Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2. Сейчас же расскажу о письмах против Сахарова. Первое из них (письмо 40 академиков) появилось в «Правде» от 29 августа 1973 г. Это письмо было относительно умеренным по тону [185]. Меня в это время не было в Москве (был в отпуске) и скорее всего поэтому мне и не предлагали его подписать. Возможно, будь я птицей более высокого полета, то прислали бы телеграмму, на которую мог бы попасться, а то и поставили бы подпись, не спрашивая (почему-то я именно последнего в дальнейшем особенно опасался, хотя в «застойные» времена, в отличие от сталинских, подобное, возможно, уже не случалось). В общем — на этот раз повезло. Это письмо было первым, было началом кампании и можно было не понять обстановку. Во всяком случае, я вижу разницу между подписью под "письмом 40" и под "письмом 71", опубликованном, кажется, в «Известиях» от 25 октября 1975 г. (в «Досье» фигурирует такое заглавие: "Заявление советских ученых", Москва, 25 октября, ТАСС). Тогда, в 1975 г., все было достаточно ясно и подписавшие знали, что они делали, недоразумений здесь быть не могло. Для подписания этого письма меня пригласили к вице-президенту АН СССР академику В.А.Котельникову. Незадолго до этого А.Д.Сахаров получил Нобелевскую премию мира и поэтому, когда меня пригласили зайти, хотя и без объяснения причины, я сразу подумал, что речь идет о письме. Попробовал уклониться, спросив, многих ли приглашают, думал, что начнется с какого-то собрания. Нет, Вас приглашают лично, последовал ответ и я решил, что дело не в письме. Но это оказалось ошибкой, В.А.Котельников беседовал отдельно с каждой из намеченных «жертв» (слово «подписант» здесь, видимо, не подходит, поскольку применялось к подписывающим письма в защиту кого-то). Наш разговор носил довольно мирный характер, В.А. не угрожал, не стращал, а уговаривал. В общем, выполнял поручение без особого энтузиазма, впрочем, это его манера. Я отказался подписывать и нисколько не волновался, ибо заранее твердо решил поступить именно так. В подобных случаях встает, конечно, вопрос: какую цену человек готов заплатить (я имею в виду людей, подписывающих гнусности не по велению сердца, а из трусости ит.п.). Опыта у меня здесь особого нет, в тюрьме не сидел. Думаю, что при физическом воздействии я подписал бы подобное письмо, это же цветочки по сравнению с тем, что люди подписывали в сталинские времена. Но избиение или арест в данном случае явно не грозили, и почему столько людей подписывали — остается для меня загадкой. Кстати, никаких особенных репрессий в связи с отказом подписывать не последовало. Я и так был на плохом счету. Возможно, еще больше возросли трудности при поездках за границу и, кроме того, обошли с орденом, причем сделано это было иезуитским образом. Здесь, однако, представляется неуместным останавливаться на подобных вопросах. Позволю себе лишь заметить, что такое «наказание» совсем меня не трогало, и я этому рад. А вот в 1945 г. не дали мне «полагавшегося» ордена "Знак Почета" и я огорчался, видимо, по молодости, по глупости.
3. Во втоpой части настоящей статьи я уже писал, что высланный в Горький А.Д. остался сотрудником Отдела, а мы к нему ездили. Несомненно, такое решение, а о нем мне пришлось похлопотать, не было вызвано заботой о Сахарове и тем более каким-то вниманием к ФИАНу или нашему Отделу. Просто это было самым выгодным с точки зрения властей решением в сложившейся ситуации.
Мы ездили совершенно добровольно, но с разрешения дирекции ФИАНа (а фактически и других инстанций). Однако после тpех визитов в Горький, я получил от А.Д. такое письмо:
Глубокоуважаемый Виталий Лазаревич!
Поездки моих коллег, сотрудников ФИАНа, дающие мне возможность обсудить при личном общении животрепещущие научные вопросы, не отрываться от научной жизни Теоротдела — всегда ценны и радостны для меня. Мне был бы, в частности, очень важен и приятен приезд Ефима Самойловича Фрадкина и Андрея Дмитриевича Линде, о которых Вы пишете. Но сейчас я вынужден просить Вас воздержаться от их командирования. Первая причина-неясность с разрешением на поездку в Горький В.Я.Файнберга и Д.А.Киржница (в особенности важную в силу близости их научных интересов к моим). Для поездок выделены только 4 сотрудника ФИАНа, что вообще выглядит более чем странным. Принципиально недопустимо, чтобы в решении такого вопроса принимали участие какие-либо «инстанции», вообще кто-либо, кроме непосредственно заинтересованных лиц. Я считаю совершенно незаконным объявленный мне 22 января 1980 г. «режим». Но даже этот режим запрещает контакты со мной только для иностранцев и для "преступных элементов". Я никак не могу согласиться с тем, что В.Я.Файнберг и Д.А.Киржниц и остальные (кроме четырех) сотрудники ФИАНа являются "преступными элементами" и я уверен, что и Вы также разделяете это мнение.
Вторая причина — в следующем. 12 августа я послал письмо в Президиум Академии наук Е.П.Велихову с просьбой содействовать в получении разрешения на выезд из СССР невесты нашего сына Е.К.Алексеевой. В письме я объясняю, почему этот вопрос приобрел для меня такое важное значение, а также рассказываю, как в это дело была вовлечена партийная организация ФИАНа. Ответа из Президиума Академии я до сих пор (14.IX) не получил. Фактически Алексеева оказалась в положении заложника, чего я никак не могу допустить.
Поэтому я вынужден, пока Алексеева не будет выпущена из СССР и пока с сотрудников Теоротдела, кроме четырех, не будет снят запрет на поездки, воздерживаться от каких-либо контактов с советскими научными учреждениями, в частности, с Академией наук и с ФИАНом.
14/IX-198 °C уважением А.Сахаров
P.S. Нетривиальность моего положения возможно вынудит меня опубликовать это письмо.
На это я ответил так:
Глубокоуважаемый Андрей Дмитриевич!
19 сентября пришла Ваша телеграмма с просьбой отменить поездку в Горький Е.С.Фрадкина и А.Д.Линде (они собирались выехать 21, чтобы обсуждать с Вами научные вопросы 22 сентября). Поездка, конечно, была отменена. Вчера, 22 сентября пришло и Ваше письмо от 14 сентября, являющееся ответом на мое письмо от 1 сентября.
Cамо собой разумеется, даже независимо от Ваших мотивов, что сотрудники Отдела не могут приезжать в Горький вопреки Вашему желанию. Мне хочется, вместе с тем, сделать в настоящем письме несколько замечаний.
Мы (я имею в виду помимо себя также ряд других старших сотрудников Отдела, участвующих в обсуждении всех важных для Отдела вопросов) всегда высоко ценили и ценим Ваше участие в работе Отдела и, естественно, стремились содействовать Вашей научной работе. Поэтому, когда Вы были высланы, мы посчитали, что должны помочь Вам в этом отношении и в Горьком, где интересующими Вас вопросами физики и космологии, насколько известно, никто (или практически никто) не занимается. Так и возник план, согласно которому Вы останетесь сотрудником ФИАНа, а сотрудники нашего Отдела будут время от времени приезжать в Горький. Кроме того, мы хотели помочь в отношении литературы и публикации Ваших работ. Руководство Президиума АН СССР согласилось с таким планом. Дальнейшее, после того как я разбудил Вас 11 апреля, позвонив в Вашу квартиру в Горьком, Вам известно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Артем - Борис Могилевский - Биографии и Мемуары
- От солдата до генерала: воспоминания о войне - Академия исторических наук - Биографии и Мемуары
- Воспоминания - Андрей Сахаров - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после - Эдуард Лукоянов - Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение
- Борис и Глеб - Андрей Ранчин - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Эта радуга, полная звука... Grateful Dead: Все годы - Блэр Джексон - Биографии и Мемуары
- Записки некрополиста. Прогулки по Новодевичьему - Соломон Кипнис - Биографии и Мемуары
- Последние дни жизни Н. В. Гоголя - Вера Аксакова - Биографии и Мемуары