— Это честь для меня, — сказал Хилон. — Девушка, господин, — продолжал он, обращаясь к Виницию, — конечно, исповедует то же божество, что и лучшая из римлянок, истинная матрона Помпония. Слышал я также и то, что Помпонию судили семейным судом за почитание каких-то чужих богов, но я не мог выведать у слуг, что это за божество и как зовут его почитателей. Если бы я узнал это, я пошел бы к ним, стал самым горячим последователем их, снискал бы их доверие. Ты, господин, провел, как мне известно, в доме благородного Авла несколько дней, не можешь ли дать мне теперь каких-нибудь сведений об этом?

— Не могу, — ответил Виниций.

— Вы долго спрашивали меня о разных вещах, благородные господа, и я отвечал вам на все вопросы, позвольте теперь мне задать вам несколько. Не видел ли ты, трибун, каких-либо статуй, жертвоприношений, амулетов у Помпонии или у божественной Лигии? Не видел ли ты каких-либо знаков, которые они чертили и которые понятны им одним?

— Знаки?.. Постой!.. Да! Я видел однажды, что Лигия начертила на песке рыбу.

— Рыбу? Аа! Оо! Сделала она это один раз или несколько?

— Один раз.

— Уверен ли ты, господин, что она действительно изобразила… рыбу?

— Да, да! — ответил заинтересованный Виниций. — Знаешь ли ты, что это означает?

— Знаю ли я?! — воскликнул Хилон.

И, сделав глубокий прощальный поклон, прибавил:

— Пусть Фортуна равно рассыплет на вас свои дары, достойные господа!

— Вели подать себе плащ! — сказал ему Петроний.

— Одиссей приносит тебе благодарность за Терсита! — ответил грек. И еще раз поклонившись, вышел.

— Что скажешь об этом благородном мудреце? — спросил Виниция Петроний.

— Скажу, что он найдет Лигию, — воскликнул обрадованный Виниций, — но скажу также, что, если бы существовал бог негодяев, Хилон мог бы быть царем.

— Несомненно. Я должен ближе познакомиться с этим стоиком, но теперь нужно все-таки окурить атриум после его посещения.

Хилон Хилонид, завернувшись в свой новый плащ, подбрасывал на ладони под его складками полученный от Виниция кошелек и равно радовался тяжести его и звуку. Шествуя медленно и постоянно оглядываясь, не идет ли за ним по следам кто-нибудь из дома Петрония, он миновал портик Ливии и, дойдя до угла, свернул на Субурру.

— Необходимо зайти к Спорусу, — говорил он сам с собой, — и сделать небольшое возлияние Фортуне. Наконец я нашел то, чего давно искал. Молод, горяч, щедр, как копи Кипра, и за эту лигийскую маковку готов отдать половину своего богатства. Именно такого я давно ищу. Но с ним необходимо быть очень осторожным: его сдвинутые брови не сулят ничего доброго. Ах! Волчьи щенки владеют теперь миром!.. Я гораздо меньше боюсь Петрония. О боги! Неужели сводничество оплачивается ныне лучше, чем добродетель? Ха! Начертила тебе на песке рыбу? Пусть удавлюсь я куском козьего сыра, если знаю, что это значит! Но я узнаю. Но так как рыба живет в воде, а поиски под водой более трудны, чем на суше, следовательно, за эту рыбу он мне заплатит особо. Еще один такой кошелек — и я смогу бросить суму нищего и купить себе раба… Но что бы сказал ты, Хилон, если бы я посоветовал тебе купить не раба, а рабыню?.. Знаю тебя прекрасно! Конечно, ты согласишься!.. Если она будет такой красивой, как, например, Евника, ты сам при ней помолодел бы, а кроме того, имел бы честный и верный доход. Я продал этой бедной Евнике две нитки из моего дырявого плаща… Дура, но, если бы Петроний подарил ее мне, я бы, пожалуй, взял… Да, да, Хилон сын Хилона!.. Ты потерял отца и мать… Ты остался сиротой, купи себе в утешение хоть рабыню. Нужно будет ей где-нибудь жить, поэтому Виниций наймет для нее помещение, в котором приютишься и ты; нужно ей прилично одеться — Виниций купит наряды; нужно есть — он будет кормить ее. Ох, как тяжела жизнь! Где те времена, когда за обол можно было взять столько бобов со свининой, сколько помещалось на обеих ладонях, или кусок козьей кишки, налитой кровью, такой длинный, как рука двенадцатилетнего мальчика!.. Но вот и этот вор — Спорус! В кабачке легче всего узнать что-нибудь.

Говоря так, он вошел к виноторговцу и велел подать кувшин "темного". Заметив недоверчивый взгляд хозяина, он вынул из кошелька золотую монету и, положив ее на стол, сказал:

— Я проработал сегодня с Сенекой от рассвета до полудня, и вот чем меня снабдил мой друг на дорогу.

Круглые глаза Споруса при виде золота стали еще круглее, — и вино тотчас очутилось перед Хилоном. Грек помочил палец в вине и начертил им на столе рыбу.

— Знаешь, что это значит?

— Рыба? Рыба значит рыба!

— Дурак, хотя и подливаешь в вино столько воды, что могла бы в ней очутиться и рыба. Это — символ, который на языке философов означает: улыбка Фортуны. Если бы ты угадал его, может быть, она улыбнулась и тебе. Почитай философию, говорю я тебе, потому что в противном случае я переменю виноторговлю, — меня давно уговаривает сделать это мой друг Петроний.

XIV

Хилон не показывался нигде в течение нескольких дней. С того времени как Виниций узнал от Актеи, что Лигия любила его, ему во сто крат сильнее хотелось найти ее, и потому он предпринял сам поиски, не желая, да и не будучи в состоянии обратиться за помощью к цезарю, погруженному в страх за здоровье маленькой августы.

Не помогли жертвы, которые приносились в храмах, мольбы и обеты, не помогло искусство врачей и всякие знахарские средства, за которые схватились в последнюю минуту. Через неделю ребенок умер. Двор и Рим облеклись в траур. Безумствовавший от радости при рождении дочери, цезарь теперь безумствовал от отчаяния. Он заперся у себя, не принимал в течение двух дней пищи, и хотя дворец кишел толпами сенаторов и приближенных, спешивших выразить свое огорчение и сочувствие, никого не хотел видеть. Сенат на чрезвычайном заседании провозгласил умершую девочку богиней; решено было построить в ее честь храм и назначить особого жреца. В других храмах приносились в честь нового божества жертвы, отливались ее изображения из благородных металлов, а похороны были необыкновенно пышным торжеством. Народ разделял великое горе цезаря, плакал с ним и вместе с тем протягивал руки за подачками, а прежде всего развлекался необычайным зрелищем.

Петрония обеспокоила эта смерть. Всему Риму известно было, что Поппея приписывает смерть дочери чарам. За ней повторяли это и врачи, которые, таким образом, могли оправдать свое бессилие, и жрецы, жертвы которых оказались бесполезными, и знахари, которые дрожали теперь за свою жизнь, и, наконец, весь народ. Петроний был рад, что Лигия бежала; он не желал зла Авлу и желал добра себе и Виницию, поэтому, когда был убран кипарис, увитый белой шерстью и поставленный в знак траура перед дворцом, он отправился на прием сенаторов и приближенных, чтобы убедиться, насколько Нерон поддался слухам о колдовстве, и помешать дурным последствиям, которые могли возникнуть от этого.

Он знал, что хотя Нерон и не верил в чары, однако будет делать вид, что верит, чтобы обмануть свое горе, чтобы отомстить кому-нибудь, наконец, чтобы рассеять подозрения, что боги начинают наказывать его за совершенные преступления. Петроний не думал, что цезарь может искренне и глубоко любить даже своего ребенка, и хотя тот выказывал горячую любовь, Петроний был уверен, что Нерон пересолит в своей печали. И он не ошибся. Нерон выслушивал утешения и соболезнования сенаторов и патрициев с каменным лицом, с глазами, устремленными в одну точку, и было видно, что если он и страдает, то одновременно думает о том, какое впечатление производит на окружающих; он позировал для Ниобеи и изображая родительское отчаяние, как это сделал бы актер на сцене. Он не сумел даже выдержать роли каменного и немого отчаяния — то делал жесты, словно посыпал пеплом голову, то глухо стонал. Увидев Петрония, он заметался и трагическим голосом завопил так, чтобы его все услышали:

— Горе! Горе!.. И ты виноват в ее смерти! По твоему совету вошел в эти стены злой дух, который одним взглядом высосал жизнь из ее груди… Горе мне! Не смотрели бы глаза мои на свет Гелиоса… Горе мне! Горе! Горе!

И он стал громким криком выражать свое отчаяние, но Петроний решил поставить все на один бросок костей; он протянул руку, быстро сорвал шелковый платок, который Нерон всегда носил на шее, и зажал им рот цезаря.

— Государь, — сказал он серьезно, — сожги Рим и весь мир в своем отчаянии, но сохрани нам свой голос!

Присутствующие изумились, изумился на минуту и сам Нерон, один лишь Петроний остался спокойным. Он хорошо знал, что делает. Помнил, что Терпносу и Диодору было приказано затыкать цезарю рот, когда Нерон слишком возвышал голос, подвергая тем опасности голосовые связки.

— Цезарь, — продолжал Петроний серьезно и печально, — мы понесли тяжелую утрату, пусть нам останется хоть это сокровище в утешение!

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 120

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Камо грядеши (пер. В. Ахрамович) - Генрик Сенкевич бесплатно.

Похожие на Камо грядеши (пер. В. Ахрамович) - Генрик Сенкевич книги

Огнем и мечом (пер. Владимир Высоцкий) - Генрик Сенкевич - Историческая проза
Повесть о смерти - Марк Алданов - Историческая проза
Лето Господне - Иван Шмелев - Историческая проза
Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова - Константин Большаков - Историческая проза
Звон брекета - Юрий Казаков - Историческая проза
Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников - Историческая проза
Клиника доктора Захарьина - Валентин Пикуль - Историческая проза
Рассказы начальной русской летописи - Дмитрий Сергеевич Лихачев - Прочая детская литература / Историческая проза
Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого) - Unknown Unknown - Историческая проза
Там, где вызывали огонь на себя. Повести и рассказы - Михаил Папсуев - Историческая проза

Оставить комментарий