Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, теперь, когда мы говорим о тех пяти годах, что оставались до начала его миссии, мы подразумеваем Иисуса-вдовца. Он не стремился жениться еще раз. Он много работал в мастерской и столь же преданно служил своему ремеслу или искусству. Вечера он проводил дома, рядом с матерью. Они редко говорили о той, которой уже не было в живых, хотя дух ее время от времени летал по дому, передвигая кухонную посуду, и кот, казалось, чуял этого духа, потому что шерсть его вставала дыбом. Старая служанка Елисеба тоже скончалась, но тихо, во сне, и теперь по дому летали призраки обеих женщин. А затем оба призрака истаяли, и в дальнейшем Иисус не видел Сару даже в снах. Какое-то время он оставался худым, ел мало, много читал, почти не разговаривал, но потом снова стал полнеть и достиг полного расцвета своей мужской силы и красоты. Наступил день, когда он смог говорить о Саре, ничем не выдавая затаенной печали. Он вспоминал о ней с благодарностью.
— Те три рода любви, которые я уже узнал, — говорил Иисус матери, — должны теперь научить меня другой любви. Я имею в виду любовь ко всем Божьим созданиям — к друзьям и врагам в равной мере. Мне кажется, больше всего мне дала любовь мужа к жене. Ибо, хотя любовь родителей — это, можно сказать, основа основ, именно любовь мужа к жене учит человека владеть собой. Человек удерживает себя от ругани и склок, привыкает воздерживаться от резких негодующих слов, учится быть благодарным за доставленное удовольствие, за общение. Человек волен не любить, несмотря на брачный обет, и все же предпочитает любовь. Я должен учить любви, разумея под ней добровольный и сознательный выбор, единственное оружие против зла. Думаю, я должен начать готовить себя к этому.
— Значит, ты покидаешь меня, — сказала Мария. — Но что ты собираешься делать с мастерской?
— Ах да, мастерская. Сегодня ко мне приходил один молодой человек, который ищет работу. Его зовут Ефраим. Он говорит, что приехал из Газы. Не Самсон, конечно, но достаточно крепкий парень — прежде дробил камни на строительстве дорог. Он немного занимался плотницким делом и знаком с инструментом. Ему около двадцати, и мне кажется, он человек честный. Он претендует на дальнее родство с пекарем Иофамом, но тот говорит, что родственников, которые являются за даровым хлебом, у него предостаточно и еще один такой ему не нужен. Тем не менее этот Ефраим поселился у Иофама. Иофам — праведный человек, один из избранников Божьих.
— Неужели? Ты так считаешь?
— О, да. Своим речам Иофам придает чрезвычайную язвительность. Но его желчь следует рассматривать как своего рода мед. Под показной грубостью скрыто золото. Он настолько мягкий, что ему приходится глубоко прятать свою истинную сущность. Так же в свою раковину прячется улитка. Я поработаю с этим его дальним родственником следующие полгода или около того и посмотрю, как он будет справляться с делом. Внешность у Ефраима располагающая, заказчикам он понравится. Впрочем, это означает, мама, что тебе самой придется стать плотником — в номинальном смысле. Я имею в виду счета, расходование денег и прочее.
При этих словах Мария вздохнула:
— Я вот думаю, уж не выйти ли снова замуж, да не вижу никого, кто бы мне пришелся по душе.
— Посмотрим, как у нас пойдут дела. Весьма удобное учение — не слишком заботиться о будущем и довольствоваться тем, что послал день. Но обещаю тебе, что голодать ты не будешь.
— Ты говоришь, полгода. Значит, ты думаешь о будущем. Оно беспокоит тебя?
Сын оставил ее вопрос без ответа.
— Мой двоюродный брат Иоанн уже начал свою работу, — сказал Иисус. — Как он выразился — уготовление стези.
ТРЕТЬЕТеперь пришло время сказать несколько слов о самом Иоанне, уготовителе стези. Он стал высоким и сильным, как Иисус, и ум его был полон сухих книжных знаний, которые он оживлял, применяя их в беседах и спорах. Однако вскоре стало очевидным, что на должность священника он не подходит, если принять во внимание тогдашние представления об облике священника, о том, что входило в круг его обязанностей и что этот круг ограничивало. Ритуалы и все внешние стороны религии раздражали Иоанна, и у него не было времени вникать в тонкости разногласий между фарисеями и саддукеями[82]. Он жил один в доме, который сначала принадлежал его отцу, а после смерти отца — матери. Ел мало, вовсе не пил вина и много молился, прося Бога указать ему путь. Когда однажды на него сошел Божественный свет, он, по понятиям того времени, давно уже был зрелым человеком. Как-то во сне Иоанн увидел себя таким, каким ему следовало стать, — лишенным дома и имущества, даже одежды, подобающей жителю города; лишенным знаний, положения. Он увидел дикое существо, не имеющее ничего, кроме длинных волос и бороды, которое бродит по пустыне, размышляет, разговаривает с Богом, а питается лишь тем, что можно добыть в редких для пустыни местах, где сохраняется жизнь, — медом с деревьев, на которых когда-то гнездились пчелы, кузнечиками, сырыми или испеченными на ночном костре, водой из ручья или реки. Воды Иордана явились ему в этом сне как странный символ спасения. Прежде чем люди пойдут за Мессией, они должны очиститься от греха. А внешним знаком того, что они достойны следовать за Мессией, должно было стать их омовение в водах священной реки. Запомнив дрожь от прикосновения прохладной воды, запомнив, как мокрая одежда прилипала к телу, они будут помнить и тот день, когда смыли свои грехи и дали священный обет не совершать их более.
Когда мы одновременно хотим охарактеризовать и погружение тела в воду (или окропление его водой), и священный обет очистить душу в момент совершения этого ритуала, мы используем слово baptise, которое происходит от греческого слова baptein со значением «окунать» или «погружать». А священник, который совершает этот обряд очищения тела и души, называется baptist, то есть «погружающий» или «креститель». Слово sacrament, которым в его исходной латинской форме обозначается торжественная воинская клятва, приобретает абсолютно новое и своеобразное значение, если применяется в отношении обряда крещения водой. Ибо в этой новой вере внешнему ритуалу — омовению или окроплению — отводится главная роль, клятва же, даваемая молча, или только для себя, или даже прилюдно, но лишь в словесной форме, считается недостаточной. Существуют религии (наподобие той, что исповедуют люди, живущие у Мертвого моря), которые с презрением относятся ко всему, что связано с земной и телесной жизнью, как к не заслуживающему внимания в сравнении с душой; есть верования, приписывающие материи дьявольское происхождение и назначение и утверждающие, что душа, сущность которой божественна, должна вести с ней вечную борьбу. Но Иоанн (а вслед за ним Иисус) ясно видел, что душа, с одной стороны, и плоть и земная субстанция, с другой, — все это творения Бога. Священными были и вино, и хлеб, и вода, и слюна, и раз сам Бог не считал зазорным воплощаться в человеческий облик, то и Дух Святой — таинственное звено между божественным началом и словом, ставшим плотию, — был не прочь появляться перед людьми в облике смиренного голубка, который воркует, клюет крошки и стучит лапками по крыше. Но здесь я несколько забегаю вперед.
Иоанн много раз перечитал страницу из Исаии и наконец постиг ее пророческий смысл, отождествив себя с иносказательно очерченным в ней образом. Речь идет о сороковой главе, слова из которой были в душе Иисуса в тот день, когда он встретился с учеными богословами у стен Храма и отстал от каравана, идущего в Назарет: «Утешайте, утешайте народ мой, говорит Бог ваш. Говорите к сердцу Иерусалима и возвещайте ему, что исполнилось время борьбы его, что за неправды его сделано удовлетворение, ибо он от руки Господней принял вдвое за все грехи свои.
Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему; всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими;
И явится слава Господня, и узрит всякая плоть спасение Божие; ибо уста Господни изрекли это»[83].
Поначалу Иоанн воспринял эту аллегорию слишком буквально и действительно удалился в пустыню, где кричал в пустой воздух слова: «Покайтесь, ибо Господь грядет!» Тем временем грива на его голове и борода становились длиннее, сам он худел и покрывался грязью, а от грубой нечеловеческой пищи боли в желудке становились все нестерпимее. Однако пришло время, когда чрево его прекратило противиться тому, что в него поступало, и смирилось с тем единственным кормом, который ему, похоже, суждено было получать и впредь. Тело Иоанна, прикрытое лишь парой старых зловонных козлиных шкур, закалилось. Первое время его донимал сильный кашель и нос из-за насморка был постоянно заложен — награда холодных ночей! — но Иоанн не прятался от дождя и, невзирая на непогоду, все шагал и кричал в пустоту: «Покайтесь!» В конце концов он научился приспосабливаться к пустыне. И вот настал день, когда, размахивая сухой веткой, служившей ему одновременно и дорожным посохом, и символом пророческого призвания, Иоанн появился на людях. Он шел мимо небольших поселков, а их жители, видя необычайное истощение и очевидное сумасшествие путника, были рады поглазеть на него — хоть какое-то развлечение! Иоанн призывал их покаяться в своих грехах и условиться о встрече с ним, чтобы совершить омовение в водах Иордана, а смыв грехи, начать новую жизнь. Старики только смеялись, молодые же бросали в него камни. Собаки облаивали его, а иногда пытались укусить. Опечаленный, он уходил, продолжая выкрикивать: «Покайтесь, ибо Господь грядет!»
- M/F - Энтони Берджесс - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Трепет намерения - Энтони Берджесс - Современная проза
- Ароматы кофе - Энтони Капелла - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Добрый человек Иисус и негодник Христос - Филип Пулман - Современная проза
- Добрый человек Иисус и негодник Христос - Филип Пулман - Современная проза
- Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы - Поль Фурнель - Современная проза
- Самый счастливый день - Константин Сергиенко - Современная проза