Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Геннадий показал.
— Ты думаешь, умение шевелить ушами — это гарантия славы?
— «Что слава? — Яркая заплата на ветхом рубище певца», — начал было с выражением читать Гена, но был жестко пресечен.
— Сможешь ли ты найти работу? Сколько будешь зарабатывать? Да и поступишь ли вообще в свой театральный? — атаковал его вопросами Николай Николаевич. — Ни определенности, ни стабильности, ни уверенности в завтрашнем дне!
— Но, дядя Коля, это же моя мечта, — сказал Генка серьезно. — Разве может человек бросить свою мечту, даже не попробовав ее осуществить? Неужели вы никогда не мечтали и не пытались добиться того, чего вам больше всего на свете хотелось?
И, глядя в его широко распахнутые, горящие молодым огнем глаза, Николай Николаевич вдруг понял, что племянника никакими разговорами и доводами рассудка не переубедить.
Так началась совсем другая жизнь.
Присутствие Гены в доме изменило все. Каким-то неведомым образом краски, расцвечивающие немаркие обои и неброскую мебель, начали казаться ярче. В комнатах было светлее обычного, и в воздухе, даже когда племянника не было в квартире, беспрестанно звучал какой-то странный шумок, будто кто-то все время напевал себе под нос или насвистывал.
Геннадий довольно быстро нашел себе какую-то временную работу то ли официантом в ресторане, то ли охранником в банке. Бросил он эту информацию столь небрежно, что Николай Николаевич так и не понял, куда же пошел трудиться племянник, чьи возвышенные мысли были равно далеки и от ресторанов, и от банков. Работал он через день, а в свободное время посещал курсы при театральном институте и возвращался оттуда, палимый творческим огнем и адски голодный. Огонь творчества требовал серьезной подпитки — пельменей, наваристого борща, котлет. Утоляя голод, Гена развлекал дядю декламацией и рассказами о системе Станиславского, и тому оставалось лишь ностальгически вспоминать прежние упоительно тихие вечера, не обремененные необходимостью слушать монолог Чацкого и чистить в огромных количествах свеклу, чтобы наваренного борща хватало на двоих.
По правде сказать, он бы выпер племянника из своей квартиры к лешему, но не мог так поступить по отношению к сестре Нюсе, которая постоянно названивала и, рыдая в трубку, просила приглядеть за мальчиком, раз уж тот пошел по кривой актерской дорожке.
Так и жили: племянник следовал по дороге своей мечты, дядя обеспечивал мечту продовольствием и внимал монологам.
Однажды вечером Николай Николаевич, вернувшись домой после традиционной пятничной игры в преферанс с давним приятелем, застал Геннадия в квартире не одного.
Войдя в кухню, он увидел сидящего за столом племянника, который гневно вопрошал торчащий из стеклянной банки букет разноцветных цветов: «Работать? Для чего? Чтобы быть сытым?» — после чего сардонически захохотал.
Не успел Николай Николаевич изумиться тому, что Генка, вероятно, обезумев на почве актерства, принялся разговаривать с цветами в банках, да еще и выражать при этом какие-то антиобщественные настроения, как откуда-то из-за букета громко захлопали, и тоненький голосок восторженно пропищал: «Браво, Геночка, браво! У тебя самый лучший Сатин из всей нашей группы».
— Добрый вечер, — осторожно дал знать о себе Николай Николаевич.
— Дядя Коля! — радостно воскликнул Генка. — Как хорошо, что вы пришли. Знакомьтесь, это Зина, тоже будет вместе со мной в театральный поступать.
И ткнул пальцем в букет, тот раздвинулся, и оттуда показалась юная особа с белыми круглыми кудряшками на круглой голове, с круглыми же небесно-голубыми глазами под кукольными ресницами и со вздернутым носом.
— Здравствуйте! — розовея, воскликнула она, выбралась из-за стола и застенчиво встала рядом с Геной. — Мы с Геночкой в одной группе учимся.
Кукольная Зина была ростом примерно Гене по пояс и вообще смотрелась рядом с ним как совершеннейший ребенок, чем невольно вызвала у Николая Николаевича чувство умиления пополам с жестоким раздражением в преддверии перспективы чистить еще больше свеклы для борща, если эта самая Зина начнет у них столоваться по вечерам после занятий на курсах.
К счастью, все оказалось не так уж плохо. Зина вызвалась приготовить ужин, пока Гена рассказывал, как они начали репетировать на занятиях пьесу Горького «На дне», монолог из которой он и читал. Вскоре Зина водрузила на стол омлет с помидорами, жареные сосиски, нарезанный хлеб с маслом, и все сели ужинать.
Во время ужина Николай Николаевич почти с неохотой ощущал, что ему нравится сидеть вот так с молодежью, слушать об их делах и поглощать вкусный омлет. За чаем с шоколадными конфетами он окончательно расслабился и даже признался, что не всегда мечтал в своей жизни быть бухгалтером.
— А кем же? — широко распахивая глаза и перемазанный шоколадом рот, спросила Зина.
Николай Николаевич почувствовал, что от него ждут грандиозного ответа, и засмущался.
— Стоматологом, — вздохнул он. — Но как-то не сложилось.
— Скучные все какие-то профессии, — ляпнул Генка бестактно.
Николай Николаевич обиделся и попытался удалиться, но Зиночка уговорила его остаться, а Гену пристыдила, и была при этом так мила, что любое сердце возрадовалось бы.
Дальше болтали что-то об интересных профессиях, любви, мечтах и прочем, что интересует молодых. Все еще не одобряющий мечтаний, Николай Николаевич в основном помалкивал и слушал, но потом, когда Зина с Генкой и букетом ушли, а сам он отправился ко сну, задумался. А была ли и, правда, в его жизни хоть какая-то мечта, или так он и прожил спокойно, безмятежно, обдуманно и… скучно?
Никогда раньше даже в мыслях Николай Николаевич не назвал бы свою жизнь скучной. Но сейчас энергичный и вдохновенный племянник, романтичная Зиночка, их, пусть наивные, но такие горячие надежды что-то разбередили в нем.
И тогда Николай Николаевич вспомнил.
Вспомнил то, что давно уже не разрешал себе вспоминать.
В его жизни была мечта.
Вряд ли кто-то назвал бы ее дерзкой, а ее исполнение не привело бы, например, к изобретению лекарства от страшной болезни. Но много лет назад ему казалось, что нет на свете ничего смелее, невероятнее и прекраснее его мечты.
— Звали ее Лиза Протопопова, — сказал Николай Николаевич в темноту.
Ее папа был военный, поэтому семейство Лизы все время кочевало, и вот, наконец, судьба занесла их в его город. Учились они вместе совсем недолго, но Николаю не нужно было много времени, чтобы влюбиться. Хватило секунд пять или три, он точно не помнил.
Кажется, все дело было в ее ушах. Юный Коля посмотрел, как изящно они прилеплены к Лизиной голове: так, что почти даже не торчат, — и понял, что пропал навеки.
Лиза танцевала в известном детско-юношеском ансамбле, который ездил за границу и на выступления которого она доставала всему классу пригласительные билеты. Она была тоненькая-тоненькая, словно нарисованная тушью, и, ступая, не оставляла на земле следов. Мама Лизы была художником-модельером и шила дочери такие платья, которые в те времена можно было увидеть разве что в западном кино.
Лиза была принцессой, за которой бегали все мальчишки, включая Юрку Дербенева — красавца и спортсмена-пловца, имевшего разряд, и, глядя на то, как после уроков Юрка идет чуть за спиной Лизы, неся ее портфель, Коля чувствовал себя серым мухомором. Именно тогда он в первый и последний раз в своей жизни принялся мечтать. О том, как на Лизу нападут бандиты, и он ее спасет. О том, что Юрка покроется с ног до головы прыщами. О том, как прилетит инопланетный корабль устанавливать связь с собратьями по разуму и выберет его, Колю, как главного представителя планеты Земля. И о том, как его постигнет ранняя смерть, и, плача на скромной могилке, Лиза поймет, что любила все это время его — скромного и неприметного мальчишку, вечно поглядывающего на нее исподтишка и одолжившего ей однажды на черчении циркуль.
Но ничего этого не происходило. На выпускной вечер Лиза пришла в платье, сделанном из каких-то золотых лепестков, и танцевала с Юркой. Коля некоторое время смотрел на них, как загипнотизированный, а потом ушел из актового зала на улицу, где примкнул к прятавшейся в кустах компании хулиганья.
Там он единственный раз в своей жизни напился и даже выкурил сигарету, а потом отправился гулять по городу, надеясь попасть под трамвай. При виде трамвая, впрочем, передумал, а залез вместо этого в чей-то чужой сад и нарвал там охапку сирени размером с себя. После этого направился к дому Лизы, чья квартира располагалась на первом этаже. Окно в ее комнату было распахнуто, Коля подтянулся на руках на подоконнике и за что-то зацепился, порвав свою нарядную голубую рубашку, которую сшила мать. Он швырнул сирень внутрь, как оружие массового поражения, и убежал.
- Страна мечты - Ричард Маккенна - Социально-психологическая
- Право писать - Сергей Шилов - Социально-психологическая
- Горыныч и чай - Анна Михайловна Пейчева - Детективная фантастика / Социально-психологическая / Юмористическая фантастика
- Отрок. Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова - Социально-психологическая
- Кто платит за переправу? - Танассис Вембос - Социально-психологическая
- журнал фантастики «Космопорт» 2015 № 1(14) - журнал «Космопорт» - Социально-психологическая
- Дорога в сто парсеков - Советская Фантастика - Социально-психологическая
- Сны - Олег Юрьевич Кауров - Социально-психологическая / Ужасы и Мистика
- Игрушки для императоров: Прекрасный Новый мир - Сергей Кусков - Социально-психологическая
- Грустная история Васи Собакина - Игорь Градов - Социально-психологическая