облегчение, но через секунду оно пропало. Если глаза — это зеркало души, то ее душа превратилась в океан боли.
В них я видела свое отражение. «Никогда не испытывала такого горя».
«Улыбнись. Притворись, что все хорошо».
— Почему шесть боится семи? Это ложь. Числа не способны испытывать эмоции.
Несмотря на то, что ее глаза оставались мрачными, ей удалось улыбнуться.
— Что маленькая кошка сказала большой кошке? Мяу. — Ее голос был хриплым. — Прости, что заставила тебя беспокоиться. Я пытаюсь прийти в себя, правда, но очень устала. — Нахмурившись, она склонила голову набок. — Птицы говорят, что он идет.
— Кто идет? Какие еще птицы? — У нас в доме не было птиц. А те, что снаружи, разлетелись еще до начала бури.
— С тех пор как мама… — Ее подбородок задрожал. — Голоса были тихими. Теперь я слышу их снова.
«Улыбайся».
Входная дверь распахнулась и ударилась о стену, и я чуть не упала. Ледяной ветер ворвался в гостиную, и мои аккуратно сложенные тряпки слетели с журнального столика. За ними последовала бутылка тайленола. Вода без крышки опрокинулась, жидкость вылилась на пол.
Дыхание перехватило, застряв в горле. На пороге стоял Николас, тяжело дыша, а дождь и град били по крыльцу. Напряжение отражалось в его покрасневших глазах. Его золотистые волосы и темный костюм промокли насквозь. Почему-то от этой сырости он казался еще более грозным, чем прежде, как будто был продолжением теней и живым воплощением шторма. Ярость в человеческом обличье.
За несколько секунд я прочувствовала множество разных эмоций. Облегчение, радость, тревога, смятение, еще больший гнев. Мой отчим вернулся здоровым и невредимым. Почему не пришел раньше? Почему не писал и не звонил?
Когда я встала, молния озарила небо, освещая его ярким светом. Капли дождя прилипли к его ресницам. Или это были слезы? Или и то, и другое?
Он прищурился, источая чистую злобу. Когда он увидел Хартли, которая изо всех сил пыталась держать себя в руках, злость усилилась. Я отпрянула назад, каждый удар сердца был подобен пушечному выстрелу.
Это был Николас, мой отчим. Мне нечего было бояться.
«Эверли опасна для тебя и для Хартли. Более сильная магия требует… больше энергии, которую она будет выкачивать из тебя».
Неужели каждый раз, когда смотрела в зеркало, я выкачивала у матери? У сестры?
Внутри меня разразилась буря. Хартли не была такой бледной впервые за несколько дней. Потому что я больше не смотрела в зеркала?
Нет. Я не могла выкачивать у нее. Я даже не знала как.
Ну, я и не знала как дышать, но все же мне удавалось это делать несколько раз в минуту.
Я втянула воздух… доказывая это… а затем покачала головой. Я бы никогда не причинила вреда своим близким.
— Где ты был? — крикнула я, чуть не подавившись словами. — Ты был нужен нам. Ты был нужен маме. Она… она умерла, а тебя здесь не было, и… и…
Он сказал:
— Я делал все, чтобы спасти твою мать и помочь тебе. Я не думал… — Его ярость удвоилась. Втрое.
«Я приобрету для нее альтилиум».
Он был в ярости, когда сделал шаг ко мне.
— Ты пользовалась магией, Эверли?
Обвинение в его голосе испугало меня, и я подумала о том, чтобы солгать. Но нет. Я ни за что не опозорю маму и не буду говорить на языке, который она называла языком зла.
— Сегодня нет. Но вчера? Или позавчера? Да. Я пыталась и потерпела неудачу.
Он сделал еще один шаг.
— Какими магическими способностями ты обладаешь?
Я сглотнула.
— Мама навала это магией провидца.
Он вздрогнул.
— Прямо как твой отец.
— Ты знал Принца Эдвина? — спросила я.
Он сделал паузу, странный блеск промелькнул в его глазах, но тут же исчез.
— Эдвин был справедливым, как и большинство королей Энчантии, но не жестоким. Он общался с животными, как и Хартли.
Значит, Эдвин мог общаться с зеркалами и животными?
— С другой стороны, король, брат Эдвина, был самым жестоким человеком, которого я когда-либо встречал. Я им очень восхищался. Просто… оставайся на месте. — Он пинком захлопнул дверь и направился в кабинет, расположенный в задней части дома, оставляя за собой лужи воды.
У меня заурчало в животе, и я села обратно, положив голову на плечо Хартли. Тор прыгнул между нами, оттолкнув меня.
— Он хочет как лучше, — прошептала она.
Кто? Николас или Тор?
Наш отчим вернулся с листом бумаги в руках. С таким же пустым выражением лица, как и всегда… что теперь пугало меня больше, чем ярость… он сел посреди комнаты.
— Твоя мама написала письмо и взяла с меня клятву прочитать его тебе, если с ней что-нибудь случится. Поэтому я сначала прочитаю его, а потом мы поговорим.
Я потянулась к Хартли, ища поддержку. Мы прижались друг к другу.
— Моим любимым, — начал он. И тут же мое разбитое сердце начало извергаться, как вулкан, обжигающая лава хлынула сквозь многочисленные трещины.
— То, что вы сейчас услышите, шокирует и причинит боль, и я сожалею об этом. Но никогда не буду сожалеть о том, что сделала вас хоть немножко счастливыми. Если бы вы знали правду, то волновались бы и задавались вопросом «а что-если», и хотели бы того, чего у вас не было… пока что. Возможности вернуться. Хуже того, смертные испугались бы вас и заперли. Я планировала рассказать о вашем происхождении тогда, когда бы мы вернулись домой. Или когда бы я умерла.
Он сделал паузу, давая нам время обдумать и успокоиться. Хотя я сомневалась, что что-то сможет меня успокоить.
Николас продолжил.
— Я вышла замуж за Принца Эйрарии Эдвина примерно в то же время, когда Леди Вайолет вышла замуж за его брата, жестокого и безумного Короля Стефана. Согласно закону Энчантии, у жены есть год, чтобы зачать ребенка. Если ей это не удается, мужу разрешается ее убить. Когда время поджимало, мы с Вайолет вместе
