Шрифт:
Интервал:
Закладка:
12
Два дня они занимались любовью и рассказывали истории своих жизней. Солнце всходило и заходило над Фаялом и Пику, над Сан-Мигелем и Корву — над Азорскими островами и континентами, подобными трещинам на драгоценном камне мира. Они не замечали перемен, происходящих с солнечным светом, и лежали в забытьи, обнявшись, один внутри другого, как некая часть компромисса, который пользуется дурной славой, однако обеспечивает чередование поколений.
Уилсона восхищало тело Крикет. Казалось, ее вдвое больше, чем было Андреа. Мускулы ее спины и рук являлись следствием честной работы, а не спортивных упражнений — одного из видов праздности, и, лежа на ней, Уилсон чувствовал под собой нечто весьма фундаментальное. Единственное, что его беспокоило, — это руки Крикет. Они были толще его собственных и значительно грубее. Им приходилось держать такие вещи, к каким Уилсон никогда не прикасался. На них отразилась целая история труда и лишений.
Возможно, Крикет ощущала его беспокойство и, когда они занимались любовью, чаще пользовалась языком, чем пальцами, а потом прятала руки под простыней. Он испытывал определенное смущение от этого, хотя и находил ее застенчивость очаровательной непоследовательностью. «У каждого из нас, — думал он, — свои собственные секреты, тайные слабости». Утром третьего дня Уилсон взял ее за руки и попытался поцеловать в ладони.
Она испуганно отдернула руки.
— Ну, ну, не бойся, — сказал Уилсон.
За окном моросил дождь, и дневной свет был не ярче вечернего на иных широтах. Крикет отдернула руки:
— Нет, они безобразны, я их ненавижу.
— Ну, ну, как это можно ненавидеть часть самой себя?
— Очень просто, — ответила Крикет и повернула голову, так что дождь, скользивший по оконному стеклу, начал отбрасывать полосатую тень на ее лицо.
— Позволь, я посмотрю на них, — попросил Уилсон.
Крикет взглянула на него, медленно и печально вынула из-под простыни руку и протянула ему, словно посторонний предмет. Глаза у нее потемнели, а волосы на фоне подушки стали каштановыми.
— Не так уж и плохо, — солгал Уилсон.
Рука выглядела ужасно, она была жесткой, как подошва ботинка, вся в ссадинах. Уилсон мягко коснулся большим пальцем бугорков Венеры и Юпитера, по которым, как говорят хироманты, можно судить о наших помыслах и судьбе. Эти бугорки на ладони, обычно мясистые, были у Крикет твердыми как камень.
— Удовлетворен? — Крикет убрала руку под простыню и отвернулась от Уилсона.
— Ну и что? — сказал Уилсон. — Ты в отличие от меня занималась физическим трудом. И жизнь твоя отличалась от моей. Только и всего.
— Отличалась? Да моя жизнь была адом. — Слова прозвучали как констатация факта, а не как жалоба.
Уилсон коснулся Крикет, но она стряхнула его ладонь.
— А как насчет моря? Мне казалось, ты любишь его, — промолвил Уилсон, не зная, что еще можно сказать.
— Не будь идиотом! — отрезала Крикет и вдруг повернулась и положила голову ему на плечо. — Извини. — Она быстро погладила его по груди, будто нервный зверек пробежал. — Пойми, я пытаюсь стать другим человеком. Я была слишком агрессивной, добиваясь лучшей жизни, и очень одинокой. Я совершила несколько поступков, которые не дают мне спать по ночам.
— Какие, например? — По затылку Уилсона пробежали мурашки.
Крикет пожала плечами:
— Потом. Когда ты меня поближе узнаешь.
— Куда уж ближе! Ты что, переспала со всем экипажем какого-нибудь трампа[18]? Или убила кого-нибудь?
— Секс. Велика важность! До того как мы ушли в плавание, ты спросил: зачем ты мне на море? Тогда я тебе ответила, сам помнишь что. Вот еще одна причина: мне нужен кто-то, кому можно доверять, иначе у меня все внутри высохнет. Тебя грызла своя печаль, и я решила, что ты способен понять чужую.
Уилсон согласно кивнул:
— Это предчувствие беды.
Объяснение Крикет его не удивило. Он знал: невротическое состояние, которое делает его жизнь невыносимой, привлекает к нему лиц противоположного пола. Некоторые женщины слетаются на чувство страха перед неизвестностью, как пчелы — на мед.
— Мне знакомо это чувство, — сказала Крикет, и Уилсону показалось, будто она действительно поняла, о чем речь. — Ты готов потерять все в любой момент. Вот почему ты такой хороший игрок.
Уилсон с минуту поразмышлял и ответил:
— Возможно.
13
Во второй половине дня они впервые за двое суток оделись и сошли вниз в поисках пищи.
Консьержка, дремавшая в кресле над тем же номером «Островного курьера», подняла сердитый взгляд и указала пальцем на неряшливое, написанное от руки объявление, которое висело над ней.
— Мы опоздали на завтрак и ленч, — пояснила Крикет. — Обед будет только через четыре часа, до того — никакой еды. Таковы правила заведения.
— О Боже! — расстроился Уилсон. — Четыре часа. Сомневаюсь, что вытерплю так долго.
Крикет кивнула, сощурила глаза и повернулась к старухе. Произошел обмен мнениями на португальском языке, перешедший в спор, Крикет была неумолима. Наконец женщина сдалась, тяжело встала с кресла, к которому навек прилип отпечаток ее костлявой задней части, и с грохотом ушла на кухню через тяжелую дверь справа. Крикет и Уилсон последовали за ней.
— Что ты ей сказала? — спросил Уилсон шепотом.
— Я сказала, что, если она нас не накормит, я разобью ей морду, — ответила Крикет.
Кухня оказалась большой, приятной на вид и хорошо освещенной комнатой с камином, белой газовой плитой и широкой, когда-то модной скамьей вдоль стены. На плите что-то кипело в горшках, источая аппетитный запах. Стеклянная дверь вела в красивый садик, поросший мхом, в центре которого стояла щербатая гипсовая русалка, блестящая от дождя.
— Ей, кажется, там холодно, — пошутил Уилсон. Крикет ничего не ответила.
Они сели за кафельный стол. Консьержка наложила из кипящих горшков в керамические миски нечто съестное, поставила миски на стол и ушла. Крикет принесла из серванта тарелки, столовые приборы, бутылку вина и хлеб. «Нечто» оказалось очень вкусным супом из рыбы (головоногих и моллюсков), португальскими сосисками и рисом, сдобренным шафраном. Красное вино называлось «Вердельон», согласно этикетке оно в свое время поставлялось царям.
— Великолепно, — сказал Уилсон с набитым ртом. Крикет, слишком занятая едой, промолчала. Утолив голод, они принялись за вино. Уилсон знал: хорошая еда и выпивка вызывают у Крикет желание исповедаться.
— Расскажи что-нибудь еще, — попросил Уилсон, наполняя ее стакан.
— О чем?
— О себе.
— Тебе в самом деле интересно? — Голос у Крикет дрогнул.
— Да.
— Я доставляла много беспокойства в прошлом, — начала она, чуть помедлив. — Я связалась с очень дурной компанией в первый же год нашего пребывания на Пальметто-Хай. Ты знаешь эту публику: пижоны, раздутые от пива, засранцы, гоняющие очертя голову на машинах… Но поскольку это был остров, гоняли они на быстроходных катерах и заодно занимались контрабандой сигарет. Несколько раз я убегала из дома — один раз в Новый Орлеан и один раз в Майами, имела несколько приводов в отделы детской преступности за мелкое хулиганство и пьянство. Ты, похоже, считаешь, что я слишком быстро взрослела. Во всяком случае, мои родители никак не могли справиться со мной, и отец решил, что самое лучшее — это отправить меня в море.
- Дневник путешествия в Европу и Левант - Герман Мелвилл - Морские приключения
- Дневник путешествия в Европу и Левант - Герман Мелвилл - Морские приключения
- Рыцари моря - Иван Медведев - Морские приключения
- Приключения Бормалина - Алексей Зотов - Морские приключения
- Погибшая страна - Г. Берсенев - Морские приключения
- Хождение за два-три моря - Святослав Пелишенко - Морские приключения
- Памятные встречи - Петр Северов - Морские приключения
- Служа науке и отечеству - Петр Северов - Морские приключения
- За тремя морями - Петр Северов - Морские приключения
- Пират королевы Елизаветы - В. Мюллер - Морские приключения