Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот тут Математик вышел из своего укрытия и спокойно, но довольно громко позвал:
– Лена!
Одна из девушек сдавленно вскрикнула, а её спутники замерли на месте. Один из чёрных стал выдирать из-под пальто какое-то оружие, но Мирзо прямо от живота дал короткую очередь, которая снесла молодого человека в сторону. Он упал на колени, из груди его бил прямой фонтанчик крови. Сердце выталкивало жидкость порциями, и оттого казалось, что он плюётся на грязный пол. И вот он завалился, потеряв свою странную шляпу.
Видимо, я засмотрелся на это, потому что один из чёрных оказался неожиданно близко от меня. Ба! Да это была девушка, я сначала этого не понял, потому что она была высока ростом, а длинное пальто скрадывало фигуру, Своей шляпы она тоже лишилась, да только это её не смущало. Она не подбежала, а как-то подпрыгнула ко мне и с размаху треснула мне кулаком в подбородок. «Вот это удар», – подумал я, прежде чем она кулаком впечатала меня в стену. Сознания я не потерял по совершенно непонятной мне причине.
Эта сумасшедшая девка напоследок пнула меня ногой, рванула на себя дверь, оказавшуюся рядом, на которую я, признаться, не обратил внимания. Треснули ветхие обои, посыпалась штукатурка, и девушка, дробно стуча ботинками, ринулась вниз по лестнице чёрного хода.
«Ну ни фига себе, сходил за хлебушком…» – как обычно говорил начальник станции «Сокол», рассказывая анекдот о том, как из-под мотовоза выкатилась окровавленная голова.
Голова у меня и правда почти отваливалась. В комнате ситуация между тем изменилась. Девушка рвалась из рук Мирзо и кричала непонятное:
– Лукас! Лукас!
Обращалась она, видимо, к убегавшей. Один из чёрных валялся, как и прежде, в центре комнаты, и под ним уже натекла довольно большая лужа чёрной жидкости. Второй полулежал в углу, не дёргаясь, а Владимир Павлович стоял у стены, меланхолично насвистывая, будто всё происходящее к нему никакого отношения не имеет. Математика не было видно.
Я осмотрелся: мой затылок оставил на штукатурке небольшую, но хорошо видимую вмятину с расходившимися от центра трещинками. Потирая голову, я пошёл к остальным и чуть было не стал очередной жертвой этого весёлого мероприятия.
Находившийся в прострации юноша, что сидел, скрючившись, вынул-таки ствол, какой-то старинный, изящный пистолетик, и пальнул не целясь. По странному стечению обстоятельств все сегодня хотели моей смерти. Пуля просвистела у меня над головой и сбила здоровенный кусок лепнины с карниза.
Мирзо, практически не глядя, выпустил назад очередь, и молодого человека отбросило к стене. Он раскинул руки, как пришпиленная букашка крылья.
Таджик подошёл к нему и сделал контрольный выстрел. А потом повторил это с другим аборигеном. Не сказать, что мне это нравилось, но выбирать сторону в этой перестрелке не приходилось.
После всего этого Мирзо вдруг резко и коротко ударил девушку по затылку. Она обмякла, и он туго спеленал её шнуром, который достал из одного из бездонных карманов своей разгрузки. Мирзо вскинул девушку себе на плечо, как безвольную добычу, и понёс через пролом в соседнюю квартиру.
Там, в пустой огромной комнате, нас ждал непонятно как сюда переместившийся Математик. Он сидел на табуретке. На коленях у него был всё тот же гроссбух.
Он внимательно всмотрелся в лицо девушки, держа её двумя пальцами за подбородок. Девушка, очнувшись, вертела головой и попробовала укусить Мирзо, но он коротко и точно хлестнул её по лицу ладонью.
– Что мы в нём нашли? Чем мы виноваты, что с ними связались, – пробормотал, глядя на меня, Владимир Павлович. – Эсэсовец, животное, я сам видел, что он смотрит на людей, как на мясо.
Я промолчал. Какие эсэсовцы, о чём это он? Выглядело это так, будто на чистом воздухе и солнечном свете из глубины сознания Владимира Павловича стали всплывать какие-то старинные книги, и он беседовал не со мной, а с их персонажами.
– О господи! – сказал Математик. – Сколько на ней всякой гадости. Так и ползают…
– Кто ползает? – удивленно спросил Мирзо.
– Да вши. У нас их не было, двадцать лет, нет, тридцать лет их никто не видел. Прежде чем с ней говорить, надо сначала ее вымыть, продезинфицировать…
«Вот и ещё одно дело», – подумал я.
Математик, словно угадав мои мысли, добавил:
– Ничего, что времени нет. Пусть её. Только бы она не сдохла с непривычки.
«Нет, – печально подумал я, – это не его родственница…».
Мирзо, повинуясь его указаниям, разжёг на выложенном кафельной, удивительной красоты плиткой полу прихожей костёр. Когда обломки двух кресел весело затрещали в огне, Мирзо поставил в центр композиции ведро и стал греть воду. Девушка затравленно глядела на нас, а особенно на Математика, который придвинул свою табуретку к пламени. Она своим звериным чутьём чуяла в нём главного.
Мебель стремительно превращалась в угли, было спокойно и страшновато. Говорить ни о чём не хотелось.
Затем Мирзо налил воду в большой таз. Он подтащил девушку к тазу и вытащил свой большой и, как я знал, острый как бритва нож. Девушка забилась мелкой дрожью, ровно настолько, насколько позволяли верёвки. А верёвки позволяли ей совсем немного.
В этот момент я понял, что такое родовая память. Мирзо действовал так же, как и его предки до Катаклизма, и предки его предков. И я представил себе, как он режет горло этой девушке, – точно так же, как и его сородичи резали баранов, быстрым и резким движением, а потом, поддёргивая вверх тушу, чтобы дать стечь крови. Я даже замотал головой, что бы отогнать это видение.
Между тем Мирзо макнул замычавшую девушку головой в тёплую воду и принялся её брить, время от времени швыряя на бетонный пол шматки волос неопределённого цвета.
Она уже не мычала, не билась под его рукой, а только мелко-мелко дрожала, и я опять вспомнил, что в тех книгах, что я читал, бараны, в конце концов, обмякали, поняв, что сопротивление бесполезно. Мирзо выбрил девичью голову, и тогда я понял, зачем это всё затеяно.
Прямо на макушке были видны очертания странной татуировки – линии и цифры, причём татуировка оказалось выполненной в два цвета. На макушке, на серо-белой коже выступили причудливые линии, и видно было, что за много лет, прошедших со времени нанесения татуировки, карта расплылась.
Я лишних вопросов не задавал, ясно было, что это. Ну и хорошо, подробностей мне знать не надо, хотя и так было понятно, что на девичьей голове находится часть схемы Ленинградского метрополитена с какими-то цифрами.
Математик всмотрелся в них и скомандовал своему адъютанту:
– Ровнее держи, ровнее, я сказал!
Несколько раз щёлкнул фотоаппарат, а потом Математик стал перерисовывать схему себе в книгу.
Я понял, что он до конца не доверяет электронной технике: сядут батареи, мы попадём в мощное магнитное поле, мало ли что может случиться. А рисунок останется, и с ним всегда можно свериться. Если ты, конечно, не ослеп. Ну, или сам рисунок не пропал, не порван и не сожжён.
Мне много раз жизнь доказывала, что самыми долгоживущими оказываются наиболее простые методы записи. Кто-то рассказывал, что после Катаклизма остались чертежи опреснительных машин, по которым изготовили эти аппараты, безотказно снабжавшие водой население метрополитена. А вот руководства, что были сохранены на электронных носителях, никто не смог прочитать, сказалась какая-то несовместимость форматов. Они просто не открылись на уцелевших компьютерах, которые задорого были куплены на других станциях. Компьютеры оказались бесполезными, а жалкая и ветхая бумага жила себе и хранила всё, что нужно.
Математик меж тем закончил перерисовывать картинку и захлопнул свой гроссбух.
– Всё, можно развязывать, – сказал он и встал со своей табуретки.
Лысую девушку развязали, и она обескураженно села на пол, не делая попытки куда-нибудь бежать. Математик был доволен, и это можно понять: что-то важное он уже сделал, записал в свою книжищу и улучшил свой сволочной мир. Я вот только беспокоился, не уберёт ли он девушку как лишнего свидетеля. Но, кажется, Математику было сейчас не до неё.
Он весело велел достать припасы, и мы разложили их на безумной красоты резном столе, во многих местах уже порезанном чьими-то ножами. Мы дали кусок и лысой девушке, и та молча жевала свиной концентрат, будто позабыв, что внизу лежали, ещё не до конца остыв, два её товарища. Мы, впрочем, позабыли и о Семецком, и он явился сам, раскачав свою дверь и припёртую к ней деревяшку.
Я думал, что Семецкий будет расспрашивать, как и что произошло. Но нет, как только он увидел девушку, так радостно и заблажил:
– Лысенькая… Иди сюда, лысенькая.
Девушка покорно прижалась к нему, и я только теперь прилежно её рассмотрел. Мне она показалась несколько безумной. Я видал таких в Москве среди беженцев, что попали под удар психотропного излучения. Человек не то чтобы сходит с ума, но становится слишком покладистым и доверчивым, точь-в-точь как молодой щенок, постоянно рассчитывающий на заботу и ласку. Не знаю, может, тут от грибов такое же происходит, но я и думать в эту сторону не стал.
- Путевые знаки - Владимир Березин - Боевая фантастика
- Метро 2033: Пифия - Сергей Москвин - Боевая фантастика
- Метро 2033. Мраморный рай - Сергей Кузнецов - Боевая фантастика
- Питер - Шимун Врочек - Боевая фантастика
- Метро 2033. Белый барс - Тагир Киреев - Боевая фантастика
- Метро 2033: Подземный доктор - Андрей Буторин - Боевая фантастика
- Питер - Шимун Врочек - Боевая фантастика
- За горизонт - Андрей Дьяков - Боевая фантастика
- Британия - Грант Макмастер - Боевая фантастика
- Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов - Боевая фантастика