ему. 
То нехотя вышел.
 — Оружие «крот» имеет по одному заряду, — продолжил я все тем же тоном. — Оговорим. Стреляемся по одному выстрелу. И в независимости от исхода дуэли она будет считаться законченной. Согласны?
 — Согласны, — за секунданта ответил Котовский. — Мне хватит и одного выстрела для тебя! Кидай жребий, кто будет первым.
 — Предлагаю другой вариант, — произнес я.
 Котовский вопросительно глянул на меня.
 — Чтобы исключить элемент удачи, предлагаю стреляться одновременно.
 — Какой еще элемент удачи? — не понял противник.
 — Если жребий выпадет стрелять мне первым, я не промахнусь, — уверенно ответил я и эта уверенность смутила Котовского. Он вдруг с ужасом понял, что я действительно не промахнусь. — Тем самым исключу даже возможность на ответный выстрел с твоей стороны. А если будем стреляться одновременно, то наши шансы будут равны. Это достаточно известная практика.
 — Не надо тут умничать! — прошипел Котовский. — Я и без тебя прекрасно знаю правила дуэли. Думаешь, тебе повезет? Сомневаюсь. Но если тебе угодно, то я согласен на одновременный выстрел.
 На самом деле в глазах Котовского засветила радость, такие условия ему были на руку. Те, у кого было мало опыта в дуэлях, всегда выбирали такой вариант. Он казался им самым удачным и честным, хотя это было совсем не так.
 — К барьеру! — крикнул Штакет.
 Мы встали.
 — Расходимся на десять шагов.
 Количество шагов мы не обговаривали, это уже Штакет вошел в роль, тем более при большом скоплении девушек ему хотелось выглядеть значимо.
 — Стреляемся на счет «три»!
 Мы медленно разошлись по сторонам. Развернулись. Вытянули пистолеты.
 — Они и в правду будут стреляться! — вдруг произнес кто-то громко и отчетливо.
 И толпа тут же забурлила.
 — Тихо! — рявкнул Котовский. — А ну заткнулись все! А не то…
 Он не договорил, потому что фраза из его уст о том, что дуэль может не состояться была бы воспринята как трусость и подняла бы его на смех.
 — Замолчали! — поспешно повторил он.
 — Попрошу молчания! — строго произнес Штакет. — Не мешайте! Либо уходите прочь! Есть те, кто хочет уйти?
 Штакет обвел всех взглядом, но желающий не нашлось, все остались на своих местах.
 — Раз!..
 Я сделал глубокий вдох. Сконцентрировался. Предстояло сделать очень сложный фокус, который, признаться, не всегда у меня получался, тем более с таким дрянным оружием. Но сейчас места для ошибки нет. Я тоже в какой-то степени поставил многое на этот выстрел.
 — Два!..
 Отстраниться от всего. Поймать биение сердца. Почувствовать его упругие толчки. Ощутить горячую волну дара, растекающуюся по телу. Увидеть черную точку ствола противника.
 И все стало как в замедленной съемке. Дар заработал, останавливая время, делая все таким, будто мы были сейчас в густом киселе. Обострилось зрение и другие органы восприятия.
 — ТРИ!..
 Я мягко нажал на спусковой крючок.
 Котовский тоже.
 Грохнуло.
 Две наши пули — свинцовые шарики, способные раскрошить кости и плоть словно бумагу, — полетели по одной линии. И ровно посреди разделяющего нас поля встретились друг с другом, слепившись в один сплошной комок. Раздался звук — чавк! — и все затихло, погруженное в пороховой дым.
 Именно так, как я и задумал.
 Убивать противника нельзя. Отказаться от дуэли — тоже. Остается только сделать так, что моя пуля не попала в противника, а его — в меня. Что у меня сейчас и получилось.
 Около минуты на школьной площадке царила гробовая тишина. Все взгляды были устремлены в лежащий на земле свинцовый блинчик, сплавленный из двух пуль.
 А потом среди толпы раздался шепот:
 — Стрелок!
 И тут же подхватили другие:
 — Стрелок! Стрелок!
 Да, сделать такой трюк и не выдать себя не получится. Придется что-то придумывать.
 — Стрелок!
 Котовский не сразу понял, что произошло — он просто зажмурил глаза, ожидая смертельного ранения. И лишь когда толпа оживилась, открыл глаза. Оглядевшись, противник с удивлением обнаружил, что жив. Но удивление его было еще больше, когда он увидел, что и я в порядке.
 — Какого… — произнес он.
 И взгляд его упал на пули. Он сразу же все понял — и про то, что я стрелок с даром, и про то, что только чудом остался в живых, ведь шанса выжить у него при таком раскладе не было ни единого. Сегодня ему чертовски повезло, считай второй день рождения.
 Дрожащей рукой Котовский вытер пот со лба.
 — Выстрелы произведены, — произнес он.
 — Верно, — кивнул я. — Дуэль окончена. Вопрос закрыт.
 — Вопрос закрыт, — повторил Котовский, еще не веря в свою удачу.
 Он развернулся и поспешно ушел прочь.
 Толпа продолжала изучать меня, словно видела в первый раз. Я подошел к Ирине, спросил:
 — Ну так что, наш уговор в силе?
 — А разве я могу отказать? — спросила девушка, улыбнувшись. — С такими талантами к стрельбе убежать от тебя я точно не смогу.
 — Просто повезло, — ответил я. И чтобы все слышали, повторил громче: — Просто повезло!
 Едва ли они поверили в это, но отходные пути нужно для себя сейчас выстроить. В случае чего буду давить на эту версию.
 — Ты чертовски удачлив! — игриво произнесла Ирина.
 — Есть такое. Пошли.
 Мне хотелось покинуть площадку как можно скорей не только, чтобы поговорить с Кривощекиной, но и чтобы скрыться наконец от посторонних глаз.
 Под любопытные взгляды мы пошли прочь.
 — Так куда пойдем? — спросила Ирина, когда мы вышли за территорию школы.
 — А не все ли равно?
 — Есть одно место, классное!
 Девушка взяла меня за руку и потянула прочь. Я глянул на ее ладонь и увидел на пальце кольцо в форме паучка. На брюшке восьминогой твари виднелся красный камешек, весьма необычный. Я почувствовал мягкую силу, волнами идущую от него.
 — Интересное украшение, — произнес я.
 — Родовой перстень, — ответила Ирина. — Пошли!
 Мы перешли дорогу и оказались возле заведения «Барин», в которое любили заглядывать ученики после уроков, чтобы украдкой пропустить по пиву. Внутри было приятно прохладно, играла ненавязчивая музыка.
 Мы заказали шампанского, выпили. Начали разговаривать. Ирина спрашивала откуда я научился так метко стрелять, как дошло до дуэли и множество других вопросов. Я отвечал скупо, особо не вдаваясь в подробности. Пытался и сам кое-что выяснить про девушку, чтобы втереться в доверие. Девушка отвечала неохотно.
 Но когда я упомянул картину, висящую