Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…В следующий раз Энен пришла такая же нарядная, как всегда, с сушками, и как будто совершенно забыла о своей обиде.
– …Я понимаю, что вы не верите в Бога. Не говорите «я не верю в Бога», вы сами не знаете, верите вы или нет. …Алиса, говори в обществе «я агностик» или «я не уверена, что Бога нет, но и не абсолютно убеждена в обратном». И никогда не спрашивай, религиозен ли твой собеседник, к какой конфессии принадлежит, – это еще более невоспитанно, чем говорить о деньгах. Повторяй за мной: Кьер-ке-гор… Кьер-ке-гор… Кьеркегор – очень модно… Он критиковал стремление жить удобно и благополучно и при этом считать себя христианином.
Алиса, радуясь, что прощена, понятливо кивнула.
Алиса записывала: «Конфессия – вероисповедание; агностицизм – учение, утверждающее непознаваемость мира…»
– О-о-о, твою мать! – неудачно повернулась и выругалась от боли.
– С одной стороны, безусловно нет, – водружая ее ногу обратно на подушку, сказала Энен. – С другой стороны, конечно… Тут важно кто.
Энен имела в виду: ругаться матом нельзя, но можно. Алисе использовать обсценную лексику – нельзя, но по-настоящему интеллигентному человеку – можно. Интеллигентный человек матерится, когда считает нужным.
У Алисы загорелись глаза, и я тоже был не прочь услышать, как Энен ругается матом.
– Скажите что-нибудь, а?.. Вы-то по-настоящему интеллигентный человек!
Энен, не задумываясь ни на секунду, сказала.
Это была длинная тирада, после которой мы сразу вернулись к Кьеркегору. Кьеркегор определяет человеческую жизнь как отчаяние, но отчаяние – это единственная возможность прорыва к Богу… делит людей на четыре типа: обыватель (живет как все, работает, создает семью), эстетик (сам выбирает свой путь – наслаждаться жизнью), этик (им руководят разум и чувство долга) и религиозный человек, посвятивший себя служению Богу.
– Бла-бла-бла… – зевнула Алиса. – Так, ладно, а пароль?
– Пароль: «Не вижу здесь ничего принципиально нового, – старый добрый Кьеркегор, этика отчаяния и веры…» – ты говоришь это с легкой усталостью. Вообще фразы должны быть не оконченные, ни в коем случае не оконченные…
Алиса оживилась, привстала:
– Я поняла, поняла, – как будто я все знаю и мне все это надоело! Я скажу: «Нравственность по Кьеркегору всего лишь следствие веры» и вот так пожму плечами, правильно?.. И замолчу. Выучу это на все случаи, и люди будут считать меня суперинтеллигентным человеком.
– Ну, а теперь Ницше. Ницше – модно. Пиши: «ницшеанский сверхчеловек», «ницшеанская мораль», «ницшеанское деление людей на рабов и господ», «ницшеанские настроения», «ницшеанская мораль»…
– …Зачем нам вся эта хрень, отчаяние-вера-разум-долг, зачем вообще философия?
– Затем, что в душе возникает ясность. Человек пережил что-то, но слов про это не знает, как ребенок, плачет, не понимая, почему ему больно. Только назвав словами, человек начинает понимать себя: философия – это язык, который расшифровывает сознание…
И тут Скотина сказал, что у него вши.
Скотина сказал: «По мне бегают звери». Энен посмотрела и сказала – вши, у нее тоже были вши, в сорок шестом году.
Мы с Алисой растерялись и испугались, нет ли у нас вшей, смотрели друг на друга беспомощно – то ли нам вычесывать друг друга, как обезьянам, то ли брить головы. Одна Энен вела себя как пожарник в огне пожара: знала, что делать, и через полчаса все меры против вшей были приняты. Каждый намазал голову керосином и замотал полотенцем, чтобы не так сильно пахнуть.
Все были на своих обычных местах, мы на диванах, Скотина на письменном столе, пахли керосином, и Энен рассказывала, что Ницше и Вагнера объединила любовь к Шопенгауэру, их философско-музыкальный союз был прекрасен, но вскоре Вагнер принял христианство, а Ницше считал, что «Бог умер». Мне казалось, что в этой ссоре я на стороне Вагнера.
– …Ну, а теперь поговорим о ницшеанской морали, это очень интересно… Итак… – Энен сделала жест рукой, как будто объявляет артиста, и сказала: – А вот и Ницше!
И тут вошел Роман. И сказал:
– На лестнице воняет керосином.
– Это от нас, – сказал Скотина.
– Скотина принес вшей, а мы намазались керосином и проходим ницшеанскую мораль, – похвасталась Алиса.
– Понятно. Воняете керосином на весь дом и говорите о прекрасном, – сказал Роман.
Энен вскоре ушла, а Роман остался с нами – есть сушки и обсуждать философию Ницше. Роман считал, что «падающего толкни» и «слабые не должны мешать жизни сильных» – правильно, это жизнь, мы с Алисой – что это фашизм; все разволновались, как будто философия Ницше – это главное в жизни, но сошлись на том, что философия – это все-таки одно, а уничтожение людей – совсем другое. Затем Роман решил тоже рассказать о прекрасном и рассказал, как сделал свой первый капитал.
– Я сидел в НИИ и думал: вот моя жизнь – в этом сраном НИИ, с зарплатой сто десять рублей, и кем я буду, когда вырасту?.. Буду лизать жопу начальнику отдела, чтобы защитить диссер, к сорока сам стану начальником отдела. …А когда началась перестройка, я понял, что мой типа идеал, начальник отдела, замусоленный неприятностями, – маленький человек, не приспособленный к переменам, улитка, которую выковыривают из раковины, до конца жизни будет ныть: «Ах, неужели кому-нибудь так сложно взять и подарить мне пару миллионов?» …В общем, я подумал: неужели сейчас все помчится, как птица счастья, без меня?! Ну нет! И ушел, открыл кооператив, сделал бабки, потом вышел на другой уровень… Ха, и что теперь? Я строю Город Солнца, я долларовый миллионер. Вот сейчас у меня рабочие строят бесплатно. Они-то думают, что я заплачу, а я… ха-ха… не заплачу. В договоре четко сказано: каждый день задержки – штраф. Они уже работают бесплатно, а скоро вообще будут мне должны. Ты что так смотришь, как будто я ем младенцев?
– Они работают, а денег не получат, это нечестно, – сказал я.
– Это честно. Они должны сдать мне объект вовремя. А я долгов не прощаю.
Я сказал: «Все равно нечестно», Роман нахмурился, и Алиса, испугавшись, что он уйдет, заторопилась:
– Папочка, ты обещал рассказать, как сделал свой первый капитал. Как ты сделал свой капитал?
– Вот так и сделал: сначала шил варежки. Нейлоновые, синие и красные. Думаете, кто-то сразу же делает большой бизнес? Не-ет, я сидел в подвале за швейной машинкой и строчил варежки. Продавал их на Некрасовском рынке, сам стоял за прилавком. Некоторым очень важным унизительно за прилавком стоять, а мне вот ничего не унизительно… Нет, вру! Есть кое-что, что мне унизительно: если бы мои дети смотрели вокруг и думали, что у других всего больше, у других все лучше… а сами бы один «Сникерс» на двоих делили. Если бы мои дети видели, что я беспомощный, – вот это унизительно. И выросли бы больными на голову – сами бы всего боялись и не знали, что в этой жизни делать. А мои дети ничего не боятся… Мои дети должны думать, что им повезло у меня родиться.
– А мне повезло, что я родился у моего папы, – сказал я. Не знаю, что на меня нашло: я спорил с Романом, как будто мне семь, как Скотине.
Алиса подтвердила:
– Папочка, нам очень повезло у тебя родиться, – и толкнула Скотину: – Скажи, что ты ничего не боишься…
– Я ничего не боюсь, кроме темноты, еще крыс. …А потом что было?
– А потом нашел дураков. Иногда нужно спрятать свой ум, потерпеть. Я нашел дураков, а они вытащили для меня каштаны из огня.
– А потом?
– Потом суп с котом.
– Где они теперь, эти дураки?
– Где? Нигде. Полезли в огонь и сгорели. Это уже не для ваших ушей. Я вам рассказал самое важное: мои принципы жизни. А дуракам проигравшим так и надо.
Проигравшим так и надо. Падающего толкни. Вот что я обо всем этом думал: Роман – ницшеанец. А о своем отце думал так: пусть мой папа и не приспособлен к переменам, пусть он как улитка, но у него есть другие качества: например, улитка не будет толкать падающего.
В тот вечер Роман повел нас всех в ресторан, Алису в инвалидном кресле попытались вынести на руках, не справились, – тяжело, пришлось оставить ее дома. Роман сказал – именно сегодня пойти в ресторан необходимо.
Швейцару на входе в гостиницу «Европейская», сказавшему: «Мест нет», Роман небрежно бросил: «Стол заказан, на фамилию Собчак. Вы меня не узнали?» Все горожане знали мэра в лицо, швейцар никак не мог подумать, что Роман – это Собчак, но у Романа была такая сила убеждения, что на секунду швейцар подумал то, что нужно Роману.
Как только мы вошли в зал, стало ясно, почему было необходимо пойти в ресторан именно сегодня: потому что мы пахли керосином, Скотина и я. Мне было шестнадцать лет, официанты и люди за другими столами смотрели на нас с опаской, нас все нюхали, и, конечно, мне хотелось убежать, испариться, провалиться сквозь землю.
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- За два часа до снега - Алёна Марьясова - Русская современная проза
- Светофор для Музы. Сказки о жизни - Оксана Филонова - Русская современная проза
- Код 315 - Лидия Резник - Русская современная проза
- Оглашенная - Павел Примаченко - Русская современная проза
- Музыка – моя стихия (сборник) - Любовь Черенкова - Русская современная проза
- Глас вопиющего в пустыне 2. Короткие повести, рассказы, фантастика, публицистические и философские эссе - Любовь Гайдученко - Русская современная проза
- Собачья радость - Игорь Шабельников - Русская современная проза
- Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости - Евгений Горбунов - Русская современная проза
- Воспитание элиты - Владимир Гурвич - Русская современная проза