Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, сценарий. Представьте. Хмурая осенняя ночь. Главным героям позвонила дежурная по центру экстренной и неотложной помощи и сообщила, что бригаду вызывают по санавиации в ЦРБ уездного города N, и Олег уже поседлал «птицу-тройку». «Суровые рыцари» в лице вашей покорной слуги в пижаме, поверх которой была наброшена обычная для наших широт сезонная одежда, и анестезиолога в схожей экипировке, быстро перекурив в подвале, выскочили в промозглую ночь и присели в карету, зевая и недовольно поглядывая друг на друга. Олег сказал: «Поехали!», повернул ключ зажигания и, как «вдоль по Питерской», понёсся по ночному городу, даже не включив проблесковый маячок. Действительно, если вдуматься, зачем «Летучему Голландцу» проблесковый маячок, если увидеть его могут только те, кому на роду написано?
Внутри скользящего по планете фантома акушер-гинеколог и анестезиолог, вяло переругиваясь, нехотя обсуждали предполагаемую тактику и стратегию, базируясь на скудной информации, полученной от дежурного врача ЦРБ. Мятое лицо акушера-гинеколога холодило недоверие к только пришедшему в акушерство анестезиологу. Морщинистую мордочку анестезиолога сводило недовольством от «безграмотности» акушера-гинеколога. Дело в том, что анестезиолог всю жизнь проработал в кардиореанимации, где артериальное давление 140/100 мм рт. ст. считается нормой. Акушер-гинеколог с меньшим стажем, но зато проведённым в непосредственной близи от беременных, рожениц и родильниц, убеждал его в том, что давление 140/100 мм рт. ст., не купируемое стандартной терапией, является показанием к кесареву сечению, особенно учитывая уровень белка в моче, озвученный в ухо телефонной трубкой. Беседуя в стиле «Сам дурак! – Сама дура!», они и не заметили, как капитан «Летучего Голландца» домчал их до ЦРБ губернского города N. Голливудские вертолёты наверняка летают медленнее. Возможно, главные герои так увлеклись, что Олег решил получить «Оскар» за лучшее чудо второго плана и просто нырнул в пространственно-временной коридор, заботливо предоставленный боженькой своему любимому кролику.
И очень вовремя, надо признать. Потому что у роженицы ЦРБ губернского города N давление повысилось до 180/100 и началась преждевременная отслойка нормально расположенной плаценты. Начмед ЦРБ губернского города N сообщил мне, что стерильных инструментов нет, нет пятого и десятого, включая операционной медсестры, и он бы и проассистировал мне сам, учитывая наличие у меня в машине биксов со стерильным бельём и операционным инструментарием, но дело в том, что аппарат ИВЛ[39] не работает, лампа в операционной не работает, саму операционную залило сантехническим дерьмом по колено и стол, вообще-то, развалился. Я получила телефонное добро от своего начальства, и девочку мухой транспортировали в нашу карету. При самом горячем участии начмеда ЦРБ губернского города N – он нёс её на руках, потому что единственная функционально пригодная каталка была занята строительным мусором. Я дала распоряжение сморщенному анестезиологу вкатить девочке один из сильнодействующих препаратов, требующий длительной процедуры списания. То ли звёзды не так стали в ту ночь, то ли в нём взыграл гонор или акушерский непрофессионализм, но он стал в позу и заявил мне, мол, будет его тут всякая пигалица поучать, что ему делать, а роженице и клофелина под язык хватит. Ещё бы. За материнскую смертность, если что, он пойдёт всего лишь как соучастник, если что. Не говоря уже о такой «мелочи», как жизнь этой девочки, бог с ним уж, с ребёнком. Немного обалдев от столь неколлегиального поведения неофита, пришедшего в монастырь Шаолинь с замашками банковского клерка начала текущего столетия, я, отключившись от пространства на короткое время, стала тыкать в кнопочки телефона, чтобы на анестезиолога воздействовала словом добрым уже наша начмед. Естественно, абонент был вне зоны действия сети. Чуть не расплакавшись, я уже собралась ещё более страшным голосом отдать приказание этому скоту от смежной специальности выполнить что следовало, но поняла, что «Летучий Голландец» замер в пространстве.
Девочка стонала на каталке.
Я сидела с телефоном, обуреваемая гневом.
Анестезиолог бурчал под нос что-то на манер: «Выучили вас на свою голову!»
Но тут двери распахнулись, и в проёме появился Капитан.
Вытащив анестезиолога за грудки в ночь, морок и грязь, он – голосом на октаву ниже штормового ветра – произнёс:
– Ты слыхал, падла, что тебе Татьяна Юрьевна сказала?!
– Да что вы себе…
– Ты слыхал, падла, что тебе Татьяна Юрьевна сказала?! Или ты, сука, сейчас вколешь этой девке чего тебе говорят, или, обещаю, от тела твоего даже числа Авогадро не останется, ты понял?! Растворишься в Нагвале, и следов элементарных частиц ни один физик не обнаружит! Это, кретин, не кардиология, это, гандон штопаный, акушерство!
Я не знаю, что меня удивило больше – Нагваль, элементарные частицы или число Авогадро… Нет. Знаю. «Татьяна Юрьевна». Олег иначе, как «Танька», «Светка», «Петька», никого никогда не называл, невзирая на лица и должности.
В многопрофильной больнице, слава богу, есть и операционное бельё и инструменты, шовный материал и вменяемые анестезиологи. Так что и с девочкой, и с её ребёнком, как это ни странно, всё закончилось хорошо. Анестезиолог накатал докладную на Капитана и меня. А главврач посоветовал ему этой докладной утереться в том сортире, куда он его сейчас окунёт, и горе-анестезиолог растворился в нигде, откуда и пришёл.
А Капитан снова стал Олегом, хамовато невзирающим на лица и с крайне ограниченным словарным запасом. Спустя некоторое время он уволился, и дальнейшая его судьба мне неизвестна. У нас осталась только прежняя шофёр Машка, но это уже совсем другая история.
Мне могла бы быть интересна судьба этой девочки из губернского города N. Вернее – её ребёнка. Но я не монах, пытающийся алгеброй поверить божественную гармонию совпадений и противопоставлений. Я, пожалуй, как Капитан, дай ему бог здоровья и долгих лет, как-то так… не задумываюсь.
Последняя затяжка
Как-то зимой, когда зимы ещё были похожи на зимы и апокалипсические стихии терзали избирательно лишь страны развитого капитализма, я забеременела.
Я была молода, красива и любима, а беременность случается даже с немолодыми, некрасивыми и одинокими, так что мне сама овуляция велела. Не то чтобы я хотела плодиться и размножаться немедля, скорее напротив, потому что мне было двадцать четыре года. Я только окончила интернатуру, декрет не входил в мои планы, но человек предполагает, а Колесо Сансары крутится. Аборт я делать не собиралась. К тому же, когда я узнала, что мой организм несколько видоизменился, было уже не то чтобы поздно, но уж точно глупо что-то с ним делать. Да. Такое случается. В народе это называется «омывание плода». К тому же меня не тошнило. У меня не падало давление. Я была здорова, как мустанг, выросший в прериях. Работала, училась, курила, пила кофе с коньяком, делала жим лёжа ногами и от груди с малым весом, но часто. А потом они наконец не пошли. УЗИ показало четырнадцать недель. Я стала гораздо меньше курить, отказалась от коньяка и стала пить менее крепкий кофе, сменила железо на бассейн и стала поедать немыслимое количество оливок и маслин. Баночных, бочковых и каких угодно. Я не перестала работать и учиться и вполне спокойно чувствовала себя, наблюдая за чужим потужным периодом в родзале.
На учёт в ЖК я стала поздно. Каюсь. В двадцать пять недель. Но я сдала все анализы и всё такое прочее по месту работы. Меня осмотрела начмед и сказала, что родим, куда денемся. Первая степень сужения таза никого не смутила, потому что и с таким рожают через естественные родовые пути.
Беременность моя была не особо заметна недель до тридцати пяти. Вообще незаметна, если начистоту. У меня были накачанные ручки, стройные ножки и милый животик, ставший весьма милым. Яйцевидным таким. Торчком. Это было до чертей собачьих сексуально.
И вдруг на тридцать шестой неделе я стала опухать. Как в дурной американской комедии. Меня срочно госпитализировали. В моче был белок, давление было слегка повышенным. У меня случилось то, что ранее называлось нефропатией,[40] позже в МКБ очередного пересмотра – преэклампсией.[41] И, вероятно, и сейчас так называется. Суть не в названии. А в состоянии. На фоне прекрасного анамнеза жизни и полного отсутствия анамнеза болезни я резко подурнела. Как внешне, так и внутренне. Я стала похожа на оплывшую тётку с колхозного рынка. На ногах, ещё так недавно сводивших с ума анестезиологов, оставались белые, долго не проходящие вмятины, и это меня ужасно раздражало. Я стала пить зелёный чай литрами. А в меня стали парентерально[42] вводить всякие разноцветные чудеса фармакологии с мудрёными и не очень названиями. Озвучивать не буду. Кому надо – знают. А мнения типа «я не специалист, но уверена… читала справочник Мошковского…» и т. д. – меня не интересуют.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Психоз - Татьяна Соломатина - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61 - Татьяна Соломатина - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Секс в большом городе - Кэндес Бушнелл - Современная проза
- Требуется героиня - Зоя Журавлева - Современная проза
- На Верхней Масловке (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- На Верхней Масловке (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- Кот, который всегда со мной - Питер Гитерс - Современная проза