Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды, приехав на исповедь, я неожиданно застала у своего духовного отца празднично накрытый стол и больше, чем обычно, незнакомого мне люду. Оказалось, что у отца Льва был день Ангела, о котором я, к своему стыду, не знала. Усадив меня за стол, батюшка представил гостей, а потом, в следующий мой приезд, рассказал историю одного из бывших в тот день у него священников.
Ещё в советское время, возле курского кафедрального собора, где служил тогда отец Лев, к нему подошёл молодой человек и, представившись секретарём горкома комсомола, пригласил на антирелигиозный диспут. «Почему меня?» — спросил батюшка. «Да ведь вы всегда ходите в форме и поэтому я знаю, что вы священник». Это была правда. Отец Лев, приняв веру, крещение и сан после окончания исторического факультета Московского университета, никогда уже не носил никакой одежды, кроме подрясника, рясы, пояса и сапог — в полном соответствии с церковным уставом. Впрочем, одна неуставная для современности вещь у него была: деревянный посох, за ношение которого его шутя называли в Курске «святителем Барнышовским» (по старинному названию района города, где он проживал). Тут же, на улице у храма, между священником и комсомольским вожаком завязалась долгая беседа… На диспут церковное начальство послало другого батюшку, но исправить «деликатную» для того времени ситуацию не удалось: комсомольский вождь стал священником и даже построил маленький храм в деревеньке под Курском, где служит и поныне.
А потом грянула перестройка, открывшая окна и впустившая в наши дома воздух свободы. Приоткрылись границы — хотя бы для неперлюстрированной переписки. Всё чаще, приходя в дом батюшки, я видела на его столе иноземные почтовые конверты. А однажды он сообщил, что перешёл в юрисдикцию Русской Православной Церкви Заграницей. Это был удар для его сослуживцев, для теперь уже бывшего епархиального начальства. Это был удар и для меня — ведь он ставил меня перед выбором, который я сделать так и не смогла, оставшись евангельским Никодимом. Не смогла расстаться с красотой наших дивных храмов, со стройным многоголосием соборных хоров, со своими многочисленными друзьями в этих храмах… Но не смогла расстаться и со своим духовным отцом. Это было время мучительного разлада с самой собой. И отец Лев, к удивлению многих, благословил «оставить всё, как есть». Я молилась и пела в храмах одной юрисдикции, а исповедовалась и причащалась в другой — у своего духовника. Знавшие его недоумевали: чудит отец Лев. А он просто жил по Христовой заповеди: «Никого приходящего ко Мне не изгоню вон». Он жил по Христовой любви.
Менялись времена, менялись нравы. И только в этом доме не менялось ничего. Большие портреты Государя Николая Александровича и Государыни Александры Фёдоровны, что висели в гостиной ещё в советское время, задолго до официальной канонизации. Неутомимая, хотя и часто болеющая, матушка Андроника, заботливо ограждающая батюшку от всех мирских попечений. Почтительные, беспрекословно выполняющие волю отца сыновья, один из которых стал священником. И вечно новые четвероногие обитатели — собаки и коты, выброшенные людьми на улицу, которых матушка собирала, казалось, по всему Курску, отмывала, лечила и подыскивала им новых хозяев. Это зверьё беспрепятственно разгуливало по дому, забиралось на кресла, но никогда — никогда! — даже месячный щенок не входил, несмотря на постоянно открытую дверь, в кабинет батюшки, где было множество святынь. «Я им сразу говорю, что сюда — нельзя, и они слушаются», — улыбался отец Лев в ответ на моё недоумение.
Отец Лев за работой
Случалось и мне приводить в этот дом курских семинаристов, привозить молодых священников. Кто-то искал ответ на мучивший вопрос, кто-то просто хотел удовлетворить своё любопытство. В отличие от меня, отец Лев видел это с порога и, отпуская незваного гостя после краткой беседы, разводил руками: «Ты же видишь: здесь я ничем не могу помочь».
Были — их и сегодня немало — и те, кто стремился бросить ком грязи в это светлое имя, не удосужившись — не удостоившись! — встретиться лично. Впрочем, это их грех. А на светлом от природы грязь долго не задерживается. Мы все грешим: кто больше, кто меньше? — доподлинно знает один Господь. Но однажды я услышала слова старого схимника: «Важно не то, как грешить, а то, как каяться». Свидетельствовать о чужих грехах — недостойное занятие. Но как каялся мой духовник — я видела. Соборный протоиерей, он встречал своего же ставленника, вчера рукоположенного священника, радостным возгласом: «Как хорошо, что тебя Господь привёл! Пойдём, поисповедуешь меня». «Я — вас? Как же это…» — терялся гость. А матушка Андроника шептала зардевшемуся юноше: «Ты теперь батюшка, ты не имеешь права отказывать, а он всегда так: если согрешил — не будет служить, пока не поисповедуется».
Каким духовником был отец Лев, я поняла только после его кончины. Кажется, он и сам не знал — и уж во всяком случае не ценил — своих пастырских дарований, хотя написал замечательную книгу «Заметки по пастырскому богословию» (она была издана после его смерти, в 1999 году, в Сан-Франциско). После одной из зарубежных поездок — в последние годы жизни отца Льва постоянно приглашали в разные страны к русскоязычной зарубежной пастве — батюшка рассказывал мне, как он сослужил в храме, где на праздничном аналое лежали сразу две великие чудотворные иконы Божией Матери: Курская-Коренная «Знамение» и Иверская-Монреальская мироточивая. Рассказывая об этих иконах, он вскользь упомянул о том, что одна из прихожанок, совершенно чисто говорящая по-русски африканка, попросила поисповедовать её, и отец Лев удивился той глубине покаяния, которое, по его словам, он и в России видел редко; она же высказала ему восхищение его даром духовника, чем батюшка был очень смущён. «Какой я духовник? —
- Подлинная история «Майора Вихря» - Александр Бондаренко - Биографии и Мемуары
- Детство 45-53: а завтра будет счастье - Людмила Улицкая - Биографии и Мемуары
- 10 гениев науки - Александр Фомин - Биографии и Мемуары
- Оно того стоило. Моя настоящая и невероятная история. Часть II. Любовь - Беата Ардеева - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Живу до тошноты - Марина Цветаева - Биографии и Мемуары
- Что было и что не было - Сергей Рафальский - Биографии и Мемуары
- Великие княжны Романовы – истинные русские царевны - Анастасия Евгеньевна Чернова - Биографии и Мемуары / Прочая религиозная литература
- «Розовая горилла» и другие рассказы - Роман Кветный - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье - Биографии и Мемуары / Военная история