Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчины, увидев, что дамы, опустив на грудь голову, чуть-чуть улыбаются, не могли удержаться от громкого смеха. Но Синьора, отдававшая не в пример большее предпочтение пристойному пред непристойным, устремила строгий и гневный взгляд на Виченцу и сказала ей: "Если б я не питала должного уважения к этим дамам и господам, я бы показала тебе, что полагается за грязные и непристойные речи, но на этот раз прощаю тебя и смотри, чтобы в будущем никогда ничего похожего не повторялось, ибо в противном случае ты узнаешь, чего стоит и как далеко простирается моя власть". Разрумянившаяся в уподобившаяся утренней розе, Виченца, выслушав столь суровый выговор, набралась смелости и ответила Синьоре такими словами: "Синьора моя, если бы мною было произнесено хоть одно слово, которое было бы оскорбительным для вашего слуха и слуха этих почтеннейших дам, я была бы достойна не только упрёка, но и самого строгого наказания. Но так как слова мои были простодушны и чисты, они не заслуживают столь резкого порицания.
А что это действительно так и что на мне нет ни малейшей вины, покажет объяснение моей загадки, которую вы неправильно истолковали и поняли. Итак, моя загадка имеет в виду не что иное, как обыкновенный печной горшок, наружные стенки которого покрыты чёрной копотью, который разогрелся на огне до того, что от него пышет паром и который кипит и со всех сторон выбрасывает хлопья пены. У него, так сказать, есть большой рот и, разумеется, без зубов, и он объемлет всё то, что кладут в его лоно; и любая наиничтожнейшая служанка копается в нём, когда хозяевам подаются кушанья за их обедом иль ужином". Выслушав столь благопристойное объяснение этой загадки, все мужчины и равным образом дамы не поскупились на похвалы Виченце и сочли, что Синьора зря обрушила на неё свой гнев. И так как час был уже поздний и начинала проглядывать розовеющая заря, Синьора, так и не извинившись за сделанный ею выговор, отпустила от себя общество, повелев, чтобы на следующий вечер каждый, под страхом её немилости, своевременно явился в собрание.
Конец второй ночи
НОЧЬ ТРЕТЬЯ
Уже сестрица солнца, властвуя в небе, в рощах и в мрачных безднах, занимала своим уменьшившимся диском середину неба, и западный горизонт уже скрыл Фебову колесницу, и повсюду виднелись сверкающие планеты, и прелестные птички, прекратив сладкогласные песни и сражения между собой, мирно покоились в своих милых гнёздышках среди зелёных ветвей, когда дамы и равным образом молодые девицы снова сошлись в третий вечер в обычное место, чтобы рассказывать сказки. И когда все сели сообразно своему положению и достоинству, синьора Лукреция, как и в предыдущие вечера, приказала принести чашу и опустила в неё записки с начертанными на них именами пяти девиц, которым, согласно тому, как будет указано жребием, предстояло по порядку одной за другою рассказывать этим вечером сказки. Итак, первой из чаши была извлечена записка с именем Катеруццы; второй - Ариадны; третьей - Лауретты; четвёртой - Альтерии; пятой - Эритреи. Затем Синьора приказала Тревизцу взять в руки лютню, а Молино - виолу {48} и чтобы все остальные стали в круг и вёл хоровод Бембо. По окончании танца и после того как замолкли сладостные звучания и перестали трепетать священные струны полой изнутри лютни, Синьора повелела Лауретте спеть песенку. И та, горя желанием повиноваться и угодить своей госпоже, созвала подруг, и, сойдясь все вместе, взявшись за руки и отвесив надлежащий поклон, они чистыми и звонкими голосами пропели такую песню:
Мой господин, когда твой дивный ликМне созерцать дано, из глаз твоих струитсяТакой нездешний свет, что мне уж мнится:Небесный рай передо мной возник.Я страстно отдаюсь своей мечте,Меня такие муки одолели,И столько пролито напрасных слёз,И так я рвусь к недостижимой цели,И дух мой к лучезарной высоте,Забыв земное, так себя вознёс,Что волей рока - это вижу я -В тебе одном и жизнь и смерть моя.
Как только Лауретта со своими подругами, умолкнув, показала тем самым, что их песня окончена, Синьора, глядя в ясное лицо Катеруццы, приказала, чтвбы она положила начало сказкам нынешней ночи. И та, покрывшись лёгким румянцем и чуть-чуть улыбнувшись, начала следующим образом.
Сказка I
Пьетро Дурак благодаря рыбине, именуемой тунцом, которую он поймал и которой сохранил жизнь, обрёл рассудок; он берёт себе женой Лучану, дочь короля Лучано, зачавшуюот него ранее под влиянием колдовских чар
Я обнаруживаю, любезные дамы, как в древних, так и в современных повествованиях, что деяния Дурака, пока он предаётся своим дурачествам, естественным для него или случайным, частенько оборачиваются ему во благо. Вот почему и мне тоже пришло на ум рассказать вам сказку о Дураке, который, пока предавался своим дурачествам, благодаря одному содеянному им делу обрёл рассудок и взял себе в жёны королевскую дочь, как вы сможете это узнать из моего рассказа.
На острове Капрая {49}, который лежит на Лигурийском море и которым владел в ту пору король Лучано, жила-была некогда бедная вдова по имени Изотта. У неё был единственный сын-рыбак, но, на её беду, слабоумный, и все, кто его знал, звали его не иначе, как Пьетро Дурак. Этот Пьетро каждый день отправлялся рыбачить, но судьба была так немилостива к нему, что у него никогда ничего не ловилось. Тем не менее всякий раз, возвращаясь домой и будучи ещё больше чем в полумиле от своей хижины, он принимался кричать, да так громко, что все находившиеся на острове могли легко его слышать, а кричал он вот что: "Матушка, лохани-лоханочки, вёдра-вёдрышки, кадки-кадушечки, ведь у Пьетро видимо-невидимо рыбы!" Бедная мать, поверив словам сына и думая, что то, что он кричит, - правда, приготовляла всё, что он требовал. Между тем, придя к матери, Дурак начинал насмехаться и издеваться над нею, высовывая изо рта длинный-предлинный, длиною в добрую пядь, язык. Дом этой вдовицы стоял напротив дворца короля Лучано, у которого была очаровательная и прелестная десятилетняя дочка. И, так как она была у него единственной дочерью, он нарёк её своим именем и звал Лучаною. Как только девочка слышала, что Пьетро Дурак начинает вопить: "Матушка, лохани-лохаиочки, вёдра-вёдрышки, кадки-кадушечки, ведь Пьетро наловил видимо-невидимо рыбы", - она тотчас же подбегала к окну, и это так её веселило и развлекало, что ей порой казалось, будто она и впрямь умирает со смеху.
Дурак, видя, как она неудержимо хохочет, приходил в ярость и бранил её в неподобающих выражениях, но чем больше он поносил её, тем больше она смеялась и потешалась над ним, как это свойственно избалованным детям. И вот, в то время как Пьетро изо дня в день продолжал заниматься своим рыболовством и всё так же по-дурацки повторял матери вышеприведённые слова, случилось однажды, что бедняга и в самом деле поймал большую и гладкую рыбину, прозываемую у нас тунцом. Он пришёл в такую бурную радость, что принялся скакать и прыгать по берегу и кричать: "На этот раз уж поужинаю я с матерью, уж поужинаю я с матерью!" - и многократно повторял всё те же слова. Увидев, что накрепко пойман и что ему никак уже не уйти, тунец обратился к Пьетро Дураку с такими словами: "Послушай-ка, братец, прошу тебя по-хорошему, отпусти меня на свободу и оставь мне жизнь. Послушай-ка, милый братец, что ты собираешься сделать со мною? Ну хорошо, ты меня съешь, а какая другая польза тебе от меня сверх того воспоследует? Но если ты избавишь меня от смерти, может статься, что и я когда-нибудь смогу тебе очень пригодиться".
Но славный Пьетро, который больше нуждался в еде, чем в словах, хотел, несмотря ни на что, взвалить свою добычу на спину и снести её поскорее домой, дабы вдоволь полакомиться ею вместе со своей матерью, которая также мечтала хоть раз наесться досыта. Тунец тем не менее не переставал горячо молить Пьетро, обещая дать ему взамен себя столько рыбы, сколько он пожелает. Сверх того он посулил предоставить ему всё, чего бы тот с него ни спросил. У Пьетро, хоть он и был дураком, сердце было не из алмаза {50}, и, проникшись состраданием к рыбине, он согласился оставить ей жизнь. И Пьетро с такой силой оттолкнул от себя тунца руками и ногами, что сбросил его в море. Тогда тунец, понимая, сколь великое ему оказали благодеяние, и не желая показаться Пьеро неблагодарным, сказал: "Садись в свой челнок и, помогая себе веслом, наклони его на одну сторону таким образом, чтобы он зачерпнул воды". Пьетро сел в лодку и заставил её накрениться и повалиться на один бок над водой, после чего в неё зашло столько рыбы, что лодка оказалась в величайшей опасности.
Увидев это, Пьетро, которому опасность была нипочём, очень обрадовался. И прихватив столько рыбы, сколько мог дотащить на спине, он направился к дому и, оказавшись уже невдалеке от своего жилища, по обыкновению начал во весь голос кричать: "Лохани-лоханочки, вёдра-вёдрышки, кадки-кадушечки, ведь Пьетро наловил уйму рыбы!" Мать, полагавшая, что Пьетро станет, как всегда, над ней насмехаться и издеваться, и не подумала сдвинуться с места. Но дурак продолжал кричать всё громче и громче. Поэтому его мать, опасаясь, как бы он не совершил какой-нибудь ещё большей нелепости, если обнаружит, что посуда ею не приготовлена, выставила у двери всё, чего он ни требовал. Когда Пьетро пришёл домой и его мать увидела такое обилие отличнейшей рыбы, она была вне себя от радости и вознесла благодарность богу, пославшему её сыну один-единственный раз такую удачу. Королевская дочка, услышав, что Пьетро громко кричит, подбежала к окну и стала хохотать и потешаться над ним, смеясь что есть мочи над его словами.
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Недолгое счастье Френсиса Макомбера - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
- Снега Килиманджаро - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
- Зеленые глаза (пер. А. Акопян) - Густаво Беккер - Классическая проза
- Золотой браслет - Густаво Беккер - Классическая проза
- Обещание - Густаво Беккер - Классическая проза
- Сфинкс без загадки - Оскар Уайльд - Классическая проза
- Молочная пища - Шолом Алейхем - Классическая проза
- Бен-Гур - Льюис Уоллес - Классическая проза
- Легенда об Уленшпигеле - Шарль Костер - Классическая проза