проза
- Газета Завтра 773 (37 2008) - Газета Завтра - Классическая проза
- «Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - Дафна дю Морье - Классическая проза / Триллер / Ужасы и Мистика
- Морская - Светлана Панина - Классическая проза / Короткие любовные романы / Современные любовные романы
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Избранные произведения - Александр Хьелланн - Классическая проза
- Время жить и время умирать - Эрих Ремарк - Классическая проза