Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При встрече выяснилось, что Кантария и комендант служили в одном полку, вместе штурмовали Берлин. Они стали вспоминать друзей, общих командиров, май 45-го. Встреча была удивительно сердечной, воспоминания перемежались тостами, время летело незаметно, и, наконец, комендант предложил нам поехать в Западный Берлин - проверить посты. Я понимал, что это нарушение - у нас не было пропуска. Но под прикрытием самого военного коменданта Восточного Берлина в машине с караулом мы благополучно добрались до тюрьмы Шпандау. По дороге наш хозяин сетовал, что "этот проклятый фашист" стоит нам много денег - содержание огромной тюрьмы ради одного заключенного большая роскошь, хоть общая сумма и распределяется между союзниками. В Западной Германии существует комитет по освобождению Гесса. Когда дежурят наши солдаты, часто перед тюрьмой происходят провокации. "Они" кормят его всякими разносолами, а мы даем то, что производим в нашем подсобном хозяйстве: свинина, квашеная капуста, картошка. Но Гесс уже тридцать лет не жалуется.
Вообще личность этого преступника очень любопытна: один из идеологов национал-социализма, личный секретарь Гитлера, соавтор книги "Майн кампф", вдохновитель идеи "расширения жизненного пространства на восток", непримиримый враг нашей страны, он странным образом в 40-м году, во время войны с Британией, прилетел туда с какими-то секретными полномочиями от Гитлера. Его миссия провалилась. От него отреклись. И фашисты и англичане объявили его душевнобольным. Во время Нюрнбергского процесса Гесс заявил, что утратил память, однако в заключительном слове говорил о своей верности Гитлеру и единственный из осужденных на пожизненное заключение не признал правомочие Нюрнбергского процесса. Гесс завершил свое выступление в суде словами: "...Много лет своей жизни я проработал под началом величайшего сына моего народа, рожденного впервые за тысячи лет его истории. Даже если бы это было в моей власти, я бы не захотел вычеркнуть этот период из своей памяти. Я счастлив, что выполнил свой долг перед народом - свой долг немца, национал-социалиста, верного последователя фюрера. Я ни о чем не сожалею".
Он никогда не писал прошений о помиловании и в общей сложности пробыл в заключении 46 лет. Смерть Гесса также связана с тайной - он покончил самоубийством, чрезвычайно похожим на убийство. Вероятно, кому-то не хотелось, чтобы Гесс рассказал правду. Вот к этому страшному человеку мы и прибыли.
Комендант вошел в камеру, а я из-за плеча Мелитона увидел сидящего в кресле седого человека, с худым лицом, похожим на череп. Из-под густых, кустистых бровей внимательно смотрели острые, недобрые глаза. При нашем появлении он не встал, не шевельнулся, не проявил никакого интереса.
- Господин Гесс, есть ли претензии? - спросил по-русски комендант.
Вероятно, за тридцать лет заключения Гесс уже освоил некоторые русские фразы, потому что тут же, не изменив позы и выражения лица, коротко ответил:
- Nein!
- Ну и хрен с тобой,- монотонно подытожил комендант.- Хотите рассмотреть поближе? - спросил он нас, как говорят о каком-то диковинном ископаемом экспонате.
Я отказался.
Потом подъехали к памятнику. Поклонились погибшим. Сменился караул, и мы подошли к рейхстагу.
Купол тогда уже сняли, здание отремонтировали, но некоторые надписи на стенах еще сохранились. Вокруг суетились туристы, обвешанные кино- и фотокамерами, какие-то старухи с голубыми волосами. Но вся эта публика нас сторонилась, так как рядом с нами шли автоматчики в советской форме.
Мелитон показывал, где проходила последняя атака, как входили в рейхстаг, затем достал бутылку водки. Мы выпили по глотку за светлую память товарищей и разбили бутылку. Тут же бесшумно возник вежливый господин в униформе, аккуратно и молча собрал осколки в совок и отнес к урне.
Наше время истекло, и мы без приключений вернулись в Восточный Берлин.
...Потом мы встречались у нас дома в Москве, когда Мелитон приезжал для участия в параде 9-го мая. Он звал меня к себе в Сухуми, но я так и не выбрался. Со временем встречи стали реже, и однажды я узнал, что Мелитон Варламович скончался. Но в моей душе навсегда сохранилась память об этом благородном мудром человеке.
ФЕСТИВАЛЬ
Нам много приходилось работать вместе не только в наших сольных "семейных" концертах. Мы с отцом выступали и в программах артистов кино, которые проводили на крупнейших стадионах Советского Союза, участвовали в разных культурных акциях, таких, например, как всесоюзные кинофестивали, декады русской культуры в союзных республиках и на международных московских кинофестивалях. Вот о последних я и хочу сказать несколько слов, поскольку, пожалуй, это были самые серьезные мероприятия, имевшие не только культурный, но и политический статус.
Как правило, за несколько дней до открытия очередного Московского фестиваля телефон буквально раскалялся. Часто звонили знакомые, которые годами не объявлялись, с одной и той же просьбой - достаньте пропуск или билет на международный фестиваль. Ажиотаж, короче говоря, был огромный. Мы с отцом принимали участие в нескольких таких праздниках мирового кино, но особенно ярко я запомнил 3-й Международный московский кинофестиваль 1963 года, когда первую премию получила картина Федерико Феллини "81/2". О спорах в жюри при присуждении этой премии написано достаточно много. О тайных битвах рассказал и председатель жюри того фестиваля Григорий Чухрай, есть свидетельства и других непосредственных участников событий. Для нас, актеров, которые были аккредитованы на фестивале, встречались со своими зарубежными коллегами, доходили смутные слухи о конфликтах и закулисных интригах, связанных с именем Феллини и его фильмом. В то время, пожалуй, самым большим событием в жизни кино была картина этого мастера "Сладкая жизнь". О фильме у нас много говорили, писали, но, как это тогда случалось, мало кто видел этот шедевр. Поэтому и появление Феллини на Московском фестивале со своей новой картиной вызвало повышенный интерес и, конечно же, яростные споры.
Со стороны киночиновников и различных функционеров оказывалось огромное давление на жюри и общественное мнение - очень уж хотелось, чтобы победителем фестиваля стал советский фильм "Знакомьтесь, Балуев". Картина серая и слабая. Борьба принимала далеко не объективный и не художественный характер, и, конечно, об этом знал Феллини.
И вот завершающий акт фестиваля - на сцене Кремлевского дворца съездов проходит вручение первой премии. В составе делегации советских киноактеров были Марк Бернес, Сергей Столяров и я. К сожалению, не помню сейчас, кто еще из наших товарищей был тогда на сцене - слишком взволнованными были тогда все участники события, и все мое внимание концентрировалось на одном человеке - Федерико Феллини.
Видно было, что он очень волнуется, хотя внешне пытается этого не показывать. На нем легкий летний костюм стального цвета, благородная львиная голова гордо откинута, лицо застыло в ожидании.
Мы с отцом стояли на сцене почти вплотную к нему, и, пока читались и переводились обязательные в таких случаях протокольные слова, я почти физически ощущал, каких огромных усилий стоило ему сохранять спокойствие. Только иногда нервная дрожь, которую он так и не смог сдержать, пробегала по его лицу, да беспрестанное подрагивание левой ноги выдавало его огромное психическое напряжение.
Тогда меня это поразило - неужели великий Мастер переживает так же, как и простой смертный. Впрочем, надо сказать: пребывание в Кремле на сцене Дворца съездов в те годы было не простым испытанием... Мне часто приходилось вести программы фестиваля, представлять делегации и отдельные фильмы, и я всегда ощущал особый пресс ответственности, выходя на эту очень своеобразную площадку. Чувство постоянной напряженности, понимание своей причастности к какому-то неясному протокольному действу, сознание того, что ты все время находишься под воздействием чужой сильной воли было труднопреодолимым сценическим препятствием. На этой сцене нельзя было оговориться, сделать лишний жест или шаг, непозволительна любая произвольная интонация, кроме строго официальной.
Возможно, что-то подобное испытывал и Федерико Феллини, ожидая от негостеприимного жюри оценки своего труда.
К нашей всеобщей радости, правда восторжествовала, и первый приз 3-го Московского международного фестиваля был торжественно вручен создателю фильма "81/2".
Во время этого фестиваля мы с отцом познакомились с прекрасными американскими киноактерами - Кристиной Кауфман и Тони Кёртисом. У нас дома была тогда 16-мм копия фильма "Скованные цепью" с Кёртисом в главной роли, на экранах страны шла картина "В джазе только девушки" с Мэрилин Монро и Тони Кёртисом, так что заочно мы были уже знакомы и при встрече чувствовали себя свободно. Американцы с увлечением рассказывали нам о школе Михаила Чехова и о том значении, какое она имела тогда в Голливуде. Для Кэтрин и Тони поездка в Москву была, как оказалось, и свадебным путешествием.
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Однажды осенью - Максим Горький - Русская классическая проза
- Отцы ваши – где они? Да и пророки, будут ли они вечно жить? - Дэйв Эггерс - Русская классическая проза
- Неверная осень - Сергей Лысков - Драматургия / Прочее / Русская классическая проза
- Михoля - Александр Игоревич Грянко - Путешествия и география / Русская классическая проза
- Всё и сразу - Марко Миссироли - Русская классическая проза
- Сны для героя - Александр Томин - Боевик / О войне / Русская классическая проза
- Женские истории - Сергей Семенович Монастырский - Русская классическая проза
- Город Антонеску. Книга 2 - Яков Григорьевич Верховский - Русская классическая проза
- Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях - Алина Сергеевна Ефремова - Контркультура / Русская классическая проза