Оба уральца, в прошлом командиры эскадронов, были назначены сотниками.
Однажды под вечер в домик бухгалтера сахарного завода, у которого я проживал, явился Горский.
Сияя чисто выбритой физиономией, он уверенным шагом зашел в помещение. Лихо подкинув руку к папахе и щелкнув каблуками, поздоровался. Не ожидая приглашения, сел на диван.
— Какие у вас дела, товарищ сотник? — спросил я.
— Никаких дел, товарищ комполка. Завернул на огонек. — Улыбаясь и щуря серые маслянистые глаза, продолжал: — У вас нынче такой день, а вы с книгой...
— Какой же это день? — удивился я.
— Не скромничайте. Ныне у вас день рождения. Я пришел вас поздравить, — ответил он и извлек из глубокого кармана бутылку.
Меня изумил вид знаменитой шустовской этикетки, на которой блестели три звездочки.
— Я не пью!
— Знаю. Но вы, товарищ комполка, просто обидите глубоко уважающего вас уральца, — упавшим голосом сказал Горский. — Выпейте со мной, по-простому, по-казачьи.
Мне впрямь показалось, что отказ обидит уральца: столько было мольбы в его голосе.
Разумеется, в тот вечер рано лечь не пришлось. На рассвете над моим ухом резко затрещал телефон. Вызывал штаб.
Там, несмотря на ранний час, собралось много народу. Окруженный бойцами и командирами, Горский истерически кричал:
— Начальство пьянствует, а бандиты воруют наши знамена. Вот он, сам идет, — заорал пройдоха, увидев меня, — арестовать его, товарищи! Я буду ваш командир.
Я повернул голову к окнам, где у простенка, охраняемое часовым, стояло в целости и невредимости наше единственное полковое знамя, на котором горели золотом боевые слова: «Берегись, буржуазия, твои могильщики идут!»
Но Горский, потрясая металлической пикой, служившей древком полковому штандарту, не унимался:
— А где знамя? Украли!
Штандарт — кусок красного кумача, с вышитой подковой и конской головой, прикрепленный к пике, — втыкался в землю и обозначал местонахождение штаба. Штандарт — не знамя, и никакой охраны к нему не выставлялось.
С улицы донесся конский топот и шумные голоса. Я посмотрел в окно. Возле штаба спешивались всадники.
Через минуту ввалился в помещение командир второй сотни крепыш Брынза. Следом за ним, с горящими от волнения глазами, явился Очерет.
— Что случилось? — спросил Брынза. — Вот прискакал к нам в сотню Очерет. Забил тревогу.
— Все в порядке! — ответил я. — Горский, ваше оружие! Товарищ Брынза, отведите этого дурака на гауптвахту.
Самозванец, побледнев, положил на стол наган, а затем и шикарную кубанскую шашку.
— Не имеете права снимать сотника, — все еще куражился он. — Меня послал штаб дивизии.
К обеду явился комиссар дивизии Генде-Ротте[17]. Вызвали в штаб Горского. Принесли найденное у него полотнище штандарта.
Генде, со свойственным ему спокойствием, заявил:
— Вот вы, Горский, донесли, что украдено полковое знамя. А оно стоит нетронутое. Вы хотели отличиться... Надо было это сделать, когда шли бои. Собирайтесь, поедем! А вам, — обратился он ко мне, — за неразборчивость в компании ставлю на вид!
Мы все учились на положительных примерах, извлекали уроки и из собственных ошибок. И горе тому, кто их быстро забывал. Горского, как увидим после, ничему не научила история в Плоском.
* * *К весне 1921 года бандиты на Киевщине, разгромленные червонными казаками, притихли, затаившись в лесных чащобах. Зато, питаемый Тютюнником и Чеботаревым из-за кордона, ожил бандитизм на Подолии. Враг не сдавался. Для борьбы с ним наш конный корпус, оставив места зимних стоянок, передвинулся на запад.
Штаб корпуса расположился в Липовце. Котовский с 17-й дивизией занял район Ильинцев, а 8-я кавалерийская — Гайсинщину. И сразу же наша разведка, руководимая черниговцем Евгением Журавлевым, уточняя данные губчека, установила местонахождение основных петлюровских банд. Из Балтских лесов с шайкой в 300 сабель атаман Заболотный терроризировал южную Подолию. У Христиновки действовал Полищук, вокруг Дашева — банда Машевского. Базируясь на Китайгородские леса, бесчинствовали атаманы Иво и Лихо, между Литином и Летичевом бандитствовал уроженец Литинщины Шепель, у Казатина — бывшая учительница Маруся Соколовская, на Брацлавщине — Анищук, Черноус, Яковенко, у Вороиовиц — Гальчевский, вокруг Шпикова — Цымбалюк.
Нашему 6-му полку было приказано расположиться в большом селе Гранов, на Гайсинщине. В один из теплых апрельских дней мы вступили в село. Пока квартирьеры разводили подразделения по извилистым и длинным, утопающим в садах улицам, хор трубачей, спешившись, собрал возле школы пеструю толпу молодежи. Начались танцы.
Средних лет мужчина, в ярко вышитой украинской рубашке, с накинутым на плечи суконным пиджачком, под гром медных труб и визг девчат, бойко отплясывавших с казаками польку, шепнул мне:
— Срочное дело. Зайдите в школу. Я учитель.
Танцы танцами, но нам хорошо было известно, что Гранов в свое время поставил армии самостийников не один десяток опытных старшин и даже после разгрома желтоблакитников в селе находилось немало людей, тосковавших по Петлюре. Предварительно подмигнув Очерету, я вышел из толпы. Обойдя площадь, проник в школу со стороны двора. Учитель уже был там. Скинув с плеча пиджак и перебирая тонкими пальцами пеструю завязку рубахи, он, торопясь и заметно волнуясь, сообщил:
— Не теряйте времени! Оцепите Грановский лес! Мужики возвращались с базара... банда Христюка их обчистила... Ночью гуляла в лесу... Действуйте! Но... никому ни слова... А то вот, — двумя пальцами учитель сдавил себе горло.
Наша беседа происходила в классе. В сенях, ожидая меня, покуривал Очерет. Полагаясь на исполнительного ординарца, я велел ему, не показывая виду, что он куда-то торопится, найти командира дежурной сотни Брынзу и передать приказ об оцеплении леса. В том, что Брынза не подведет, я не сомневался. Прежде чем перейти в Гранов, весь начсостав тщательно изучил по карте новый район дислокации, и Брынзе только надо было сказать, где противник, а сколько его — он никогда не спрашивал. Добрая половина его казаков, как и он сам, были уроженцами Херсонщины и добровольно вступили в наш полк во время следования дивизии из-под Перекопа на белопольский фронт.
Как только за Очеретом закрылась дверь, в сенях появился учитель.
— Теперь уходите, — сказал он. — И у Христюка есть глаза. А как поймаете его, от всего Гранова вам будет спасибо.
Поступок грановского учителя был настоящим подвигом. Разоблачая банду, он рисковал головой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
