Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сухов взял часы за ремешок и бросил нукеру в папахе, тот поймал их — и в ту же секунду, в прыжке, Сухов выбил из его рук револьвер и, падая на песок, в перевороте, дважды выстрелил.
Сперва упал «красный жилет», за ним — нукер, любитель часов.
Сухов перекинулся с одного бока на другой, чтобы сразить третьего нукера на баркасе и не дать тому прицелиться, но в этом уже не было необходимости: сдернутый с баркаса нукер хрипел, пытаясь сорвать с шеи петлю аркана, наброшенную на него Саидом.
Сухов поднялся с песка, поднял свой револьвер, выпавший из рук нукера, проверил барабан, одновременно наблюдая, как Саид хладнокровно придушил врага. Затем спокойно спросил:
— Ты как здесь оказался?
— Стреляли, — коротко ответил Саид, свертывая аркан на локте.
Федор одобрительно кивнул и, подняв с песка свои часы, надел их на запястье, посмотрел на море, на воду, от которой так расслабился… После чего опоясался ремнем с кобурой, вложил в нее револьвер… и тут раздался выстрел.
Быстро обернувшись, Сухов увидел Саида с карабином в руках, только что выстрелившего с полуоборота. Каким-то сверхчувством воина тот уловил шевеление раненого джигита в красном жилете, поднимающего руку с ножом для броска. Сухов, взглянув на теперь уже навсегда уткнувшегося в песок противника, снова поинтересовался:
— Откуда у тебя карабин?
Саид бесстрастно перезарядил карабин — гильза, выпрыгнув из ствола, перекувырнулась и мягко упала на песок. Также бесстрастно пожав плечами, он ответил:
— В пустыне оружия много. Птицы не клюют оружия.
— Это точно, — согласился Сухов. — Птицы клюют нас. — Он вспомнил, как грифы терзали погибших бойцов отряда Макхамова… Потом он обернулся и увидел, как вышли к берегу жены Абдуллы и, остановившись, сбились в кучу.
Сухов усмехнулся, покачал головой.
Петруха, цепляясь за приклад винтовки, торопливо, почти бегом следовал за Суховым, который уверенно шагал от моря к Педженту. За ним, отставая метров на десять, гуськом семенили, наступая друг другу на пятки и путаясь в подолах, жены Абдуллы с закутанными лицами.
— Товарищ Сухов, — канючил Петруха, — а как Рахимов задержится, что тогда?.. Ведь Абдулла из-за них, знаете…
— Не робей, Петруха, — осадил его Сухов; он вдруг остановился у ближайшего к морю двора.
Здесь под стеной сидели на завалинке трое высохших стариков в белых чалмах. Обесцвеченные годами глаза их бесстрастно смотрели на Сухова, и, если бы не четки, которые старики медленно перебирали, можно было подумать, что они вырезаны из серого, обожженного солнцем песчаника.
— Здорово, отцы! — поздоровался со стариками Сухов; его внимание привлек тлеющий ящик, на краешке которого сидел один из стариков, а на крышке рядом лежала трубка с длинным чубуком.
Старики молчали, мысленно подсчитывая свои грехи, готовясь к переходу в другой мир.
Сухов хотел было пойти дальше, но заметил вдруг на тлеющем ящике полустертую надпись «динамит». Он наклонился и легонько стукнул по ящику — тот не был пустым.
— Извини, отец, — сказал Сухов и, приподняв невесомого старика, пересадил его, затем отодрал тлеющую крышку — под ней были аккуратно уложены динамитные шашки. — Где взяли? — спросил он, оглядев стариков.
— Давно здесь сидим, — безразлично ответил самый старый.
Сухов вынул крайнюю шашку, швырнул ее в воздух и, выхватив револьвер, выстрелил — раздался оглушительный взрыв.
Старики остались сидеть все так же спокойно и невозмутимо, только взрывной волной с них разом сдуло чалмы, обнажив их голые, как коленки, заблестевшие на солнце головы.
— Петруха! Прихвати ящик. Пригодится, — приказал Сухов.
— Есть! — ответил парень и, подняв ящик, взвалил его на плечо.
— А барышням объясни, — продолжал Сухов, бросив взгляд на гарем, который снова сбился в кучу поодаль, что никакого Абдуллы не будет… Чтоб без паники… Ясно?
— Ясно! — повеселел Петруха, понимая, что теперь он неодинок.
Они тронулись дальше. Впереди шел Сухов, за ним ковылял Петруха, таща на плече тяжелый ящик с динамитом. Сухов еще не знал, где пригодится динамит, но в том, что он пригодится, был уверен — оставшись здесь, он обрек себя на неминуемую и неравную схватку с Абдуллой.
Закутанные в чадры жены Абдуллы спешили за ними. Гюльчатай посматривала на Петруху, на его тощие ягодицы и улыбалась под паранджой. Стрекоза, сверкая крылышками, зависла в воздухе перед закрытым лицом Гюльчатай, мешая ей смотреть.
У музея Сухова ждал Саид. Хмурый и сосредоточенный, сидел он на коне с карабином наискось спины, с револьвером на поясе.
— Ты что? — спросил Сухов, уже зная наперед, что скажет Саид.
— У Абдуллы много людей, — проговорил Саид.
— Это точно.
— Уходи. Скоро он будет здесь.
— Теперь не могу. Видишь, как все обернулось… Оставайся ты тоже.
— Здесь нет Джевдета, — Саид тронул с места коня,
— Ну, тогда счастливо, — с сожалением сказал Сухов.
Саид, пустив коня шагом, медленно удалялся. Сухов долго смотрел ему вслед, понимая, что значит для него в этой ситуации такой воин, как Саид, но месть есть месть, и нет ничего важнее в жизни для кровника — эту истину Востока Сухов постиг давно.
Как бы чувствуя спиной его взгляд, Саид поспешил завернуть за угол здания и пришпорил коня.
Сухов вздохнул, холод одиночества охватил его… но переживать было некогда. Надо было обустраивать жизнь вверенных ему женщин — размещать их на ночлег, готовить обед и так далее.
Тело Савелия доплыло до Астрахани; и тут его втянуло в рукав поймы, впадающей в Каспийское море.
В море его встретили мальки осетров, удивляясь громаде человеческой, а раки и прочая морская живность стали рвать его тело на кусочки, распыляя человека по всей акватории морской.
Багор, вертящийся некогда пропеллером на льдине у Нижнего Новгорода, тоже качался на волнах Каспия, постепенно распадаясь на волокна, но потом попал в мазутное пятно, пропитался мазутом, просолился и стал гнить медленнее.
Гулко звучали удары молотка.
Сухов стоял на легком инкрустированном слоновой костью столике и прибивал фанерную вывеску над дверью помещения, в котором разместился гарем.
Ему помогала, подавая гвозди, Гюльчатай.
На вывеске неровными буквами было написано: «Первое общежитие свободных женщин Востока. Посторонним вход воспрещен».
Лебедев придерживал покачивающийся под тяжестью красноармейца столик, объясняя Сухову в паузах между ударами молотка:
— Они же взяли самые ценные экспонаты!
— Какие еще экспонаты? Я же сказал барышням брать ковры похуже.
— Вот именно!.. Похуже — это же одиннадцатый век! Чем старее ковер, тем ценнее!
Сухов спрыгнул со столика, приземлившись мягко и бесшумно.
— Сейчас посмотрим, что они там взяли, — проворчал он.
Мимо прошел Петруха с большим медным кувшином в руках. К нему присоединилась закутанная в чадру Гюльчатай, чтобы помочь теперь и парню.
— Они вас за хозяина принимают, — хихикнув, сказал Сухову Петруха. — Как будто, значит, вы их муж.
Федор насупился и погрозил ему пальцем.
…Из каменного колодца наверх вела узкая лестница. По ней, набрав воду в кувшин, поднимались Петруха и Гюльчатай; парень обогнал девушку на две ступени и закрыл ей дорогу. Она испуганно остановилась.
— Открой личико, а?.. Покажись хоть на секунду. Ты не думай, я не какой-нибудь. Если чего, я по-серьезному…. Замуж возьму… Женюсь то есть. Мне ведь наплевать, что ты там чьей-то женой была. Ты мне характером подходишь. Откройся… покажи личико…
— А ты откуда приехал, Петруха? — на ломаном русском спросила Гюльчатай.
— Ты говоришь по-русски? — удивился парень.
— Да, плохо.
— Рязанский я. Слыхала про такой русский город Рязань?.. Отец с матерью у меня там… Открой личико, Гюльчатай.
Девушка засмеялась.
— Чего ты смеешься?
— Ты смешно говоришь — «Гюльчатай»… Как мой маленький братик, — ласково сказала она.
Петруха неловко наклонил кувшин, и вода пролилась на каменные ступени колодца; соскакивая со ступени на ступень, покатилась вниз пепельными шариками, подвижными, как шарики ртути.
— Ой, как бусинки!.. У меня были такие, — обрадовалась Гюльчатай, указав на катящиеся шарики воды.
— Открой личико, Гюльчатай.
Она отрицательно качнула головой.
— У нас нельзя.
— Но я же сказал — не обману, я по-серьезному!.. — взмолился парень.
Петруха все больше нравился ей — рыжий, открытое, в веснушках лицо, голубые беззащитные глаза. Сердечко ее учащенно билось.
Абдуллу она боялась, хотя он был красив мужской красотой, уверенностью в себе, статью, силой, но его она так и не полюбила, даже когда Абдулла обнял ее в первый раз. К Петрухе же сразу прониклась доверием и симпатией.
— Гюльчатай, ну открой личико!.. — снова завел Петруха.
- Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза
- Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко - Историческая проза
- Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин - Историческая проза
- Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров - Валентин Рыбин - Историческая проза
- Государи и кочевники - Валентин Рыбин - Историческая проза
- Баязет. Том 2. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Молчать нельзя - Людо Экхаут - Историческая проза
- Госпожа трех гаремов - Евгений Сухов - Историческая проза
- Последний день Приффского винодела - Амир Токтаров - Историческая проза
- Зато Париж был спасен - Валентин Пикуль - Историческая проза