Рейтинговые книги
Читем онлайн Лобное место. Роман с будущим - Эдуард Тополь

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 51

– Можно я сам заварю?

– Валяй… Я высказался…

– Вам цикорий?

– Конечно.

Поражаясь, насколько схожи оказались наши с ним идеи по Крыму, я заварил себе чай, а ему цикорий и принес к камину. Каминная кирпичная стена уже дышала теплом, в трубе гудело пламя, и в доме стало уютно, запахло костром. Хотя за окном продолжало лить просто стеной…

Мастер отпил свой цикорий и продолжил исповедь, но уже на другую тему:

– Раньше, когда люди передвигались в дилижансах и каретах, публика любила неспешную литературу и вникала в сюжет. Сюжеты двигали роман. А теперь мы летаем на самолетах, мчится в скоростных поездах и автомобилях. Нам некогда вникать в сюжет, эй, писатель, фабулу подавай! Теперь фабула движет и романы, и фильмы. Вся «Анна Каренина» за полтора часа, весь «Идиот» – за три. А скоро и этого не будет, а будут эсэмэс-романы. Вот ты из нового поколения, ты о чем пишешь?

– Ну… – смешался я. – О жизни…

Он усмехнулся:

– Ага! Я тоже сначала писал о жизни… геологов, ученых, моряков дальнего плавания. И все это была мура, три первых фильма – полный провал. Ты помнишь сухое лето семьдесят второго года? Нет, откуда тебе это помнить? Тебе тогда сколько было – четыре? А я помню, как вокруг Москвы горели леса и шатурские болота. И в это же время копотью неудач дымилась моя биография. Два с половиной провала – один на «Мосфильме» с фильмом про геологов, второй в Одессе с фильмом про моряков и полупровал в Свердловске с «Открытием» – истощили даже мою жестоковыйную душу. В моих записных книжках той поры через каждые две-три страницы попадаются такие записи: «Отдать до 1-го: Мережко – 8 рублей. Гребневу – 10 рублей. Маневичу – 26 рублей. Трунину – 6 рублей…» Ну, и так далее. Отдавать было нечем, а обращаться за новыми долгами не к кому. К тому же все приличные люди, у которых можно было стрельнуть трояк или напроситься на ночлег с завтраком, сбежали от московской жары – кто на дачи, кто в дома творчества, а кто в Сочи и Коктебель. Москва была пуста, и я не знал, что мне делать. Снова, как после ВГИКа, через ночь ночевать то на Казанском вокзале, то на Белорусском, чтоб не попадаться на глаза одним и тем же милиционерам? Но – зачем? Ведь уже для всех киностудий страны я – неудачник и бездарь… И тут я встретил Феликса Миронера, замечательного сценариста, фронтовика, автора фильмов «Весна на Заречной улице», «Городской романс», «Увольнение на берег» и многих других. Феликс сказал:

– А зачем ты пишешь производственные сценарии – какие-то геологи, нефтяники, моряки! Писать нужно о любви. Вот если бы у тебя был сценарий о любви, я бы послал его на «Ленфильм» Фриже Гукасян.

У меня перехватило дух. Фрижетта Гукасян, главный редактор легендарного Первого творческого объединения «Ленфильма», которым руководил Иосиф Хейфиц, уже и сама была в то время легендой, эдакой Жанной Д’Арк кинематографа. Это у нее работали Алексей Герман, Илья Авербах, Виктор Трегубович, Игорь Масленников, Виталий Мельников, Владимир Венгеров. А из сценаристов – Анатолий Гребнев, Юрий Клепиков, Юрий Нагибин, Феликс Миронер, Валерий Фрид и Юлий Дунский – то есть вся высшая лига нашего сценарного цеха. Попасть в Первое объединение «Ленфильма» было в то время то же самое, что в олимпийскую сборную.

– Ну как? – сказала Мила, жена Миронера. – Можешь написать сценарий о любви?

– Ребята, – ответил я им в небрежной манере тех лет. – Лучше одолжите мне десять рублей.

– Мы дадим тебе сорок, – вдруг сказала Мила. – Если ты дашь слово, что сядешь и напишешь сценарий о любви.

Я глянул на Феликса:

– И ты действительно пошлешь его на «Ленфильм»?

– Даже не читая! – ответил он твердо, и я понял, что это не треп и не случайное, а продуманное предложение. И протянул руку за деньгами:

– Давайте!

Феликс достал кошелек и извлек из него всё, что там было, – четыре новенькие красные десяточки. И протянул их мне! Судя по взгляду, которым проводила эти деньги Мила, то были деньги далеко не лишние в их бюджете. Но это был их семейный поступок, они видели мое состояние и – дали мне последний шанс. Сорок рублей! Я не сомневался, что это последние деньги, на которые я либо вырвусь из трясины своих неудач, либо… Впрочем, у меня не было времени на второе «либо». Я ринулся искать себе комнату или угол, где я мог бы поставить пишмашинку и сесть за работу. И – комната нашлась буквально через два дня! Причем какая! Огромная светлая комната на четвертом этаже в громадном каменном доме, что на углу Васильевской и Горького. И – с окном на улицу Горького! И – всего за пятнадцать рублей в месяц! Правда, в ней не было никакой мебели, кроме испорченного холодильника «Газоаппарат». А в соседней, через длинный коридор, комнате обитала хозяйка квартиры – усатая, гренадерского роста тетка, бывший инспектор Гороно и вдова какого-то специалиста по авиадвигателям, от которого на стенах квартиры остались его фотографии с Чкаловым, Микояном и еще с кем-то в летном шлеме. Всю остальную мебель из «моей» комнаты хозяйка не то продала, не то вывезла на дачу. Но я не унывал. Я сложил свою одежду в «Газоаппарат», и на соседнем Тишинском рынке за три рубля купил у каких-то алкашей стул и диван с пружинами, выпирающими из него, как крокодильи зубы. Лежать на этом диване можно было, только изгибаясь меж этих пружин в форме скрипичного ключа. Но какое это имело значение?! У меня были своя комната, свой диван и свой стул, на который я поставил пишмашинку! И у меня оставалось 22 рубля – месяц жизни, по восемьдесят копеек на день! А самое главное – у меня была идея для сценария о любви! Да еще какой любви! Сумасшедшей, чистой, романтической – история замужества моей сестры Беллы. Поскольку теперь фильм «Любовь с первого взгляда» ты можешь скачать из Интернета (запрещенный при советской власти, он три года назад был на Московском кинофестивале в программе «Авангард советского кино»), я не стану рассказывать сюжет, а скажу только, что всё (ну, или почти всё), что там показано, – документальная правда. И вообще, с годами я начинаю понимать, что совсем не обязательно гоняться за какими-то головоломными сюжетами и экзотическим антуражем. Самое интересное и яркое можно найти буквально в двух метрах от себя, а то и ближе… Но в то время я не знал таких элементарных вещей, и короткая фраза Миронера «писать нужно о любви» была для меня как божественное откровение. Я пришел в кино из газеты и, весь пропитанный газетным багажом, упрямо держался за юбку госпожи Журналистики – писал свои сценарии, как большой и разыгрываемый актерами очерк. И вдруг Феликс одной фразой освободил меня от этой зависимости, и я ринулся в сюжет о любви так свободно, как начинает дышать астматик, выйдя из самолета где-нибудь в Аризоне или в Салехарде. Между тем вся Москва валялась в солнечном обмороке, как волжские раки, брошенные в крутой кипяток. Горели леса вокруг города. Плавился от жары асфальт мостовых. Каменные дома на улице Горького накалялись за день, как мартеновские печи, – к ним нельзя было даже притронуться, а не то что жить в них. Ветра не было, и кирпично-асфальтовое пекло было пропитано тяжелым настоем бензиновых паров, гари и городской пыли. Москвичи передвигались по городу, как сомнамбулы, больницы были полны задыхающимися астматиками, гипертониками, сердечниками. Днем моя хозяйка лежала в своей комнате, плотно завесив окна, включив вентилятор и держа на голове мокрое полотенце. А по вечерам, когда жара чуть спадала, к ней приходила маленькая и худенькая, как одуванчик, экс-балерина Большого театра, и всю ночь, часов до пяти утра, они занимались любовью с таким темпераментом, стонами и криками, каких я никогда не слышал ни до, ни после этого. По утрам в ванной я натыкался на их скомканные и слипшиеся простыни… Но мне было плевать даже на это! Я отгораживался от их шумной любви коридором и своей комнатой – я перенес свою пишмашинку на кухню. Здесь – по ночам – был мой кабинет, потому что днем я спал. Да, я нашел способ спастись от одуряющей дневной жары – я просто сменил своему организму биологические часы и заставил себя спать в самое жаркое время – с десяти утра до семи вечера. В семь вечера я варил пачку пельменей (28 копеек), на первое съедал юшку от них с куском хлеба или с городской булкой (7 копеек), на второе – пельмени, а потом заваривал себе на ночь кофейник с кофе (эдак копеек на двадцать) и, положив возле машинки пачку «ТУ-134» (еще 20 копеек), отправлялся в работу, как в морское плавание. Примерно в одиннадцать Москва затихала, накрытая душной теменью, гасли огни в соседних окнах, и моя пишмашинка стучала все быстрее, как рыбацкий баркас двухтактным моторчиком. Во влажной ночной мгле я уплывал на этом баркасе по московским крышам назад, в свою юность, в Баку, к его пронзительно светлым и шумным, как восточный рынок, улицам. Там четырнадцатилетний соседский Мурат без памяти влюбился в мою семнадцатилетнюю сестру – студентку музучилища – и стал ее тенью, и не давал ей возможности даже шагу ступить без его сопровождения и надзора… Иногда – словно с далекого берега крики чаек – долетали до меня из-за стены обмирающие стоны моих старушек-лесбиянок, но я упрямо плыл дальше, игнорируя их, спеша в свой собственный, почти гриновский сюжет. Кусок хлеба, чашка кофе и сигареты держали меня до утра. Сценарий «Любовь с первого взгляда» был придуман за трое суток и написан за четырнадцать ночей (13 рублей 60 копеек). Еще две ночи ушло на то, чтобы перепечатать его начисто, под копирку, в четырех экземплярах. На двадцатый день Миронер дал мне адрес «Ленфильма» и короткую сопроводительную записку для Фрижетты Гукасян, я положил ее в конверт вместе со сценарием, пошел на Центральный телеграф и отправил свою «Любовь…» в Питер, это стоило еще рубль. У меня оставалось десять дней проживания в «моей» комнате и четыре рубля на всю последующую жизнь. И в это время хозяйка, не выдержав жары и темперамента своей любовницы-балеринки, уехала за город, на дачу. Я остался один в пустой квартире. Делать мне было нечего, судьба моя укатила в Питер в грубом желтом конверте. Вечером, около семи, когда я привык садиться за работу, я за неимением работы выполз из жаркой духовки нашего дома на улицу, как улитка из раскаленной на огне раковины. И привычно зашагал вниз по Горького, на Центральный телеграф – последние семь лет это был мой единственный почтовый адрес: «Москва, К-9, до востребования». Здесь, в окошке с табличкой «С – Я», я получал всю свою корреспонденцию. Она стояла у метро «Маяковская» – маленького росточка, ну – метр пятьдесят, с глазами печальной фиалки. Вокруг бурлила толпа меломанов, истекали последние минуты перед началом какого-то концерта в соседнем Зале имени Чайковского – не то Гилельса, не то Рихтера, не помню, но что-то совершенно незаурядное. Впрочем, меня это абсолютно не касалось, у меня не было денег на концерты. Но десятки людей в отчаянии взывали к спешащим мимо счастливчикам: «У вас нет лишнего билетика? У вас нет?..» А она стояла, никого и ни о чем не спрашивая, потому что и так было ясно – лишних билетов на такие концерты не бывает! И такое горе было в ее голубых глазках, что я подошел к цветочному киоску, купил за рубль букетик фиалок и вернулся к ней:

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 51
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Лобное место. Роман с будущим - Эдуард Тополь бесплатно.

Оставить комментарий