Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фу снял трубку телефона.
— «Отца»!
Соединение происходило долго. Наконец ответил командный пункт Линь Бяо.
— Попросите «Отца» к аппарату, говорит Фу Би-чен. — И когда Линь Бяо взял трубку, лётчик сказал: — Вы разрешили мне обращаться прямо к вам, если… если будет очень трудно… — И после некоторого колебания добавил: — Меня тут сделали больным…
— Знаю, — ответил очень далёкий голос командующего.
— Я прошу разрешения итти в бой.
— Полежите денёк, там видно будет.
— Прошу разрешить… — начал было Фу, но командующий перебил:
— Это все?
— Все.
— Тогда лежите.
— Но я здоров!
— Медицина лучше знает.
Услышав в чёрном ухе трубки какой-то треск и думая, что командующий кладёт трубку, Фу в отчаянии крикнул:
— Тогда разрешите приехать к вам!
На том конце трубки что-то пошипело, потрещало, и, наконец, снова послышался голос:
— Если вы не нужны Лао Кэ, приезжайте. Тут тоже найдётся, где полежать…
В ту ночь Чэн почти не спал. Было ещё далеко до рассвета, когда он вышел из пещеры.
Облачность поредела и к концу ночи исчезла почти совсем. Тонкие мазки прозрачной туманности, пересекавшие потускневшие звезды, говорили о торопливом движении высоких перистых облаков. Воздух был неподвижен. Самое чуткое ухо не уловило бы теперь в степи никакого шума, кроме стрекотания насекомых. И это стрекотание то спадало до едва уловимого тоненького звона, то усиливалось на миг и снова затухало. Словно все притаилось в ожидании розоватого отсвета зари, когда все заговорит в полный голос и степь заживает жизнью загорающегося дня.
Изредка просыпался перепел. Послав в притихшую степь троекратный свист, он снова умолкал.
Как всегда, тёпел и парен был воздух, как всегда, спокойно поблёскивали бледнеющие звезды, заканчивая свой путь. Ковш Большой Медведицы уже спрятал свою ручку за гребни холмов у реки.
Некоторое время Чэн медленно бродил по лагерю. Потом остановился. Ему не хотелось ни говорить, ни даже думать. Кажется, все стало ясно. Подачей рапорта о переводе он отрезал себе путь к бою. Да, значит, завтра он уложит свой чемодан. Куда же теперь? Как определит его судьбу командование? Мысль о том, что его могут отправить обратно в тыл, мелькнула было на миг, но Чэн решительно прогнал её.
Он стоял неподвижно, погруженный в эти невесёлые думы, когда его внимание привлёк треск, раздавшийся со стороны ближайшего аэродрома. Тёмную синеву небосвода прорвали струи голубых сверкающих линий. Они были, как стропила гигантского купола с вершиной, теряющейся где-то там, в высоте.
Это были следы трассирующих пуль. За ними следовали новые и новые — со всех сторон. То же повторилось на другой, на третьей точке. Аэродромы проснулись. Оружейники проверяли пулемёты. Сейчас займутся своим делом мотористы. Чэну едва хватит времени, чтобы сбегать за планшетом…
И вдруг он вспомнил, что бежать некуда и незачем: у него нет самолёта. Он не примет участия в сегодняшних вылетах товарищей. Он впервые отчётливо, до конца, понял, что порвались его связи с полком, едва успев возникнуть, что он тут уже «чужой». И ему стало остро жаль покидать и полк с таким славным командиром и товарищей. Потом он вспомнил о Фу и повернул в сторону санитарной пещеры, — он решил проститься с Фу. Бывший ученик не должен был дурно думать о нем, когда его тут уже не будет.
У шалаша связистов его перехватил взволнованный Джойс:
— Половину ночи потратил на то, чтобы найти вас, — и протянул лётчику лист приказа о назначении его временно исполняющим обязанности командира второй эскадрильи.
Не веря себе, Чэн дважды внимательно перечитал приказ.
Вбежав к связистам, он позвонил по телефону Лао Кэ и получил разрешение вылететь в бой на новом «Яке».
11
Из степи тянуло холодом. До знобкости свежий воздух, как в форточку, врывался через арку въезда на главную улицу, асфальтовая стрела которой прорезывала Улан-Батор из конца в конец.
Часовые у едва белевшей в темноте стены большого дома поёживались от холода. Поглядывая на медленное движение звёзд, они ждали смены.
Звяканье приклада о камень или скрип сапога переминающегося с ноги на ногу цирика были единственными звуками, нарушавшими тишину.
Далеко за полночь в темноте послышалось мягкое цоканье нескольких пар некованых конских копыт.
Топот кавалькады приблизился к самому дому и оборвался напротив подъезда. В темноте замаячило светлое пятно плаща. Цирики скрестили было штыки винтовок, но привыкшие к темноте глаза их опознали Соднома-Дорчжи.
Адъютант и Гомбо-Джап под руки ввели в подъезд пошатывающегося на онемевших ногах Хараду…
Через час собравшиеся в кабинете Соднома-Дорчжи хмуро слушали допрашиваемого майора Хараду. Все знали, что забрасываемые теперь в МНР разведчики работали на командование расположенных в Китае американских войск. Ширма гоминдана, которой прикрывалось это командование, никого не обманывала: ни своих, ни чужих. Знали о фиктивности этой ширмы монголы, ловившие японо-гоминдановских разведчиков; знали и сами японцы-шпионы.
Содном-Дорчжи не случайно совершил головокружительное по быстроте путешествие по пустыне для встречи с Гомбо-Джапом.
Гомбо-Джап не случайно ежедневно, ежечасно и ежеминутно рисковал жизнью, не отставая от Харады с момента его появления в конторе Паркера.
Все говорило о том, что японскому майору поручается задание большой важности. Именно поэтому Содном-Дорчжи и хотел, чтобы суть этого задания, за подготовкой которого его люди тщательно следили в Китае, стала известна его товарищам по Совету министров МНР не в его пересказе, а из самого непосредственного источника — из уст Харады.
Японец говорил вполголоса, не спеша. Его блестящие, как уголья, глазки были полуприкрыты. Они загорались только тогда, когда в поле его зрения попадал изловивший его Гомбо-Джап.
— Прибегая к вашей снисходительности, с-с-с, — шипел японец, — я должен ещё объяснить, что, снаряжённый таким образом, я обязан был оставаться на вашей земле столько времени, сколько понадобится, не предпринимая никаких злых дел.
— Кому «понадобится»? — спросил Содном-Дорчжи.
— Посмею обратить ваше внимание на ту гребёнку, которую этот человек, — Харада движением связанных рук указал на Гомбо-Джапа, — взял у меня, с-с-с…
Содном-Дорчжи вопросительно взглянул на Гомбо-Джапа, и тот вытащил из кармана своих рваных штанов гребёнку. Это был самый дешёвый чёрный гребешок, грубо инкрустированный металлом.
Гомбо-Джап передал его Содному-Дорчжи. Тот недоуменно повертел гребешок в руках и положил перед собой.
Харада сказал:
— Если теперь ваша благосклонность обратит внимание на походное изображение Будды, взятое у меня этим же человеком, с-с-с…
Гомбо-Джап невозмутимо выложил на стол маленький складень, крытый черным лаком. Содном-Дорчжи хотел было раскрыть крошечные резные дверцы, но сидевший рядом с ним полковник государственной безопасности поспешно отстранил его руки и сказал Хараде:
— Открой.
Японец особенно длинно и угодливо втянул воздух.
— С-с-с… ваша благосклонность напрасно опасается этой безобидной вещи, — он отворил дверцы складня. Все увидели изображение Будды — позолоченную деревянную фигурку, сидящую на цветке лотоса. Японец поднял его над головой и с улыбкой сказал: — Если мне будет позволено, я покажу уважаемым господам, что представляет собой это священное изображение. Можно не опасаться дурных последствий: это прекрасная американская вещь.
Полковник встал между Содномом-Дорчжи и японцем.
— Показывай, — сказал он.
— С-с-ссс… это не больше как радиоприёмник. В соединении с гребёнкой он даст мне возможность открыть вам до конца, ради чего я прибыл на вашу почтенную землю. — Харада воткнул крайний зубец гребешка в отверстие на макушке Будды. — Теперь необходима тишина и ваше милостивое внимание.
Прошло несколько мгновений. Те, кто сидел ближе к японцу, услышали слабые звуки, похожие на приглушённую радиопередачу. Харада приблизил аппарат к уху и изобразил на лице удовлетворение.
— Всякий, кто хочет, может слышать, — сказал он, передавая аппарат полковнику.
Тот послушал.
— Английский язык.
— Америка? — спросил Содном-Дорчжи.
— Нет, китайский город, — сказал Харада. — Милостиво обозреваемый вами аппарат настроен всегда на одну и ту же волну. Он всегда слушает эту станцию.
— А зачем ему слушать эту станцию? — спросил полковник.
Харада, словно защищаясь, поднял руку к лицу.
— Чтобы получить приказ, — сказал он. — Пусть ваше милосердие не осудит меня.
И Харада рассказал ту часть плана «Будда», которая была, по его словам, ему известна. Зачем прилетит этот самолёт, что он будет делать, куда полетит потом? Ни на один из этих вопросов он не ответил.
- …И все равно - вперед… - Висвалд Лам - О войне
- Кукла и комедиант - Висвалд Лам - О войне
- Гранатовый срез - Дмитрий Линчевский - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Взлетка - Аркадий Бабченко - О войне
- Афганский «черный тюльпан» - Валерий Ларионов - О войне
- Это было на фронте - Николай Васильевич Второв - О войне
- Маки «Красной пустыни» - Владимир Возовиков - О войне
- Офицер особого назначения - Николай Стариков - О войне
- Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский - О войне / Шпионский детектив