Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он начал непринужденно:
– Так вы интересуетесь…
Она не дала договорить:
– Благодарю вас, мистер Биэрд.
И протянула ему паспорт правой рукой поверх левой, неподвижной, на столе. Ну конечно! Недействующая, непригодная, высохшая. Его нелепая фантазия дернула дальше, распустилась в покровительственную родительскую, жалостливую любовь к бесполезной от рождения левой руке. За ужином она будет держать вилку в правой руке и он, конечно, так же.
Приглашение было уже на кончике языка, но она взглянула поверх его головы на очередь сзади и, сбросив улыбку, произнесла:
– Следующий!
С этой слабостью ему приходилось жить, с собственной сухой рукой, с мысленными пьесками, совершенно инфантильными, которые обычно ни к чему не вели, иногда приносили неприятности и очень редко – радость. Но из похожих грез, маниакальных озарений, кратких нервных вспышек, уплотненных, но туманных эпизодов, сплетавших нереальное с действительностью, нанизывавших яркие бусины невозможного, возмутительного, противоречивого на мысленные нити смутной логики, – из них и родилась формулировка его Сопряжения. Поэтическое, научное, эротическое – не все ли равно фантазии, какому хозяину служить? Он торопливо прошел мимо скрипучих каруселей с багажом, мимо скучающей публики под информационными табло, мимо пустующей таможни со зловещим односторонним стеклом и досмотровыми столами из нержавеющей стали, похожими на столы в морге, потом вдоль шеренги мертвоглазых водителей с их плакатиками: «Воздушные приключения в Кувейте», «Епископ Долан», «Тед мистера Киплинга» и пересек зал вылета, вполне сознавая, что движется не в сторону лестницы, ведущей к его поезду, но и не совсем к неряшливому аэропортовскому магазину, где продаются газеты, багажные ремни и другая путевая дребедень. Проявит ли он слабость и завернет туда, как обычно? Он решил, что нет. Но траектория его загибалась в ту сторону. Он был в некотором роде фигурой общественной, ему полагалось быть информированным и, следовательно, надлежало купить газету, хотя времени в обрез. Когда принимаются важные решения, мозг можно рассматривать как парламент, зал дебатов. Состязаются разные фракции, сиюминутные интересы неприязненно сталкиваются с долговременными. Предложения не только выдвигаются и оспариваются, некоторые оглашаются для того, чтобы замаскировать другие.
Биэрд слишком хорошо знал этот магазин и, кажется, шел прямо туда. Он хотел только заглянуть, испытать свою силу воли, купить газету и ничего кроме. Если бы искушением была лишь порнография и он не устоял бы, это было бы полбеды. Фотографии девушек и частей девушек его уже не очень волновали. Его соблазн был гораздо банальнее глянца с верхней полки. И вот он стоял перед прилавком, выбирая на ладони британские монеты из евро, с четырьмя газетами под мышкой, а не с одной, словно излишество в одном предприятии могло предохранить его от другого излишества, и когда он подал газеты для считывания штрих-кодов, на периферии зрения, внизу полки за кассой, блеснула вещь, которую он хотел и не хотел хотеть – десяток их рядком, – и, не приняв решения взять, уже брал – такую легкую! – и положил на свои газеты, частично закрыв премьер-министра, приветствующего публику из дверей церкви.
Это был пакетик из пластиковой фольги с тонко нарезанным картофелем, сваренным в масле, посыпанным солью, сдобренным промышленными порошковыми добавками, консервантами, разрыхлителями, усилителями вкуса и аромата, регуляторами кислотности и пищевыми красителями. Чипсы «Соль с уксусом». Он был сыт после обеда, но этого особого химического яства не найти ни в Париже, ни в Берлине, ни в Токио, и он жаждал его сейчас, жаждал остренького укуса этих тридцати граммов – мерки наркодилеров. Последняя встряска системе, и он больше никогда не прикоснется к этой дряни. Он решил, что есть все шансы воздержаться, пока не сядет в лондонский поезд. Сунул пакетик в карман, взял свои газеты и чемодан на колесиках и двинулся к выходу. Он весил на шестнадцать килограммов больше нормы. Насчет своей будущей стройности он принимал много общих решений, давал обеты, часто после обеда, с бокалом в руке, и все парламентарии согласно кивали. Но побеждало всегда настоящее, живая встреча с призывным лакомством, добавочным блюдом, уже лишним – фракция сиюминутных брала верх.
Типичной осечкой был этот полет из Берлина. Вначале, поместив свой широкий зад на сиденье, всего через два часа после мясного немецкого завтрака он принял резолюцию: никаких напитков, кроме воды, никаких закусок, зеленый салат, порция рыбы, никаких пудингов, и тут же, как только приблизился серебряный поднос и зазвучал гостеприимный женский голос, его рука сама собой обняла ножку бокала со взлетным шампанским. Получасом позже он срывал целлофан с посыпанной солью, облитой мясной глазурью сосиской в румяном кукурузном тесте размером с початок, поданной с богатырской порцией джин-тоника. Затем перед ним расстелили белую салфетку, сработавшую как стартовый пистолет для его желудочных соков. Джин растопил остатки его решимости. На закуску то, от чего хотел воздержаться: перепелиные ножки, завернутые в бекон, с чесночным соусом. Затем кубики грудинки на холме из масленого риса. Слово pavé – второй выстрел стартера: тротуарная плита шоколадного бисквита в шоколадной оболочке под шоколадным соусом, козий сыр, коровий сыр в гнезде из белого винограда, три булочки, мятная шоколадка, три бокала бургундского и наконец, словно во искупление всех предыдущих грехов, вернулся в начало меню к утопшему в прованском масле салату, который подавался к перепелу. Когда забрали его поднос, на нем оставались только виноградины.
Он купил билет и уселся за столик в полупустом поезде. Напротив сидел молодой человек лет тридцати с чем-то, круглолицый, с бритой головой и накачанной шеей – из тех, кого, на невнимательный взгляд Биэрда, невозможно отличить друг от друга. Этот, впрочем, отличался пирсингом в ушах. Несколько секунд происходила необъявленная дележка под столом, вежливый балет в поисках места для ног. Затем молодой человек продолжил набивать письмо на мобильнике, а Биэрд, просматривая первые полосы газет, ощутил привычное сужение умственного горизонта при возвращении на родину. Это точно были те же самые газеты, которые он читал перед отъездом несколько недель назад. Те же заголовки над теми же фотографиями, с теми же вопросами. Когда уйдет Блэр? Завтра? Сразу после выборов, буде он их выиграет? Через год, через два или по окончании всего четвертого срока? И не точно ли такое же число шиитов в Багдаде было перебито «Аль-Каедой», когда они стояли в очереди за хлебом? Помимо этого репортажа (Биэрд листал свою кипу), цунами унесло четверть миллиона жизней, что ставило перед некоторыми, как и в прошлом месяце, вопрос о существовании Бога. В остальном сообщалось, как всегда, что страна гибнет, ее руководство, финансы, здравоохранение, судебная система, образование, вооруженные силы, транспортная инфраструктура и общественная мораль – в заключительной стадии распада. Он привычно поискал статьи об изменении климата. Сегодня ничего. О солнечной энергии? Ничего – но скоро будут.
Биэрд положил газеты рядом с собой на сиденье и занялся своим карманным компьютером, прокручивая пятнадцать сообщений, накопившихся со времени его отлета из берлинского Тегеля. Четырнадцать касались его проекта. Его американский партнер Тоби Хаммер подтверждал, что документы поданы на Гровенор-сквер[11]. Владелец ранчо хотел, чтобы деньги за участок были переведены на его счет в Эль-Пасо, а не в Аламогордо. Местная торговая палата вежливо просила «уточнить» количество рабочих мест, которые предоставит его установка для жителей Лордсбурга. Всякий раз, когда он видел название этого городка, настроение у него улучшалось. Ему захотелось оказаться сейчас там, на северной окраине, снова увидеть этот головокружительный простор, прямую дорогу на Силвер-Сити, где начнутся их работы. Лордсбургский «Холидей-инн» подтверждал, что его всегдашний номер забронирован за ним в будущем месяце и плата, как верному клиенту, снижена. Записка от Джока Брейби, третья за месяц, с предложением встретиться. Должно быть, прослышал о хороших результатах в Импириал-колледже и теперь хочет долю в успехе. И это человек, который добился его увольнения из Центра. Еще одно вдогонку от Тоби Хаммера. Он нашел дешевый источник железных опилок. И только одно личное: «Не забудь, ужин в 8. Главное блюдо – ты. Люблю, Мелисса».
Люблю. Она писала и говорила это много раз, а он ни разу не ответил ей тем же, даже в минуты самозабвения. И не потому, что думал, что не любит. На этот счет у него никогда не было полной ясности. Давным-давно он взял за правило никому не признаваться в любви. С Мелиссой он страшился вопроса, который будет вызван этим сверхъестественно обязывающим словом. Будет ли он с ней до конца жизни и станет ли отцом ее ребенка? Она очень хотела ребенка, а жизнь до сих пор ей в этом отказывала. Биэрда же собственная биография убеждала в том, что если он согласится, то принесет одно лишь разочарование этой простодушной красивой молодой женщине, на восемнадцать лет его моложе. Она была в том возрасте, когда бездетной женщине надо поспешить. Если он не хочет исполнить свой долг, то должен откланяться. Ей, конечно, понадобится время, чтобы привыкнуть к разлуке, а потом время, чтобы найти ему замену. Но она не хотела расставаться, а он не мог заставить себя уйти. И все же… снова быть неполноценным мужем, в шестой раз, и в шестьдесят лет завести ребенка. Смехотворная ювенилизация!
- Дитя во времени - Иэн Макьюэн - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Искупление - Иэн Макьюэн - Современная проза
- Сластена - Иэн Макьюэн - Современная проза
- Прибой и берега - Эйвинд Юнсон - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Супружеские пары - Джон Апдайк - Современная проза
- На вершине счастья - Джон Апдайк - Современная проза
- Взгляд - Джон Апдайк - Современная проза
- Соседи-христиане - Джон Апдайк - Современная проза